- Я буду ждать тебя, - сказала Долли, а потом привстала на цыпочки и поцеловала мужа в щёку. По крайней мере, здесь, где их никто не видел, она могла себе это позволить. Но никаких вопросов задавать не стала.

Ей было не до вопросов. Долли устала. А после обеда почувствовала, что мексиканский обычай отдыхать в середине дня - очень полезная вещь. У женщины немного кружилась голова и хотелось хотя бы просто прилечь. Но нужно было позаботиться о некоторых мелочах. Поэтому когда Грегорио ушёл, она прошлась по комнате. Её вещи были уже здесь. Долли отыскала во вьюке свою шкатулку и убрала обручальное кольцо, которое когда-то подарил ей её первый муж. Потом нашла новую ночную рубашку и стала переодеваться. Рубашка пролежала у неё "в запасе" несколько лет, потому что Долли было жалко трепать красивую вещь. Она даже собиралась подарить эту рубашку Анне, но так этого и не сделала. И теперь была рада. Переодевшись, она разобрала постель и забралась под одеяло.

Ей казалось, что она сразу же уснёт и Грегорио придётся будить её, когда он закончит со своими делами и вернётся в свою комнату. Но почему-то сон убежал и несмотря на усталость, Долли почувствовала, что даже глаза закрыть не в силах. "Что же я такое наделала? - подумала женщина, разглядывая потолок над собой. - Наверное, это помешательство". Ей казалось, что если она закроет глаза, а потом откроет, то снова окажется у себя на ферме, одна, а может быть, даже рядом со Смитом. И наверное, это самое главное, что не давало закрыть глаз.

Она в Мексике. В незнакомом доме. Она - жена конокрада, да ещё и знаменитого конокрада, который одевается как богач (в её представлении) и содержит дом со слугами. И этот конокрад предпочёл её всем мексиканским сеньоритам. Долли была уверена, что этим самым сеньоритам Грегорио должен был очень нравиться. Но он захотел жениться именно на ней, а не на своих соотечественницах. И теперь она лежит в его комнате, на его постели.

Долли села и оглядела комнату. Вовсе не за тем, чтобы получше разглядеть обстановку. Она искала какие-то признаки, по которым можно бы было понять характер этого человека и подтвердить самой себе, что он действительно добрый и великодушный, каким она себе его вообразила. Но глаза скользили по вещам и ни на чём не задерживались. Долли заставила себя лечь и постаралась успокоиться. Ей хотелось, чтобы Рамирес скорее пришёл и развеял этот странный дурман, который её одолел. Может быть, просто сказывалась усталость, но женщине стало одиноко и даже немного страшно. Тогда она постаралась призвать на помощь логику и сказала себе: "Ты сама приняла решение приехать сюда и оставить Техас. Ты венчалась с Грегорио в церкви, и это не было ни сном, ни обманом. Ты бросила всю свою прошлую жизнь, отказалась от неё. Это не сон и не бред. Поэтому успокойся и постарайся отдохнуть".

Но успокоиться было не просто. И Долли продолжала лежать, смотря в потолок, и с каким-то трепетным нетерпением ждать, чтобы поскорее вернулся её муж. Она была уверена, что в его присутствии ей будет гораздо спокойнее и сомнения перестанут одолевать её.

Ах, да, над комодом висело зеркало. Даже странно его было видеть здесь. Но в комнате всё-таки жил франт.

Единственным украшением стен были карабин и винчестер, которые висели, не над кроватью (как сабля Алькальда Перреро), а над столом. В прошлый раз оружия на стене не было, вероятно, Рамирес успел его снять, перед тем как оставить у себя в комнате мать и дочь.

Грегорио появился почти бесшумно. Дверь неслышно открылась и так же, не хлопнув и не скрипнув, закрылась - и теперь в комнате, перед кроватью стоял сам Грегорио и смотрел на Доротею. Он был одет в чём-то длинном, похожем на халат и волосы его были слегка влажные после мытья.

Смутившись своего призывного жеста, Долли улыбнулась и даже чуточку покраснела.

- Я думала о тебе, - сказала она тихо. Но решила больше ничего не добавлять. Почему-то ей показалось, что это будет излишним.

- Ты думала обо мне? - переспросил Грегорио, усаживаясь рядом. Вопрос был чисто риторический и ответа не требовалось. У Грегорио уже сложилось впечатление о Доротее, как об очень лёгком на подъём человеке, и потому он поспешил уложить её обратно, пока ей не пришло в голову покинуть их супружеское ложе.

Сиеста - время отдыха после полудня, приходится на самые жаркие дневные часы. Обычай, привезённый из Испании и распространившийся почти на всех её колониальных землях. Селения и города на это время словно вымирают, даже животные возвращаются в свои жилища, чтобы укрыться в тени и отдохнуть. Наши друзья-учёные объясняют это явление послеобеденным оттоком крови к желудку и снижением дневной активности спустя восемь часов после пробуждения. Сейчас в доме, как и во всей Арболеде воцарилась тишина, и даже куры, бродившие по двору, куда-то попрятались. Дом с толстыми каменными стенами, построенный в испанском стиле уберегал своих хозяев не только от холода, но и от жары.

Надо сказать, что пространство этой кровати с Грегорио не делила ещё ни одна женщина (все похождения его были всегда где-то на стороне) и сейчас видеть рядом с собой Доротею, которую все привыкли называть "миссис Смит" было для Грегорио очень необычно. Ему не понравилось всплывшее в памяти имя "миссис Смит" и он произнёс вслух, чтобы поправить самого себя:

- Доротея Оллфорд!.. - и тут же поспешил закрыть ей губы поцелуем, чтобы она не вздумала что-нибудь ответить или спросить.

Возможно, она очень устала, проведя несколько дней в пути, а всё утро - в разъездах. И, возможно, следовало бы дать ей отдохнуть и отложить первую брачную ночь всё-таки на ночь, но... отложить было никак невозможно!

Грегорио провёл рукой по её колену, как скульптор, обрисовал ладонью линию её бедра и талии... далее мешала рубашка... эта её рубашка, которую она берегла много лет....
Как не прекрасна была её ночная рубашка, но самое лучшее было убрать, сдвинуть её наверх и достать Доротею оттуда, как из кокона.
Сам Грегорио при этом нагло и цинично остался в нижнем белье.

Пожалуй, время сиесты ничуть не менее подходящее время для любви, чем ночь! Доротея была прекрасна, а ещё прекраснее было то, что она была рядом, настолько рядом, что он дышал её дыханием, он ощущал её кожу так близко, что не всегда мог понять, где кончается её тело и начинается его.
Да будут двое - одна плоть...

Если судить по освещению из окна, прошло, должно быть, часа три. Тени удлинились, солнце, по всей видимости, близилось к закату.

Позади было два напряжённых дня пути "по пыли и жарище", а потом сегодняшнее сумасшедшее утро. Так что в том, что Доротея с удовольствием проспала два или три часа не было ничего необычного. Судя по звукам, доносившимся из раскрытого окна, Арбаледа начинала помаленьку оживать: где-то недалеко вовсю старался сорвать себе голос петух, но каждый раз ему это чуть-чуть не удавалось, периодически доносился стук открываемой неподалёку от дома калитки, иногда слышалась экспансивная испанская речь местных жителей...

Грегорио безмятежно спал рядом на кровати. Он лежал на спине, погружённый в такой глубокий сон, что и ни движение проснувшейся Доротеи, ни истошные вопли петуха, его совершенно не беспокоили. Покрывало он сбросил с себя во сне - было слишком жарко.

Мексиканское нижнее бельё очень сильно отличалось от американского лонг-джонса. По сути это свободный брючный костюм белого цвета из тонкого материала - качество материала зависело от материального достатка его хозяина. Верхние брюки мексиканского костюма (который происходил от испанского), шились из плотного и прочного материала: шерстяных тканей, сукна, а часто - замши. Они делались довольно узкими, но снабжались по бокам длинным рядом маленьких пуговиц, которые можно было расстёгивать и застёгивать по вкусу хозяина. Брюки по бокам можно было расстегнуть от каблуков и почти до пояса, скрепив только парой пуговиц на уровне колена. И тогда шикарное нижнее бельё выпирало складками по всей длине брюк. Однако, мужчин, любящих такую экстравагантность было не много. Чаще наружный ряд пуговиц на ногах расстёгивали не выше колена. И именно эта часть нижнего белья украшалась дополнительными складками, рюшами и даже кружевами. Был и другой вариант нижнего белья - для городских щёголей, которым не приходится вести слишком активный образ жизни: много бегать и прыгать. Такой, особо-щегольской вариант белья шился с узкими брючинами, позволявшими сделать верхние брюки костюма почти обтягивающими - и только тот участок нижних брюк, от колена до пятки, который должен быть виден в незастёгнутый край верхних брюк, делался расклешенным, со складками и кружевами.

Грегорио не мог себе позволить прийти к жене в первую брачную сиесту не в самом своём лучшем шёлковом белье. Шёлк, конечно, легко мнётся и потому после такого бурного начала сиесты одежда Грегорио уже не выглядела свежевыглаженной, но этот "художественный беспорядок" складок и заломов ещё более добавлял живописности его фигуре.

Солнечный свет становился всё более приглушенным, тени всё удлинялись, а Грегорио всё спал и спал...

Часов в комнате не было, и понять, сколько прошло времени, можно было лишь приблизительно. Вдруг, в третьем окне комнаты, в том, которое было почти полностью занавешено плотными шторами, что-то пошевелилось. Через секунду край шторы слегка отогнулся, и за ним можно было увидеть чью-то руку, которая немного отодвинув половинку штор, ставила на подоконник поднос с какими-то предметами... Точнее разобрать было нельзя.

В общем, Долли была занята и не сразу заметила движение. Может быть, совсем бы его не заметила, но что-то будто толкнуло её обернуться. Сердце у женщины подпрыгнуло и она чуть было не принялась будить Грегорио. Даже руку протянула. Но удержалась. Не на столько большая была комната, чтобы не разглядеть, что ничего похожего на оружие между занавесок не торчит, и злоумышленники толпой через подоконник не лезут.

Если бы что-то подобное произошло в Техасе, женщина взволновалась бы куда сильнее. Но большой и надёжный каменный дом Рамиреса как-то расхолаживал. Ещё Долли подумала, что если бы здесь было опасно, Грегорио не спал бы так безмятежно с открытыми окнами. Пока они ехали по территории Техаса, он показал себя как очень осторожный человек.

Долли дотянулась до своей рубашки и быстро надела её на себя, тихо соскользнув с кровати. Всё-таки она посовестилась будить мужа. Он так безмятежно спал, что было совсем не удивительно. Он ведь почти все ночи их путешествия караулил и едва успевал придрёмывать утром и вечером. Поэтому женщина решила посмотреть сама, что там такое им подсовывают в спальню через окно.

Совершенно машинально она подошла сперва к столу, над которым висели ружья. В Техасе Долли привыкла при малейшем подозрении хвататься за винчестер, хотя стрелять ей, по счастью, пришлось только однажды - в койота. Но ощущать в руках оружие ей, жительнице Техаса, было привычно и она уже протянула руку, готовая снять со стены одно из ружей. Но отступила, снова подумав, что ей нечего опасаться. Никто не станет нападать на них в этом доме. Оставив затею с ружьём, она подкралась к окну, тихонько ступая босыми ногами, и, протянув руку, аккуратно приподняла уголок занавески, стараясь разглядеть, что там, на этом подносе.

Наконец от звуков всего происходившего Грегорио проснулся. Глянув на окно, стоявшую возле него Доротею и видневшийся из-за шторы поднос, Грегорио сообразил, в чем дело и спросил на испанском (ведь Паула понимала только испанский):

- Paula! La cena había terminado?*
- Sí, señor Gregorio. Le esperábamos, pero no habéis llegado a la cena.**
- Paula, despiérta nos mañana al tiempo de la cena.***
- Sí, señor.****
- No, despiérta nos, por favor, en una hora antes del comienzo de la comida que consigamos vestirse.*****
- Sí, señor Gregorio.

После чего Грегорио спрыгнул с кровати и подошёл к окну. Паула тем временем уже скрылась.

- Я попросил Паулу, чтобы она разбудила меня завтра за час до обеда, - пояснил Грегорио Доротее. - Давай сюда поднос, он может быть тяжёлым! - с этими словами Грегорио подхватил поднос и... думаете, понёс его на стол? Ничуть не бывало - на кровать!

Поставив поднос в центр кровати, он обернулся к Доротее.

- Давай посмотрим, что нам тут принесли!

Под крышкой были жареные цыплята с луком и чесноком, с помидорами, миндалём и черносливом. В соседней кастрюльке - тушеные бобы с сыром. На соседнем блюде тортильи с тушеными овощами и немного холодной свиной грудинки. В тёмной бутылке - какое-то лёгкое вино. Центральное место на подносе занимал неизменный кофейник.

А дальше можно было возлежать на кровати, расположившись вокруг подноса и трапезничать в своё удовольствие.
Самое время было воспользоваться тем, что Грегорио не спит и вполне может ответить на некоторые вопросы, если конечно, в этом была необходимость.
___________________________

* - Паула! Ужин уже закончился?
** - Да, сеньор Грегорио. Мы ждали вас, но вы не пришли.
*** - Паула, разбуди нас завтра к обеду.
**** - Хорошо, сеньор.
***** - Нет, разбуди нас, пожалуйста, за час до начала обеда, чтобы мы успели собраться.

Ей хотелось за ним хоть чуточку поухаживать, поэтому она с удовольствием налила кофе и некоторое время решала задачу: как разделываются с цыплятами. При этом Долли совершенно не смущалась тем, что чего-то не умеет или не знает.

- Это подают целиком? - уточнила она на всякий случай, но дожидаться ответа не стала и в меру своего разумения разложила еду. - Тебя здесь все любят, правда? Я заметила, что к тебе здесь все очень хорошо относятся. Это так приятно видеть. Расскажи что-нибудь о себе, - попросила она. - Хотя бы то, что я могла бы о тебе знать.

Долли предполагала, что далеко не всё из своей жизни Грегорио Рамирес захочет рассказывать жене. Она ни на секунду не забывала, что в Техасе Рамиресов считают бандитами и, вероятно, приписывают им "подвигов" гораздо больше, чем они на самом деле совершили. Но кто как не сам Грегорио может правдиво сказать, что произошло на самом деле, а что - выдумки и сказки.

И вдруг неожиданное воспоминание пришло Грегорио на ум.
- А я был отличником в церковно-приходской школе! - гордо заявил Грегорио и рассмеялся. Потом, прикинул, что его смех может дезинформировать Доротею и уточнил, не переставая смеяться: - Я серьёзно говорю!

- Конечно, я верю! - ответила она Грегорио и, протянув руку, погладила его по предплечью. - Это так интересно, что ты помнишь, как учился в школе. Наверное, тебя уже тогда все любили. Хороший мальчик!

И она пожала его запястье с совершенно искренним чувством восхищения. Всё-таки Грегорио Рамирес был особенным, о чём она тут же сообщила:

- Я предположить не могла, что когда-нибудь встречу такого человека, как ты. Помнишь, там, в Техасе, когда мы сидели на веранде, я сказала, что с тобой легко разговаривать, потому что о чём бы ты ни говорил - ты делаешь это искренне. Я не буду больше ни о чём спрашивать, - неожиданно резюмировала она. - Мне почему-то кажется, что всё, что мне нужно знать - я уже знаю. Или ты сам скажешь. Я тебе верю.

Она наговорила даже слишком много, и сама себе удивилась. Общество Грегорио располагало к тому, чтобы легко вступать в диалог. И хотя в Рамиресе было много тайн, присутствие которых Дороти чувствовала подсознательно, она верила, что в этих тайн нет ничего постыдного или ужасного. Так можно верить в чистоту другого человека, несмотря на то, что умом ты знаешь: он конокрад, на его совести есть вещи и похуже угнанной чужой скотины, он уже достаточно опытен во многих не самых приятных сторонах жизни. И всё равно, в твоих глазах он чист, потому что твоя с ним жизнь началась сейчас, с этого момента. А прошлое - должно остаться в прошлом. По возможности.

Перед ближайшим окном прогуливались две припозднившееся курицы, вероятно, всё ещё надеясь на какую-то поживу. Куры вообще очень рано отправляются спать. Не дожидаясь, когда ощутимо стемнеет - они набиваются в курятник и рассаживаются жердям. Это и понятно - у них же куриная слепота! Но эти две голенастые товарки упорно маячили по двору, высокомерно поглядывая на окна Грегорио.

Сам Грегорио во время размышлений о своей прошлой жизни, и о том, что бы можно было рассказать Доротее, почти доел своего цыплёнка, но заметил, что Доротея как-то медлит с едой. Мексиканская кухня известна обилием специй, но далеко не все люди могут поглощать их в таком же количестве, как сами мексиканцы.

Фразу Доротеи о том, что она не будет больше ни о чём его спрашивать, Грегорио расценил так, что она поняла, что у него в запасе только такие рассказы, которые рассказывать неприлично. А потому решил переменить тему.

- У тебя очень красивые волосы!..

Волосы Доротеи действительно были красивые. До этого они всегда были убраны в причёску и Грегорио не мог определить: длинные они или нет, и густые ли. Теперь, когда Доротея просто перекрутив их несколько раз, убрала за спину, Грегорио мог увидеть её волосы, когда они "на свободе"...

Пепельные? Нет, Грегорио отмёл это сравнение. Пепел ассоциируется с чем-то блёклым и серым, а волосы Доротеи были наполнены каким-то... внутренним сиянием. Они словно переливались металлическим блеском какого-то благородного металла. Золота? Нет, не золота! Какого-то светлого, серебристого металла... "Да, точно! - осенило Грегорио. - Платина! Её волосы были как платина! "

Смотреть на Доротею было очень приятно. Она не захотела развалиться на подушках, как Грегорио, и сидела напротив него, с другой стороны подноса, поджав под себя ноги. Изящную её фигурку скрывала ночная рубашка, но материя не могла скрыть движений женщины, в которых угадывалось и всё остальное.

"Интересно, - подумалось Грегорио, когда он рассматривал, как Доротея, склонясь над подносом, наливает кофе, держа кофейник своими изящными руками. - Если бы мы так и не обвенчались сегодня утром... Допустим, и второй священник нашёл бы какую-то причину или просто уехал на целый день исповедовать больного, отдалась бы она мне теперь или нет? Осталась бы ждать свадьбы? И как бы это объяснила? Или всё-таки отдалась?"
Но вслух он, естественно, ничего не сказал.

- Иногда мне кажется, что в тебе нет никаких недостатков, - сказала она, совсем позабыв о цыплёнке и о еде вообще, хотя до этого момента что-то старательно жевала. - Наверное, это не так. Но мне нравится думать, что мой муж состоит из одних только достоинств.

Она рассеянным жестом взялась за голову, потому что в этот момент вспомнила про своё письмо в Техас и про то, что большинство знакомых с нею людей осудят её. Она забыла и только что погибшего мужа, и собственную дочь, и вообще всё на свете. Наверное, так и должно было случаться, когда именно в тот момент, когда тебе кажется, что ты абсолютно счастлива, что-то напоминает о неприятных сторонах жизни. Глядя на Грегорио, Дороти снова вспомнила, как он назвал её девичьей фамилией, когда представлял брату. И почему это воспоминание пришло именно сейчас? Долли опустила руку и серьёзно посмотрела на мужа.

- Почему ты назвал меня - Оллфорд, когда представлял как свою жену? - спросила она. - Я думала, что должна теперь носить твою фамилию.

Ещё произнося всё это, она поняла причину своих неожиданных воспоминаний о дочери и покойном муже: и фамилия "Смит", и фамилия "Оллфорд" напоминали ей о родственниках в Техасе.

Ужин за разговором был уже съеден и разочарованные куры, которым так и не дали заняться каннибализмом, ушли ни с чем.

Между ними стоял поднос. Но на нём уже ничего не осталось кроме грязной посуды. Долли потрогала поднос пальцем и предложила:

- Наверное, это нужно убрать?

Поднос отделял их друг от друга, а Долли хотелось оказаться поближе к мужу. Нет, вовсе не с какими-то пошлыми намерениями. Но сколько можно сидеть на кровати по разные стороны пустых чашек и тарелок?

Ночь прошла, рассвело, Арболеда постепенно просыпалась и, хотя окна комнаты выходили не на улицу, а смотрели на остатки сада возле дома и уличные шумы были немного заглушены, всё равно были слышны и крики пастухов, подгоняющих стадо, и щёлканье бича погонщика мулов, и экспансивный испанский говор идущих мимо дома женщин.... А Грегорио всё спал и спал.

По дому тоже ходили люди, был слышен скрип половиц, звук отворяемых дверей, приглушенный голоса (в доме говорили гораздо тише, чем на улице). А Грегорио всё спал и спал.

Габариты кровати вполне позволяли свободно раскинуться на ней даже двум человекам. Во время сна Грегорио почти всегда лежал на спине. Это была привычка, приобретенная за долгие годы конспирации сложившаяся за последние несколько лет, когда Грегорио пробрёл некоторые... как бы так сказать... дефекты кожи на спине. Эта привычка срабатывала не обязательно тогда, когда он спал не один. Это подсознательно происходило всегда, даже когда он вообще был в комнате в гордом одиночестве. Хотя происходило это не совсем подсознательно, а может быть и очень сознательно, по принципу: вдруг в комнату кто-нибудь войдёт, а он тут спиной к верху лежит! Всем на обозрение!

К слову сказать, в комнату Грегорио никто никогда не входил, разве что только по особому приглашению. Нет, когда самого Грегорио не было, Паула, конечно же, приходила, чтобы убрать в комнате. Но когда возвращался Грегорио, особенно, если он возвращался из набега на Техасскую сторону и отправлялся отдыхать - в комнату не смел войти никто. Даже в дверь никто никогда не стучал: еду, как уже было замечено, Паула ставила на крайнее окно не открывая штор и Грегорио забирал её, когда сам просыпался.

При этом нельзя сказать, чтобы Грегорио как-то угрожал или стрелял по входной двери, когда его не вовремя будили. Нет, никто не помнит, чтобы он даже ругался по этому поводу. Но он умудрился как-то так поставить порядок во всём доме, что это стало незыблемым законом: если Грегорио вернулся и отдыхает - никто не смел к нему лезть или будить. Когда ему нужно - он сам выйдет и вот тогда... Тогда уже можно было лезть к нему - с расспросами, с советами, с желанием покормить или выговорить за что-то.

Замок в двери его комнаты сломался давным-давно - никто не помнил, когда. Но замок был и не нужен - в комнату и так никто не заходил, пока Грегорио отдыхал. Замок успешно доломала сама Дороти, которая вместе с дочерью, заперев изнутри дверь, убежала через окно. Замок ремонту не подлежал, а потому его просто сняли, но новый так и не поставили - вроде как не зачем. Традиция дома действовала сильнее замка.

В то злосчастное утро, четыре года назад, когда Грегорио появился со стороны Техаса гоня десяток кляч, и кровь проступала сзади на его одежде, он категорически оборвал все попытки матери или брата зайти к нему. Сказал только, чтоб позвали Паулу. Она и ухаживала за ним всё это время, пока он не поправился. Один раз, правда, запрет был нарушен: когда через день после гибели алькальда судейский чиновник опрашивал всех подозреваемых и возможных свидетелей. Но в тот момент сам Грегорио был в горячке и плохо соображал, что происходит.

С тех пор прошло четыре года. Многое забылось и изменилось, но следы на спине остались. И именно поэтому Грегорио никогда ни в какие моменты не снимал рубашки. Хотя, это не давало полной гарантии: шёлк белья был слишком тонок, и на ощупь рубцы на спине прекрасно почувствовались пальцами.

Но с детей Долли логично вернулась обратно на мужа, который беспечно спал, не собираясь утруждать себя не только ранним вставанием, но даже и поздним. Похоже было, что он действительно намерен проспать до обеда. Долли не была знакома с его распорядком дня и теперь просто сидела тихонько, поджав коленку, и смотрела на красивого мужчину рядом с собой. Вот тут-то она и вспомнила, что показалось ей странным.

То, что он в моменты близости предпочитает оставаться одетым, само по себе ещё ни о чём не говорило. Кстати, об одежде: Долли скрупулёзно надела на себя свою ночную рубашку, постаравшись производить как можно меньше движений, чтобы Грегорио не проснулся. Всё-таки сидеть без ничего было с её точки зрения не слишком правильно. Потом она протянула руку и... убрала обратно. Рамирес лежал на спине и потрогать его можно было только за бок. Женщине пришло в голову, что от такого прикосновения он точно проснётся. Конечно, можно было подождать удобного момента и просто спросить, кто и за что с ним так жестоко обошёлся. Что это за следы, которые почувствовали её пальцы, пока она обнималась с мужем? Но он скрывал эти шрамы. Значит, не следовало об этом спрашивать. Хотя, она ведь всё равно почувствовала. Это невозможно скрыть от своей жены, с которой ты проводишь достаточно много времени.

Врождённая деликатность не дала бы Долли задать вопрос, она это знала. И ей казалось неправильным, что она вообще проявляет любопытство. Конечно, это должны быть очень тяжёлые воспоминания для Грегорио, так зачем их будить? Но кроме острой жалости к мужу, Долли испытала ещё одно чувство, которое даже не сразу смогла сформулировать. А когда сформулировала - поняла, что удержаться от вопросов будет очень сложно. Кто мог на столько бесчеловечно обойтись с Рамиресом, что у него на всю жизнь остались рубцы, которые легко прощупать через ткань? Какие-нибудь техасцы, которые поймали его на краже скота? И что они с ним сделали? Уронили спиной в костёр? Или со злости несколько раз прижгли коровьем клеймом? Или избили до такой степени? Долли мотнула головой: попадись Грегорио на краже скота, его просто повесили бы. Может быть, это сделали янки, которые распоряжались здесь после войны, особенно в первое время, достаточно активно? От этих Долли могла чего угодно ожидать, так что и не удивилась бы, если бы им пришло в голову поизмываться над мексиканцем, который случайно попал им в руки. Или Грегорио вообще угодил в руки индейцев и те пытали его? Хотя, обычно из рук индейцев никто не возвращался. Почти никто. Может быть, индейцев спугнули в самом начале этого занятия и Грегорио удалось спасти, и теперь он стесняется показать следы, которые эти краснокожие звери оставили на его спине? И это мало вероятно. Индейцы всегда убивают пленников, если чувствуют опасность.

А вдруг это свои же мексиканцы мучили Рамиреса? Если так, то и здесь, в Мексике, нельзя рассчитывать на безопасность. Если кто-то один раз так поступил с её мужем - что помешает ему сделать так же снова?

Долли поняла, что слишком углубляется в вопрос, на который всё равно самостоятельно не найдёт ответа. Ей захотелось заплакать, что она и сделала. А заодно осторожно легла рядом с мужем и, не удержавшись, тихо погладила его по руке. И уткнулась в эту самую руку лицом, как-то не подумав, что Рамирес может почувствовать то, что в него уткнулось нечто мокрое.

Грегорио соображал, что вряд ли, пока он спал, в доме могло произойти что-то страшное. Что могло произойти? К ним и в комнату никто не войдёт. Разве что сама Доротея вышла и случайно встретилась с кем-нибудь. Например, с мамой. Но от мамы Доротею надёжно охранял языковой барьер: она бы всё равно не поняла, что говорит сеньора Магдалена, и сама ничего бы не смогла ей сказать. Доротея, конечно, могла напугаться строгого взгляда мамы... Но она достаточно взрослая женщина, чтобы не плакать из-за того, что кто-то на неё косо посмотрел!

Но, может быть, мама призвала на помощь Эрнесто, чтобы тот перевёл то, что она хочет сказать Доротее. "Что за чушь лезет в голову спросонья! - Грегорио возмущённо тряхнул головой. - Брат никогда не будет делать такие вещи за моей спиной!"

Итак, ничего такого в доме не могло произойти, чтобы заставило Доротею плакать - значит, она плачет от того, что вспомнила о своей дочери или о покойном муже или ещё о чём-нибудь... Может она вообще раскаялась в том, что приехала в Мексику.
- Бедная моя девочка! - приговаривал Грегорио, целуя её в мокрые щёки и прижимая к себе. - Скажи мне, что ты плачешь? Скажи мне на ушко!.. - При этом он сам шептал ей эти слова на ушко.

Она обняла мужа за шею, прижимаясь к нему и какими-то порывистыми, не свойственными ей движениями, гладила его, одновременно словно стараясь притянуть к себе как можно крепче.

- Ничего... - Пришлось сделать глубокий вдох, чтобы совладать с голосом, который срывался и не хотел слушаться. - Ничего, сейчас... я успокоюсь. Всё хорошо, родной мой! Всё хорошо! Прости, что разбудила. - Долли вздохнула ещё раз и чуточку отодвинулась, чтобы заглянуть мужу в лицо. А потом проговорила быстро, глядя на него каким-то отчаянным взглядом: - Обещай, что с тобой ничего больше не случится! Что ты будешь беречь себя! О, Грегорио! Как я тебя люблю!

Неизвестно когда Долли решилась бы сказать вслух подобную фразу. Но она так распереживалась за мужа, что даже не заметила, как живущая в подсознании мысль вырвалась наружу.

Грегорио прикинул, что это он не спал несколько последних ночей, а Доротея высыпалась вполне нормально и теперь вероятно давным-давно уже проснулась и, естественно, от нечего делать, думала о чём попало. Ему не следовало оставлять её так надолго со своими мыслями, тем более сейчас, когда она ещё не привыкла к новой жизни в его доме и ничего ещё не знает.

Однако она потребовала с него обещания. Обещания, что с ним ничего не случится. Грегорио вздохнул. Кто и когда может поручиться в этом? Жизнь убедила Грегорио, что в любой момент может произойти что угодно, и с любым человеком. Никто, ни один человек не гарантирован от болезни, раны или смерти - будь то бродяга, император или мирный фермер.

- Я тебе обещаю - со мной ничего не случится! - произнёс Грегорио медленно, утвердительным тоном и абсолютно покривив душой.

И тут из-за того самого окна с плотной занавеской раздался уже знакомый голос Паулы:
- Señor Gregorio! Comenzará pronto la comida!*
- Oigo, Paula! Gracias!** - ответил ей Грегорио и повернулся к Доротее. - Надо вставать! Иначе мы опоздаем и на этот обед!
___________________________

* - Сеньор Грегорио! Скоро обед!
** - Я слышу, Паула! спасибо!