Какая-то девушка (или девочка) бежала через поле. "Бежала" - не совсем верное слово. Беглянка делала несколько порывистых шагов, устремляясь вперёд всем корпусом, так что могло показаться, что она старается заставить непослушные ноги двигаться вслед за наклонённым вперёд телом, но ноги спотыкались, и через несколько шагов фигурка в развевающемся платье падала на колени. Потом поднималась и снова устремлялась вперёд, но при этом зачем-то поворачивала голову назад, будто боялась погони, спотыкалась и снова падала. Позади, насколько можно было разглядеть, никого не было видно. Но беглянка через несколько секунд поднималась и снова делала попытку побежать. Через несколько шагов она снова падала, потому что ноги заплелись на ровном месте, и некоторое время стояла на четвереньках, не в силах подняться...

До того места, где миссис Аббигейль Фронтайн самоотверженно крутила ручку ворота у старого колодца, беглянке было ещё далеко, но видимо, вид чужого дома придал ей сил, потому что она снова поднялась и снова побежала. Точнее, на этот раз медленно потрусила, стараясь не спотыкаться. Если бы девушка не оглядывалась, ей наверняка удалось бы продержаться хотя бы половину расстояния. Но она снова оглянулась, споткнулась и на этот раз рухнула ничком. Обессиленная, она некоторое время лежала, а потом приподнялась и села, отчаянно замахав рукой, чтобы привлечь к себе внимание. Кричать у неё тоже сил не было, потому что лёгкие уже давно разрывались и выжать из себя хоть что-то, громче мышиного писка, девушке не удалось. По белому, непривычному к загару лицу, бежали слёзы, девушка плакала от страха и бессилия, хотя ей самой уже было всё равно, плачет ли она, или это пот льётся по лицу ручьями.

Так она и сидела ярдах в трёхстах от чужого дома, растрёпанная и перемазанная в пыли, и махала рукой в надежде, что женщина во дворе заметит её и не уйдёт в дом раньше времени.

Несмотря на довольно юный возраст (Эйбби только пошлым летом сравнялось восемнадцать), вела она себя степенно как серьезная женщина. Впрочем, миссис Фронтайн и выглядела старше – она носила черное траурное платье (уже трудно сказать по какому количеству родственников), а ее темные тяжелые волосы были убраны под сеточку, что добавляло облику строгости.

Выяснив, что фигура, привлекшая ее внимание, принадлежит какой-то девушке, Аббигейль направилась к ней. Сердце ее, тем временем, забилось тяжело и учащенно – не столько от быстрого шага, сколько от страха – ничего доброго из сложившейся ситуации ждать не приходилось. Обидеть слабую женщину и не понести за это наказания сейчас мог каждый.

Подойдя (если не сказать, подбежав) к незваной гостье, Эйбби встревожено всмотрелась в ее лицо. Девушка была ей явно незнакома. Вообще, миссис Фронтайн (будучи еще мисс Риддон) не так уж и нечасто жила в «Сосновых кущах», так что знала семьи всех местных плантаторов наперечет. Но война внесла свои коррективы в привычный уклад жизни, так что незнакомка могла взяться, откуда угодно. По слухам (возможно и недостоверным), заняв Атланту, Шерман выгнал оттуда всех жителей, да и окрестные плантации, лежащие у железной дороги очень сильно пострадали. Недаром все негры, принадлежавшие владельцам «Сосновых кущ» испугавшись, сбежали, едва завидев издалека отблески пожаров…

Но откуда бы не взялась прибежавшая девушка, ей надо было помочь. Не долго думая, Аббигейль протянула незнакомке свою худую руку, чтобы помочь ей подняться и осведомилась мягким голосом, в котором слышалась протяженность гласных, характерная для жителей Восточной Джорджии:

- Что случилось, милая?

- Янки!.. - и указала назад, куда-то в сторону дороги.

Девушка действительно была нездешняя. Она вместе с родителями совсем недавно перебралась в эту местность, спасаясь от ужасов войны. Она много чего могла бы рассказать сейчас, но бежала так долго и отчаянно, что на разговоры у неё не было сил. Она лишь смотрела расширенными от ужаса глазами и надеялась, что эта молодая женщина поймёт, о чём она хочет её предупредить.

Одета девушка была просто, но сейчас, во время войны, почти все одевались просто. Единственное, что можно было сказать об этой девушке наверняка, что, судя по рукам, она не относилась к аристократии. Или ей приходилось в последнее время работать на семью точно так же, как работала Аббигейль.

- Беги на запад, к реке, - сказала она всё так же мягко, но слишком напряженно, чтобы не выдавать спрятавшегося за этой мягкостью ужаса, - спрячешься в зарослях кустарника, а я пока оповещу наших.

Аббигейль махнула рукой, показывая направление, и внимательно посмотрела на девочку, чтобы определить достигло ли сказанное ее сознания. Сама Эйбби, будучи не намного старше, нервничала не меньше – так что мысли хаотично разбегались, но не позволяла панике себя захлестывать. Если она устроит истерику, это ничем не поможет семье, а сейчас надо думать о них.

- Как далеко янки? – обеспокоено спросила миссис Фронтайн тут же, вспомнив о больной тетушке.

- За мостом... Они там... Они шли к "Старым Ивам". - Эта плантация граничила с "Сосновыми Кущами", до неё было не больше нескольких миль. - Они сперва туда пошли, - выдавила из себя беглянка, а сама уже отступала в ту сторону, которую указала Эйбби.

Хотя оторваться от руки миссис Фронтайн и побежать к реке девушка никак не решалась. Или наоборот, она не отпускала Аббигейль, потому что пыталась утянуть её с собой. Так или иначе, но она цепко держала Эйбби за руку и слегка тянула за собой, глядя со страхом и отчаянием.

- Беги к реке, она глубокая и армии там делать нечего. Я скажу людям, с которыми живу, чтобы прятались и тоже прибегу туда. Хорошо?

Несмотря на спокойный тон, Эйбби находилась далеко не в спокойном состоянии. Ей хватило сообразительности понять, что солдаты совсем уже близко. Пока девочка бежала до «Сосновых кущ» прошло немало времени, так что следовало спешить. Конечно, был шанс, что они задержатся подольше, грабя «Старые Ивы»… Аббигейль вздохнула – она знала людей, которые там живут. Однако думать долго над несправедливостью жизни – о том, что гибель одних дает возможность спасения для других – миссис Фронтайн было некогда. Ей надо было успокоить девочку и бежать к дому.

Солдаты были ещё далеко. Они грабили "Старые Ивы", в подвале которых обнаружился небольшой запас припрятанной выпивки. Так что какое-то время у обитателей "Сосновых кущ" было. Немного, конечно, потому что командир отряда, обнаружив, как его люди втихаря от него напиваются, попытался прекратить это безобразие и теперь наводил порядок, чтобы двигаться дальше.

Солдаты повиновались нехотя, да к тому же, уходя, опрокинули ведёрко тлеющих углей на ковёр в одной из комнат. Это было излишним. Но так получилось. А вот склад, на котором хранились тюки с хлопком, солдаты подожгли вполне целенаправленно. У них был приказ: уничтожать всё, что может помочь мятежникам. А хлопок ведь можно было продать, и потратить деньги на оружие или провизию для этих самых мятежников. Поэтому хлопок подлежал обязательному сожжению. Всё остальное - как получится...

От "Сосновых кущ" пожара ещё не было видно, хотя какие-то намётки на дым уже поднимались над деревьями, постепенно становясь гуще и заметнее. И этот дым указывал, что скоро, очень скоро янки нечего делать будет там, где они есть, и они двинутся дальше...

- Что это значит? - сказала она высоким, хорошо поставленным голосом, в котором отчетливо слышались тревога и понятное беспокойство.

Словно в ответ на этот вопрос раздались шаги на лестнице и в комнату вопреки обыкновению без стука, вбежала (иного слова и не подберешь) Аббигейль Фронтайн. Запыхавшаяся от быстрого бега и уже не скрывающая волнения, Эйбби торопливо сказала, обращаясь преимущественно к миссис Милдред:

- Янки! Они сожгли «Старые ивы» и идут сюда!

Подробности докладывать было некогда, да их никто и не просил. И так обычно суровое лицо миссис Милдред превратилось в каменную маску. Да, хозяйка «Сосновых кущ» была реалистичной женщиной и понимала, что раз война подкатилась к Джорджии, нужно быть готовыми к худшему. Поэтому некоторые ценные вещи женщины заблаговременно спрятали, закопав в землю. Но всего не спрячешь – тем паче, не спрячешь выращенный урожай и дом с постройками. Не сказать, правда, что дом семьи Милдред являлся таким уж плантаторским особняком. Северная Джорджия не могла похвастать древней историей освоения, и еще живы были люди, которые видели крадущихся в этих краях индейцев. Поэтому, первые американцы, которые заселили север штата после выселения отсюда чероки, зачастую строили себе простые скромные дома, а потом, по мере улучшения благосостояния, дополняли их пристройками. Дом семьи Милдред был как раз из их числа. Расширенный за счет восточного деревянного крыла, он был внешне облагорожен за счет толстого слоя штукатурки и нанесенной сверху розовой краски. Но каким бы простоватым не был дом, потеря его для миссис Милдред была невыносима. Да и куда они пойдут накануне зимы, если лишаться крыши над головой? На некоторое время хозяйка плантации онемела, потеряв все мысли. Но, заметив устремленные на нее испуганные взгляды дочери и племянницы, поняла, что надо не терять драгоценное время, а спасать то, что еще можно спасти.

- Фанни! Быстро собирай детей и уходи на болота, - категорично приказала она, - по дороге скажи всем кого увидишь, чтобы бежали в подвал и брали столько продуктов, сколько могут унести. А ты, Эйбби…

Миссис Милдред замолчала, задумавшись, чтобы поручить племяннице. Честно сказать, к миссис Фронтайн у нее были двойственные чувства. С одной стороны, она не очень любила родственницу из Саванны – считала ее слишком хрупкой, слишком мягкой и лишенной той жизненной энергии, каковая по глубокому убеждению Энн, должна быть присуща каждой настоящей южанке. Но с другой стороны, трудно было сыскать более исполнительного и трезвомыслящего работника. Исходя из последнего заключения, миссис Милдред сочла Аббигейль достойной более ответственного поручения.

- Спрячь куда-нибудь столовое серебро, - приказала она коротко, не теряя времени на разъяснения, - а я с Сэмом уведу в лес животных.

Это были далеко не все приказы, которые хозяйка плантации намеревалась отдать местным обитателям, так что, не разговаривая с племянницей долее, миссис Милдред поспешила вон из комнаты.

Аббигейль послушно отправилась выполнять порученное – честно стараясь не прислушиваться к разносящимся по дому испуганным возгласам и торопливому топоту ног, она собрала столовые приборы в узелок и спустила в колодец. Следом за узелком миссис Фронтайн сбросила туда и отцовскую саблю. Будучи наградой, она сама по себе являлась немалой ценностью, так что не стоило искушать мародеров.

Казалось бы, странно, что Эйбби не озаботилась сохранением фамильной реликвии раньше, но этому было объяснение. Дело в том, что иного оружия в доме просто не было – всё было отдано конфедеративной армии, которая к тому времени отчаянно нуждалась в огнестрельном оружии, впрочем, как и во многом другом. По этой же причине на плантации не было лошадей, только пара мулов, да и продовольствие оставляло желать лучшего. Долг призывал хозяек плантации помогать соседям, пострадавшим от нашествия Шермана, так что состоятельным хозяйство «Сосновых кущ» назвать было затруднительно.

Выполнив поручение, Аббигейль хотела, было, направиться к лесу, как это и было договорено, но остановилась. Ей показалось странным, что все так быстро убежали из дома. Нет, конечно, в том, что миссис Милдред бросит сестру, Эйбби не верила, но всё же решила на всякий случай проверить комнату больной тетки. Пустые дома сами по себе производят пугающее впечатление, тем паче они его производят на уже испуганную женщину. Вздрагивая от каждого шороха, миссис Фронтайн все же добралась до спальни тетушки, от всей души надеясь, что найдет ее пустой и сможет, наконец, убежать в спасительные болота. Но к своему ужасу нашла больную на том месте, на котором оставила ее с полчаса назад. Было ли это следствием неразберихи и понадеявшихся друг друга обитателей «Сосновых кущ» или же пренебрежения своими обязанностями кого-то их них, Эйбби не знала, да это было и неважно.

Чувствуя, что сердце леденеет от ужаса, Аббигейль торопливо принялась приводить тетушку Элизабет в чувство. Сил утащить ее из злосчастного дома у вдовы, увы, не было, так что ей оставалось лишь теребить родственницу и повторять ее имя – сначала встревожено, а потом и вовсе с отчаяньем. Со слезами, сдержать которые миссис Фронтайн уже была не в состоянии, она понимала, что женщина совсем плоха, иначе не стала, не смогла бы так упорно молчать на отчаянные мольбы той, которую любила как дочь.

Драгоценное время, меж тем, выходило…

Свернув в сторону дома, солдаты слегка прибавили ходу и через пару минут уже спешивались, оглядываясь по сторонам и держа оружие наготове.

- Браун! Возьми пятерых и осмотрите пристройки, - командным голосом приказал невысокий лейтенант.

Высокий, мощный янки с капральскими нашивками нехотя отделился от остальных и поманил за собой ещё нескольких. Возможно, лейтенант и пришёл к выводу, что именно этих своих подчинённых надо отправить подальше от дома, чтобы не напились ещё сильнее, но капрал Браун действительно трезвым не выглядел.

Лейтенант с остальными солдатами поднялись на крыльцо дома, соблюдая некоторое подобие осторожности распахнули двери, не заметили ничего подозрительного в холле - и ввалились наконец внутрь.

- Ищите везде, - всё так же громко командовал лейтенант. - Если есть кто живой - тащите сюда.

По лестнице загрохотали солдатские сапоги, и громко переговариваясь, янки принялись обшаривать дом, всё ближе подбираясь к той комнате, в которой Эйбби пыталась пробудить к жизни свою тётушку...

Впрочем, невзирая на снедающий ее страх, никуда бежать миссис Фронтайн не стала. У нее уже был шанс ускользнуть – все-таки вооруженный отряд, тем более не маскирующийся, не мог подъехать к дому абсолютно бесшумно, так что Эйбби его заметила еще раньше и могла бы успеть уйти через черный ход, а там, через кукурузное поле и в лес. Но как бросить больного человека в бессознательном состоянии? Конечно, поступок дочери полковника был откровенно глуп, и она своим отнюдь не лишенным трезвости разумом это понимала. Кому она поможет и кого спасет, если останется в пустом доме, отданном на разграбление? Не лучше бы было попытаться спасти хотя бы себя?

Но всё же заставить себя сбежать Эйбби не могла, поэтому, вытерев слезы тыльной стороной ладони, взяла влажную тряпку, которой не далее как полчаса назад обтирала тетушку и положила ей на голову, чтобы хоть как-то облегчить лихорадку. Желание куда-нибудь спрятаться от приближающихся врагов, она подавила, понимая, что это бесполезно. Дом явно не производил впечатления негритянской хижины, так что мародеры перетряхнут всё вверх дном в поисках спрятанных ценностей. Еще не хватало, чтобы ее, дочь Генри Риддона, нашли в каком-нибудь укрытии как трусливую рабыню…

Поэтому, напустив на себя серьезный и спокойный вид (хотя и понимая со всей отчетливостью, что он ее не спасет), миссис Фронтайн села на стул возле кровати и вверила свою судьбу Богу. Надеяться ей больше было не на кого…

- Что с ней? - резко спросил солдат, пока двое его товарищей обходили комнату по периметру, тыкая дулами карабинов в каждый предмет, отодвигая портьеры и косясь при этом на миссис Фронтайн. - Она может встать? - Не дожидаясь ответа, задал второй вопрос солдат, и добавил: - Вам лучше пройти с нами, мэм. Лейтенант Малкович наверняка захочет задать вам пару вопросов.

Один из солдат пощупал обивку какого-то одиноко стоящего в сторонке стула, вытащил нож и решительно вспорол её, засунул руку внутрь и принялся шариться, будто действительно надеялся найти спрятанные сокровища конфедератов.

На обратившегося к ней солдата Аббигейль тоже едва взглянула, даже не собираясь подниматься со стула:

- Моя мать умирает, - сухо ответила она, - так что я никуда не пойду.

Надеяться на то, что захватчики так просто отцепятся от хозяев дома, раз уж прицепились, было, конечно, наивно, но оставлять больную родственницу ради сомнительных вопросов какого-то лейтенанта, вдова не желала. Тем более что она не представляла себе, о чем он может ее спрашивать.

- Уберите её, - потребовал тот солдат, который командовал, но сам подходить опасался.

Двое других всё-таки приостановились и тот, который был помоложе, неуверенно произнёс:

- А вдруг она действительно умирает?

- И что? - спросил первый. - Конфедераты прячут свои денежки, как могут. Запросто засунут в кровать под больного человека, чтобы отвести глаза. Делайте, что вам говорят!

Упоминание о деньгах сделало своё дело, янки подошли вплотную, причём один довольно грубо пихнул стул, на котором сидела Эйбби, потому что он мешал. После чего оба солдата ухватились за матрас, намереваясь снять женщину с кровати прямо на нём.

Вообще миссис Фронтайн обладала весьма ровным нравом и даже ее близкие с трудом могли вспомнить, когда в последний раз в ее спокойном мягком голосе звучали отголоски гнева, досады или негодования. Но это вовсе не означало, что страсти были чужды ее душе. Да и как было иметь холодный равнодушный характер, принадлежа к семье Риддонов – роду пылких и бесстрашных воинов? Жестокие действия захватчиков вызвали у Эйбби такое возмущение, что оно пересилило страх, гнездящийся в ее душе и заставило утратить последнее здравомыслие.

Вцепившись в край матраса, столь же судорожно, сколь и беспомощно, миссис Фронтайн воскликнула, обращаясь к солдатам:

- Что же вы делаете? Неужели у вас нет своих матерей? А если бы их так, больных, куда-то потащили?

Разумеется, где-то краем сознания Эйбби понимала, что ее слова услышаны не будут. Если бы этим людям было присуще милосердие, они бы не делали то, что делали. Скорее, ее просто отпихнут и еще очень хорошо, если не ударят при этом по лицу. Но сидеть и молча смотреть, как издеваются над больным человеком, было выше сил вдовы. Даже при отчетливо осознаваемой угрозе физической расправы.

- Делайте, что вам говорят! - прикрикнул янки на двух других, потому что они остановились, было, и даже слегка растерялись.

- Да ладно, я так посмотрю, - заявил один из солдат, присел на корточки и засунул обе руки под матрас. То ли в нём совесть заговорила, то ли просто не хотелось слушаться собственного товарища, который почему-то командовал в этой троице.

- Вы лучше успокойтесь, мисс, - посоветовал тот, который держал Аббигейль, не собираясь её отпускать.

Положение было опасно само по себе, но ещё опаснее делалось из-за инициативы янки, схватившего миссис Фронтайн. Мало того, что ему самому явно понравилось это занятие, так ещё и оставшийся не у дел третий солдат уставился на молодую женщину с явным интересом. Пример товарища подействовал на него не лучшим образом, и он даже шагнул ближе, словно вознамерился присоединиться.

Но, несмотря на гнев, сердце у восемнадцатилетней вдовы билось часто и испуганно. Она прекрасно понимала - задумай эти солдаты над ней надругаться, заступничества ей будет ждать неоткуда. Домочадцы давно убежали за реку, а прочим нет до нее никакого дела. Чувствуя как на глазах того и гляди выступят слезы, Аббигейль заявила холодным тоном, легкая дрожь которого, впрочем, выдавала охвативший ее страх:

- Что вы себе позволяете? Отпустите меня немедленно.

- Попробуй, только смотри, чтобы она тебя не укусила, - посоветовал тот, который держал Эйбби, и совершенно не собирался отпускать её. Более того, сопротивление женщины лишь раззадорило его, и он попытался, не отпуская свою жертву, избавиться от винтовки, которая явно мешала.

- Я помогу, - заявил второй янки, и схватил Аббигейль за талию, но уже спереди. - Давай, посмотрим, что она прячет...

Винтовка со стуком упала на пол. Руки обоих янки принялись елозить по телу Эйбби, хотя с обыском действия солдат имели лишь отдалённое сходство. Они искали вовсе не спрятанные ценности.

- Отпустите меня, - пробормотала она немного сдавленно и, руководствуясь, скорее инстинктом, нежели разумом, попыталась ударить ногой хотя бы одного из схвативших ее янки.

Действие бессмысленное, но сдаваться просто так дочь полковника, разумеется, не намеревалась.

- Держи крепче, - посоветовал тот, который обнимал Эйбби спереди, глупо захихикав.

- Отставить! Что здесь происходит?!

Приказ прозвучал настолько резко и неожиданно, что солдаты выпустили Эйбби из рук и расскочились в разные стороны. В дверях стоял их капитан. Не то, чтобы он был глубоко порядочным человеком, но насилия всё-таки не терпел. Особенно насилия над женщинами. Они и так жгли хлопок, который собрали мятежники, а иногда и дома самих мятежников, так что присовокуплять к своим "подвигам" ещё и надругательства над женщинами у капитана не было ни малейшего желания.

Тот янки, который шарился под матрасом, тоже поднялся и теперь просто смотрел на начальника, ожидая, что будет дальше. К слову, в возню с женщиной он так и не вмешался.

- Сэр! Эта особа набросилась на нас, когда мы производили обыск, - попытался оправдаться один из солдат.