Пока он её успокаивал и убедительно врал про то, что с ним никогда ничего не может случиться, Долли старалась внушить себе, что ничего спрашивать о шрамах на его спине не следует. Раз Грегорио хотел скрыть эти отметины, значит, ей нужно сделать вид, что она ничего не замечает. Нельзя бередить воспоминания, которые человеку неприятны. Этим можно причинить только новую боль. Долли так ничего и не спросила, уверила мужа, что с ней всё в порядке и отпустила его. Конечно, она была достаточно умна и рассудительна, чтобы понимать: обещание, данное ей Рамиресом, больше служило для её успокоения. Ни один человек, наверное, не мог поручиться, случится с ним что-нибудь или нет. Но Долли намеревалась во всём доверять мужу, и в этом тоже.

Итак, Рамирес ушёл и "табу" на его комнату действовать перестало. Уже через несколько минут в двери комнаты раздался решительный стук: это Паула принесла воду для умывания. Дороти вздрогнула и невольно потащила на себя край одеяла. Но узнала голос служанки и с облегчением встала и открыла двери. Поблагодарив мексиканку всё тем же "gracias", за которым Долли пряталась, как за щитом, она принялась приводить себя в порядок.

Умываясь, Дороти думала уже о другом. Рамирес был очень аккуратен и так следил за собой, чем значительно отличался от её предыдущего мужа. Пока она жила у границы, она видела всяких мексиканцев, в том числе и таких, которые были грязные как свиньи и вообще очень неприглядные. Так что она не обольщалась по поводу аккуратности мексиканской нации. Но Грегорио был совсем другой. Он отличался и от техасцев, и от мексиканцев. И Дороти хотелось выглядеть рядом с ним соответствующе. Поэтому она особенно тщательно подобрала волосы и некоторое время крутилась перед зеркалом, расправляя платье. То самое, которое купил ей Рамирес. У неё были и свои платья в запасе. Но попроще. К тому же, прежде чем их надевать, надо было их хотя бы сбрызнуть водичкой и дать отвисеться. А ещё лучше, погладить. Но очень быстро Долли выбросила из головы заботы о старых вещах. У неё были впереди задачи посерьёзнее.

В своём новом положении, в этом незнакомом доме, Дороти не знала, что будет впереди, но была уверена, что не только Грегорио нужно измениться и больше не быть конокрадом. Измениться предстояло и ей самой. Может быть, превратиться из фермерши в солидную мать семейства, которой она до этого момента никогда себя не ощущала.

- Зайди ко мне после обеда! - сказала сеньора Гарсия на испанском, обращаясь к младшему сыну.

Возможно, и было у кого-то плохое настроение за обедом, но никак не у Грегорио. Паула постаралась, вероятно, захотев компенсировать недостаток вчерашнего свадебного обеда, и разусердствовалась вовсю [А дальше следовал длинный перечень блюд].

Грегорио улыбался, хвалил обед, иногда посмеивался и шутил исключительно на английском языке. Мама в большинстве хранила молчание и была крайне серьёзна. Эрнесто никак не мог выбрать, чью линию ему поддерживать, и метался между ними, попутно переводя на испанский для матери то, что говорил Грегорио. Сеньора Гарсиа пару раз что-то однозначно ответила, но это не изменило обстановки за столом.

Наконец обед был окончен и Грегорио проводил свою супругу обратно в комнату, а сам, сказав, что ему нужно поговорить с мамой, удалился.

- И сколько за ней приданого? - требовательно вопросила сеньора Магдалена сына, как только он переступил порог её комнаты.

- Нисколько! - беспечно ответил Грегорио. - Но что вы думаете, что я не смогу обеспечить нашу семью?

Мать на это ничего не ответила.

- Ты же собирался жениться на её дочери! - это было одно из главных недоумений сеньоры Гарсиа.

- Я ей не понравился! - весело ответил Рамирес. Потом добавил серьёзнее: - Да, впрочем, она мне тоже! Понимаете, мама, она какая-то... такая... - Грегорио нахмурился, потом оборвал себя: - Впрочем, не надо о ней говорить плохо - она мне теперь падчерица.

Последнее заявление просто возмутило сеньору Магдалену.

- Неужели ты не мог себе найти невесту здесь?!! - воскликнула она. Грегорио счёл вопрос риторическим и не стал отвечать. Если бы они ещё не были обвенчаны, сеньора Гарсиа вела бы себя куда категоричнее, но теперь менять что либо было уже поздно. Однако и просто так смириться сеньора Магдалена тоже не могла.

- Зачем ты женился на ней? Она уже немолода! - в ход пошла тяжёлая артиллерия.

- Что вы говорите, мама! - возмутился Рамирес. - Она моя ровесница!

Признать самого себя "не молодым" он бы никак не согласился. Честно говоря, Грегорио подозревал, что, судя по возрасту её дочери, Доротея должно быть хотя бы на пару лет его старше. Но он счёл это несущественной разницей - подумаешь плюс-минус два года!

- Но для женщины - это много! - заключила мать. Грегорио только пожал плечами. Потом подошёл к матери вплотную и сказал негромко:

- Мама! Вы понимаете, я ни в какие моменты жизни не снимаю рубашку... - Он больше не смеялся и не улыбался. Он посмотрел в лицо своей матери и продолжал ещё тише: - Она взрослая женщина, умная, рассудительная, спокойная. Она всё поймёт, простит, и ничего не будет спрашивать.

Говоря всё это, Грегорио выразительно держал пальцами кончик воротника своей рубашки.

Мать резко отвернулась к окну. Это было уже свыше её сил! Да, её милого мальчика, любимого младшего сына посмел изуродовать и опозорить какой-то подлец!..
Но даже не это было самое главное. Самое главное было падение, бесславие рода Рамиресов, рода Гарсиа, достаточно известных родов в испанские времена. Что стало с её сыновьями! Они стали преступниками. Двое старших погибли - хорошо, хотя бы не повешены. Младший - опозорен на всю округу! То, что никто не смеет об этом заикнуться - ничего не значит, об этом и так все знают. Разве это - достойно их предков? Разве таков должен быть род Рамиресов?

Она попыталась взять себя в руки, но решила, что лучше не показывать своё лицо.

- Иди, - она махнула рукой сыну, не оборачиваясь. - Иди...

Она хотела было сказать: "Иди к ней!", но не в состоянии была произнести этих слов.

Грегорио относился к тому типу людей, у которых все переживаемые ими чувства и эмоции написаны на лице. Когда он появился наконец в своей комнате, по его физиономии нельзя было сказать, что разговор с матерью доставил ему уж очень большое удовольствие. Он подошёл к Доротее, намереваясь хоть чем-то приятным компенсировать себе только что прошедший нелёгкий разговор. Хотя бы обнять её, прижать к себе, уткнуться носом в её волосы...

Было время послеобеденной сиесты, поскольку они всего только пару часов как встали - спать, естественно, не хотелось.

- Давай поедем, покатаемся! - предложил Грегорио Доротее.

Рамирес был расстроен. Долли понимала, что это из-за разговора с матерью, но решила ничего не спрашивать. Он же сказал, ещё на ферме, что маме он сам всё объяснит. Поэтому всё, что могла сделать Долли - это приголубить мужа и улыбнуться ему поласковей, чтобы хоть немного развеять его и утешить. Если он узнал от матери что-то важное - скажет сам.

Во время прошедшего обеда Дороти старалась держаться скромно. Поскольку Грегорио был весел, она улыбалась ему, но сдержанно, чтобы лишний раз не потревожить сеньору Магдалену. Эта величественная женщина казалась Долли королевой из детской сказки. Королевой, которая волею судьбы или врагов, вынуждена томиться в изгнании. И хотя она не носила короны - она не перестаёт быть королевой. Глядя на сеньору Гарсия Дороти пришла к выводу, что очень хочет поскорее изучить испанский язык. Ей хотелось объяснить этой женщине, что она постарается быть для Грегорио хорошей женой. Может быть, хотелось спросить то, чего она никогда не решилась бы спросить у своего мужа.

Обед закончился и на какое-то время Дороти снова осталась одна. Рамирес разговаривал с матерью, а она ждала его с напряжением и думала, правильно ли себя вела и не рассердила ли своим поведением за столом сеньору Магдалену. Но потом сказала себе: "Может быть, ты и не самая воспитанная американская леди, но ты умеешь вести себя за столом. Если тебе чего-то не хватает - ты научишься. К тому же, если бы ты делала что-то не так, Грегорио обязательно подсказал бы тебе это. Но он был доволен, значит, всё хорошо. А то, что хозяйка этого дома пока ещё не смотрит на тебя ласково - так ты ничем пока этого не заслужила. Точно так же, как ты не знаешь её, она тоже не знает тебя. Поэтому смирись и живи. Постепенно, со временем, ты всё узнаешь, и всему научишься, если это будет необходимо".

Проведя такую разъяснительную работу сама с собой, Долли окончательно успокоилась. Правда, она снова взволновалась, когда Грегорио явился, и по лицу его было видно, что разговор вышел нелёгким. Но так и должно было быть. Сеньоре Магдалене трудно будет смириться, что её младший сын женился на тридцатилетней американке, едва потерявшей своего первого мужа. Наверняка она хотела, чтобы её невесткой стала красивая юная мексиканская девушка из хорошей семьи. Поэтому Долли запаслась терпением, а пока просто порадовалась тому, что Грегорио пришёл, и конечно же, готова была поехать с ним на прогулку. Ей хотелось посмотреть на окрестности. На те места, среди которых ей предстояло жить.

- Вот здесь мы купались, когда были маленькие! - показывал он Доротее на живописную заводь. - Очень хорошее место! Можно будет потом приехать сюда и искупаться. А вон на той отмели хорошо ловить рыбу!..

Кое-где двуколка проезжала прямо по камушкам мелководья и снова выезжала на берег. Грегорио показывал мелкие местные "достопримечательности". Наконец, повернув и отъехав на некоторое расстояние от реки, они выехали на какую-то изгородь, которая стояла прямо посреди зарослей. Когда двуколка проехала немного вдоль этого забора, стало понятно, что это не просто забор, а скорее всего загон или кораль. Грегорио остановил двуколку и повернулся к Доротее.

- Как ты думаешь, что это такое? - спросил он.

- Это загон, и наверное, он твой. И я даже думаю, что про него мало кто знает. - Она весело посмотрела на мужа. - Или здесь у всех принято держать скотину в тени, поближе к речке, и чтобы соседи не видели.

Он спустился с двуколки, подошёл к загону и закрыл его (тот стоял открытым). Ничего более не добавляя к своим пояснениям, Грегорио отряхнул руки, вернулся и снова взялся за вожжи.

Повернув от реки, они выехали на дорогу и теперь весело катили вперёд, но не в Арболеду, а в Арройо, который и показался в видимости примерно через полчаса езды.

Проехав по небольшому городку, который, несмотря на свою скромность, являлся центром municipios, Грегорио остановил двуколку перед "магазином готовой одежды" вернее большой лавкой, которая уже была знакома Доротее.
Далее следовала приветственная речь на испанском, в которой кроме Грегорио принимал участие, вероятно, весь обслуживающий лавку персонал. Судя по жестам и интонации - они заверяли друг друга минимум в вечной любви.

- Давай купим тебе ещё одно платье! - предложил Рамирес.
Грегорио вовсе не собирался всегда диктовать Доротее свой выбор. И поскольку прошлый раз он сам выбирал ей платье, теперь он решил предоставить это дело ей. Но вот беда, из всех тех платьев, которые им старательно показывали и расхваливали на все лады, ему приглянулось светло-серое, с отделкой из тонкой серебристой парчи, а Доротее больше понравилось платье цвета сливы с синей вышивкой. Дабы никого не обидеть (себя или Доротею), Грегорио решил купить оба.

Потом, пока местная модистка подгоняла платья по фигуре и Доротея была некоторое время занята, Грегорио навестил вчерашнего ювелира, заплатив ему за купленные накануне кольца и забрав у него свою расписку, а также рассчитавшись с цирюльником, работниками гостиницы предоставившими вчера возможность принять ванну.

Это можно было бы счесть мелочью. Но Долли помнила, что Смит в подобных случаях предпочитал уступить, а потом время от времени вворачивать, что "она же взяла то, что ей понравилось, а не то, что предложил он". В этом всегда присутствовал упрёк. И он достигал своей цели: в следующий раз Долли предпочитала просто помалкивать, даже если считала, что какую-то вещь муж выбрал совершенно неправильно.

Разглядывая платье, которое понравилось Грегорио, Долли неожиданно вспомнила, как он закрывал свой тайный загон для скота. В тот момент Долли не придала этому жесту особого значения. Но сейчас она задумалась и увидела в этом поступке Рамиреса потаённый смысл. Загон стоял открытый, то есть, готовый к тому, чтобы в любой момент можно было вернуться и пригнать в него коров или лошадей. И Грегорио закрыл его, словно отгородившись таким образом от своей прежней жизни. Долли почувствовала, что этот жест приятен ей, потому что он означал, что Грегорио намерен сдержать слово и поступить так, как решил: сделаться честным человеком.

Долли тихо улыбнулась, не обращая внимания на женщину, которая подшивала платье. Она снова и снова чувствовала себя счастливой и ей всё равно было, что подумают о ней окружающие.

Покончив с делами в Арройо, они отправились в обратный путь, к дому Рамиресов, который Долли понемногу начала воспринимать своим.