Несмотря на свой добрый и терпеливый нрав, Генри Риддон знал цену людям и никогда не стал бы опекать того, кто это не стоил. Алмаз хорош сам по себе, но если отшлифовать – он станет бриллиантом. Так что подобно ювелиру, который работает с камнями, улучшая их внешний вид, полковник старательно работал с людьми, совершенствуя их натуру. И он готов был душу отдать в залог, что каждый отмеченный и отобранный им офицер (а их было, увы, не так много) стоит дорогого и способен вести за собой, когда остальные лишь блуждают во мраке. И тем больнее было сознавать, что их не ценят. Это было всё одно, что смотреть, как втаптывают в грязь произведение искусства.

Впрочем, Риддон никогда не относился к числу пассивных созерцателей, и пока его сердце билось, бился за своих воспитанников. Так что аккуратно сложив письмо Ната, он встал с постели, в которой проводил последние дни и резким командным голосом позвал Сэма.

Услышав слова хозяина негр выкатил глаза из орбит. Одеваться? Куда это полковник собрался, едва оправившись от очередного приступа? Обычно Сэм не церемонился с Риддоном и откровенно высказывал свое мнение, особенно в тех случаях, когда считал, что хозяин ведет себя как дурак, но сегодня решительный и ожесточенный вид полковника говорил, что он сейчас не то, что не расположен слушать возражения, а вполне может отвесить оплеуху любому, кто скажет ему хоть слово против. Так что через короткое время Риддон всматривался в свое отражение в зеркале уже при полном параде. Внешность, правда, оставляла желать лучшего – стороннему наблюдателю сразу становилось ясно, что этот подтянутый седой офицер болен и болен серьезно. Полковник внимательным острым взглядом вгляделся в свое исхудавшее, серое лицо, лицо умирающего человека и почувствовал мучительное чувство вины. Вины за то, что не успел так много сделать, не успел толком позаботиться о тех, о ком должен был. Тот же Нат.… Зачем он так дурно за ним присматривал? Так рано оставил без защиты, без своего покровительства? И можно сколько угодно говорить, что Риддон не знал, что так получится, думал о благе самого Ната, но это ничего не изменит. Он – плохой командир и еще более мерзкий наставник…

Вздохнув от мучивших его душу угрызений совести, полковник взял трость и направился к выходу. Он шел как обычно прямо, по привычке чеканя шаг, но его показная бодрость не обманула сына, который как раз заходил в свою спальню. Джон Риддон удивленно остановился.

- Врач запретил тебе вставать, отец, - заметил он тоном, слегка более категоричным, чем положено пятнадцатилетнему послушному сыну и посмотрел на полковника серьезным и каким-то пытливым взглядом.

Почему-то от этого взгляда Генри Риддон вздрогнул как от удара и с какой-то непривычной для него виноватой интонацией сказал:

- Я ненадолго, Джон. Возникли неотложные дела.

Сын внимательно посмотрел на полковника, потом молча кивнул: «Хорошо, как знаешь» и ушел в свою комнату.

Отец вздохнул, посмотрев ему вслед. Ему и прежде с трудом удавалось пробиться через стену отчуждения, которая возникла между ним и Джоном после смерти матери, а теперь и вовсе не получалось. Нет, сын, конечно, был почтителен и вежлив с отцом, но не более. В общем, вел себя как холодный и выдержанный Риддон, которому что-то не нраву. По отношению к чужим людям это было бы очень даже достойным поведением, но вот полковника такое поведение Джона больно ранило. И как бы не был Риддон искусен в том, что касалось людских душ, поладить с сыном ему все равно не удавалось. Мысленно занеся в перечень своих ошибок испорченные отношения с Джоном, полковник медленно направился к выходу, чувствуя, как нарастает в нем отчаянье.

Правда, когда Риддон садился в коляску, чтобы ехать на телеграф, по его губам скользнула грустная горькая улыбка - острый слух бывшего разведчика уловил звонкий смех дочери, безошибочно отделив его от всех прочих голосов доносящихся со двора дома. Эйбби…. Младшее и, бесспорно, самое любимое дитя. Полковник усмехнулся, с легкой гордостью вспоминая как во время их совместных прогулок по площадям Саванны (когда у него еще были силы гулять) даже незнакомые хмурые люди улыбались непосредственности малышки. Унаследовав красоту матери и обаяние отца, мисс Риддон имела все шансы стать любимицей Саванны, так что полковнику можно было особенно не тревожится насчет ее судьбы. Правда, излишняя доверчивость дочери и одновременно какая-то безрассудная храбрость внушала ему серьезные опасения. В сыне он такие черты бы одобрил, но вот в девочке… Генри Риддон покачал головой с видом полного неодобрения. Для девочки это слишком уж опасное сочетание. Но, возможно, со временем это пройдет, кто знает. К тому же он уже обсудил с сестрой, Кэтрин Фронтайн перспективу поженить своих детей. Полковник не был фанатиком семейных традиций и идей чистоты крови, но не мог не признать, что в этом случае обычай внутрисемейных браков приходится как раз кстати. Если ему не суждено будет прожить слишком долго, то, по крайней мере, кроме опекунов, на свете будут люди, заинтересованные в воспитании юной мисс Риддон, причем заинтересованные очень живо…

Устало потерев висок левой рукой, полковник уже в который раз подумал, что у него мало времени. Слишком мало. И времени, и сил. А ведь ему надо успеть помочь Нату. Невзирая на просьбу последнего беречь себя, Риддон поступал как раз наоборот, но суть была в том, что полковник не считал свою жизнь своей собственностью, более того, он не считал ее собственностью своей семьи. Поэтому несколько дней старательно хлопотал по делу Ната, ведя переговоры с Генштабом. Будучи на хорошем счету у командования, он довольно быстро добился восстановления справедливости, вот только вести об этом достигли дома полковника довольно поздно. К тому моменту Риддон уже был не в состоянии покинуть своей темной спальни на северной стороне дома (невзирая на то, что полковнику не один год пришлось воевать, что в сухой и жаркой Мексике, что во влажных топях Флориды, он не выносил яркого солнца). Однако у него хватило сил написать письмо. Письмо, которому так и не суждено было быть отправленным, потому как на рассвете полковник умер, едва успев переговорить с Джоном.

Похороны полковника Риддона происходили, так же как и похороны любого военного такого чина с изрядными заслугами перед Отечеством. Церемония была долгой и была бы еще дольше, но из-за внезапно налетевшего тропического ливня (не так уж нехарактерного для приморской Саванны) ее подсократили. Успокоив прах полковника в семейном склепе Риддонов городского кладбища, родственники занялись непосредственными заботами. Их было много – нужно было что-то решить с опекой на детей, с имуществом и прочим. Наверное, поэтому так и сложилось, что на следующий после похорон день дом полковника был почти пуст. Да никто никого и не ждал с визитами. Впрочем, если бы кому-то вздумалось постучать в дверь, один из сидящих на кухне «домашних» негров (бездельничающих в отсутствие хозяев) вышел бы на звук.

Потеря оказалась неожиданной, несмотря на то, что Нат понимал: полковник болен и может не прожить долго. Но одно дело - понимать, и совсем другое - потерять. Внезапное, разрывающее душу горе навалилось на него, отгородив от всего внешнего мира. Потеря, с которой не могли сравниться никакие личные неприятности, или даже пережитые уже утраты. Он знал, что так будет. Теперь он точно был в этом уверен. Он знал! И всё равно оказался не готов. Если бы он хоть приехал на несколько дней раньше! Если бы мог последний раз ощутить на себе этот взгляд, услышать голос...

Конечно, после десяти лет службы в армии нужно научиться переносить потери. Хотя, можно ли этому хоть когда-нибудь научиться?..

Он сам не знал, зачем снова пришёл сюда. И только перед самым домом сунул руку в карман, и обнаружил там часы. "Их же нужно вернуть!" - с каким-то удивлением вспомнил Нат. Что же, по крайней мере, это был повод зайти. Поэтому он решительно поднялся по ступенькам к двери и постучал. И почувствовал, что всё его тело дрожит, будто в ожидании чего-то неизбежного. Странно, но наверное в таких случаях что-то подобное переживают многие: в душе Ната вспыхнула отчаянная надежда на то, что вчерашний день был сном, абсурдным кошмаром, и сейчас окажется, что полковник Риддон, его учитель, которого Нат чтил как родного отца, окажется жив, или вовсе сам появится на пороге...

Нат - плантатор


А это - его конь

- Добрый день, сэр! Кто Вы и по какому вопросу?

Говорил дворецкий вежливым, но каким-то тихим и подавленным тоном – то ли до сих пор глубоко переживая смерть хозяина, то ли просто не желая беспокоить громкими звуками покой большого темного дома. Дом, действительно, был темным, несмотря на яркое тропическое солнце снаружи – со вчерашнего дня никто не озаботился открыть ставни и отдернуть с окон тяжелые портьеры. Наверное, по этой причине подслеповатые глаза негра не заметили появления еще одного безмолвного свидетеля визита Ната в дом полковника. Девятилетняя Эйбби Риддон, поднявшись на цыпочки, чтобы дотянутся до перил лестницы, ведущей на второй этаж, внимательно рассматривала незнакомого посетителя. Вела она себя тихо и неприметно во избежание того, что ее увидят и прогонят.

- Я - сержант Натанаэль Ганн, - представился он, поборов желание говорить шёпотом.

В тишине даже негромко произнесённые слова раздавались достаточно чётко, хотя сам Нат вынужден был понижать тон. Ему мучительно не хватало воздуха и огромного труда стоило не заплакать прямо при этом негре.

- Могу я видеть кого-нибудь из хозяев? - спросил он. - Молодого мистера Джона, или ещё кого-нибудь?

Дворецкий, вообще-то, спросил, по какому вопросу Нат явился в осиротевший дом полковника Риддона. Но Нат был так расстроен, что вряд ли сформулировал бы, зачем именно он пришёл.

Нат - плантатор


А это - его конь

- Никого из хозяев нету, - сказал он уверенно, - все уехали. Может, нужно что-то передать им по возвращении? – осведомился он участливо, посмотрев в расстроенного лицо визитера. - Скажите мне, я передам.

Вообще-то в доме была еще Эйбби, но Том (так звали дворецкого) решил, что звать ее без надобности. Сержант Ганн явился к хозяевам явно по какому-то делу и девятилетний ребенок вряд ли мог ему хоть чем-то помочь.

Ребенок, тем временем, подслушивающий наверху, искренне оскорбился словам Тома – вот она уже и никто в этом доме! Однако соображения не обнаруживать своего присутствия у юной мисс Риддон хватило. Все равно этот молодой военный не стал бы с ней разговаривать, а привлекать внимание негров к своей персоне Эйбби сейчас не хотелось. Хотя имя Натанаэля Ганна было ей, определенно, знакомо. Где-то она его слышала, причем слышала недавно.… Сосредоточено вспоминая где именно, мисс Риддон стала осторожно спускаться с лестницы, держась в тени, чтобы ее не было видно.

Теперь Нату до боли хотелось, чтобы мисс Риддон не побоялась довести свою вылазку до конца и спуститься в прихожую. Лишь бы её никто не спугнул! Ему казалось, что это ангел снисходит с небес, чтобы поддержать и не дать ему пасть духом в отчаянии из-за перенесённой утраты. Маленькая мисс, частичка полковника, которая, как и его сын, осталась здесь, в этом мире. Лишь бы не заметил дворецкий, не спугнул это видение...

- Дело в том, что через несколько часов мне нужно возвращаться в свою часть, - сказал Нат всё так же негромко, краем глаза улавливая движение на лестнице, но старательно скрывая своё волнение. - Не могли бы вы сказать, когда вернутся хозяева? У меня нет никакого особенного дела, но я хорошо знал... - Нат на мгновение запнулся, понимая, что упоминание о наставнике заставит голос дрогнуть, как ни старайся. - Я несколько лет служил под началом полковника Риддона. - Он вынужден был украдкой сглотнуть моментально образовавшийся в горле ком. - Мне хотелось передать кое-что его родным.

Нат - плантатор


А это - его конь

И Том выразительно посмотрел на сержанта, ожидая, что он решит.

Однако ответить Нат не успел – добравшаяся до основания лестницы Эйбби вышла из тени и прямо, без предисловий спросила нежданного гостя:

- Извините, сэр, вы случайно не ждете письма от…, - мисс Риддон запнулась (не одному Нату было сложно произносить имя полковника), но нашлась, - из этого дома?

Негр резко повернулся на звук детского голоса, и в первое мгновение лицо его стало строгим – в другое время он бы не преминул сделать мисс Риддон замечание относительно поведения юной леди на людях, но почти сразу же сменил гнев на милость – как можно бранить дитя, только вчера похоронившее отца? Понятно, что девочка сейчас не в себе. Поэтому вздохнув и даже как-то сгорбившись, Том только погладил Аббигейль по кудрявой головке и мягко сказал:

- Сейчас взрослым не до твоих вопросов, детка. Ступай-ка на кухню, съешь лучше пирога.

Эйбби не стала спорить, тем более что это было бы бесполезно.

- Хорошо, Том, - покладисто согласилась она и с понурым видом отправилась вглубь дома. Однако сделав пару шагов, дочь полковника остановилась и снова повернулась к Натанаэлю Ганну. Повторить свой вопрос она не осмелилась, просто доверчиво посмотрела на него в надежде все-таки получить ответ.

- Здравствуйте, мисс Риддон, - сказал он негромко. - Да, я ждал письма от вашего батюшки.

Пришлось спешно коснуться уголка собственного глаза, чтобы убрать невольно набежавшую слезу. Не хватало только расплакаться при ребёнке! Этого Нат себе никак не мог позволить, поэтому собрал всю свою волю и заставил голос звучать ровно.

- Спасибо вам за то, что вы вышли. Я рад, что могу засвидетельствовать вам своё почтение, - добавил Нат.

Почему-то ему в голову не пришло, что полковник мог успеть ему ответить, поэтому он ничуть не встревожился странному вопросу маленькой Эйбби. Да и, честно сказать, не представлял, как вести себя с детьми. Поэтому и разговаривал с Эйбби примерно так же, как разговаривал бы со взрослой девушкой. Слова негра он пока игнорировал.

Нат - плантатор


А это - его конь

Но попусту болтать дочь полковника и не собиралась. Церемонность мистера Ганна слегка ее удивила, так что она простодушно заметила:

- Вообще-то никто не зовет меня мисс Риддон, сэр. Я – Эйбби. Здравствуйте и приятно познакомиться, - несколько поздно вспомнила Аббигейль о манерах, но ничуть этому факту не смутилась.

Общительная и, чего таить греха, слегка избалованная вниманием отца, не чаявшем в ней души, дочь полковника совершенно не боялась незнакомых людей. Тем более что сержант был так любезен, что присел, чтобы поговорить с ней, а не заставил смотреть снизу вверх. То, что он смахнул слезу при упоминании имени отца, так же не укрылось от Эйбби и, глубоко вздохнув, чтобы самой не заплакать, она принялась рассказывать:

- Сегодня, разбирая бумаги, мы нашли письмо… Видимо, папа написал его незадолго до того, как его позвал к себе Господь, - грустно пояснила Эйбби, - так что оно без адреса и имени там нет. Но рядом лежало ваше письмо, так что я подумала, что он мог писать ответ вам. Может, вы его посмотрите? – предложила она доброжелательно и с какой-то надеждой. – Вдруг вам?

Дочь полковника и сама себе не смогла бы объяснить, почему ей так важно передать недописанное письмо отца. Ведь вполне могло статься, что там ничего важного и адресату оно и не нужно. Но Эйбби очень хотелось сохранить хотя бы иллюзию того, что все еще идет по-прежнему. Что отец жив, пусть даже в памяти окружающих. Тем более что со смертью полковника юную мисс Риддон постигла не только утрата родного человека, она еще и лишилась привычного образа жизни. И хотя опекуны были хорошими людьми, все-таки было ясно, что что-то изменится и жить как раньше у нее уже не выйдет. А перемены Аббигейль всегда страшили.

Негр с беспокойством слушавший излияния маленькой мисс, неодобрительно покачал головой:

- Дядя рассердится, если ты будешь брать из кабинета бумаги, Эйбби, - предупредил он ее.

Мисс Риддон подумала и отрицательно помотала головой, отвечая Тому:

- Нет, папа ведь обычно не сердился, даже если я и играла там. Тем более что дядя все равно хотел это письмо выбросить, - пожала она плечами, - так что не будет большой беды, если его кто-нибудь увидит. Верно ведь? – спросила Эйбби поддержки у мистера Ната, по всей видимости, посчитав его за своего союзника.

Надежда прочесть последнее письмо полковника захватила сержанта настолько, что он позабыл о несчастном негре. Полковник Риддон всегда отвечал на его письма. А это было особенно ценным, потому что больше писем от Генри Риддона Нат никогда не дождётся.

- Если это письмо действительно написано для меня, мне бы очень хотелось его получить, - признался Нат, улыбнувшись девочке, чтобы поддержать её. - Я очень любил вашего батюшку, он много хорошего для меня сделал. Может быть, в этом письме что-то важное, его воля, которую я должен выполнить.

Сейчас Нат действительно разговаривал с маленькой дочерью полковника как со взрослой. Потеря близкого человека роднила их, даже если это первый и последний раз, когда он разговаривает с мисс Эйбби. Может быть, двадцатидевятилетнему Нату Ганну тоже хотелось хоть ненадолго сохранить иллюзию, что всё идёт, как прежде?

Нат - плантатор


А это - его конь

- Нет, воли, кажется, не было, - сказала она, припоминая, - там что-то про армию и про Север и Юг в конце. А насчет важного не знаю, - честно призналась Эйбби и добавила, - сейчас я принесу письмо и вы сами посмотрите.

Тряхнув локонами, девятилетняя дочь полковника побежала в кабинет. Ей пришлось по сердцу, то, что сержант Ганн очень любил ее отца и был бы не против получить от него письмо, поэтому Эйбби, действительно, готова была проявить все свое усердие в поисках. Ко всему прочему это отвлекало ее от горя и от мрачных мыслей о будущем.

Негр, тем временем, деликатно кашлянул, напоминая о своем присутствии. Проводив Натанаэля Ганна в восточную гостиную дома полковника, Том подошел к окну и открыл его. Наметанным глазом человека, в чьи обязанности входит надзирать за прислугой, в дневном свете он заметил легкий беспорядок. Траур трауром, но все же в доме дети, так что нужно соблюдать чистоту. Поэтому прихватив со стола вазу с уже повядшими цветами, негр отправился на кухню, чтобы отправить горничных на уборку. Он бы сделал это раньше, но находясь в несколько подавленном состоянии из-за смерти полковника, сегодня действовал не совсем продуманно. В дверях его, правда, чуть не сбила Эйбби, которая уже успела сбегать за письмом в кабинет на первом этаже.

- Извини, Том, - пробормотала мисс Риддон с легким раскаяньем в голосе и протянула сержанту Ганну листок бумаги. Она не была уверена, что письмо адресовано именно этому военному, но от всей души надеялась, что так оно и есть.

Мой дорогой мальчик!

С болью прочитал твое письмо и единственное, что хоть немного примиряет меня с ней, так это то, что я могу сообщить утешительные вести. К счастью, мои скромные заслуги перед нашей страной еще не забыты и к моему мнению еще прислушиваются в Генштабе. Опуская подробности, изложению которых препятствует мое нездоровье, рад сообщить, что дело, о котором ты сообщаешь, улажено. Мне удалось добиться служебного расследования и перевода майора в другое место. Теперь в вашем форту будет спокойнее, поскольку вряд ли полковник отважится рисковать своей карьерой и второй раз закрывать глаза на злоупотребление властью. Ты правильно сделал, сообщив об этом случае мне. Но ты всегда поступаешь правильно и мне не в чем тебя упрекнуть.

Я понимаю, что это деяние лишь незначительный вклад в дело борьбы с бездарными командирами, позорящими честь офицера, и на своем пути ты еще не раз и не два встретишь людей, обделенных Божьей искрой в делах распоряжения людскими судьбами. Тяжел удел советчика в таком темном деле, и, наверное, долг любящего отца (а ты мне дорог как сын) предписать смирение и кротость перед лицом начальства и не роптать, дабы избегнуть горькой участи. Но я этим долгом вынужден пренебречь. Всю свою жизнь, с тех пор как первый раз моя нога ступила в расположение моей первой части, я проповедовал один принцип – офицер в ответе за своих подчиненных и не должен закрывать глаза на их нужды и беды. Закрыть их несложно, но раз погасив в себе чувство справедливости, офицер теряет уверенность в непоколебимости своего слова, и обрести ее снова ему будет не суждено. А ты знаешь, что в бою одной уверенностью в голосе командира порой от бегства удерживаются целые полки. Так что смиряться с несправедливостью все одно, что превращаться из офицера в безвольную куклу, которая лишена как власти над собой, так и над подчиненными, потому как безвольных никто не уважает. Возможно, штабным крысам, которые ни разу не водили войск в атаку, эта власть и не нужна, но боевому офицеру без нее не обойтись.

Все это так, но с другой стороны, борьба за справедливость без защиты сверху, слишком жестока, беспощадна и почти наверняка лишена смысла. И у меня обольется кровью сердце, если я позволю себе благословить тебя на нее. Слишком горька эта чаша, и я прошу Бога, чтобы он пронес ее мимо тебя.

Поэтому мне придется сделать то, что, мой мальчик, я должен был сделать еще несколько лет назад, но медлил по старческому недомыслию и глупости – переведу тебя в регулярную армию Юга. Она невелика и не славится такими громкими подвигами, как армия Союза, но зато я буду уверен в том, что тебе служится спокойно. Я бы занялся этим уже сегодня, но, увы, недуг, приковавший меня к постели, постепенно набирает силы, и я кляну судьбу за свою медлительность. Мысль о том, что это нужно было сделать раньше, не покидает меня ни днем, ни ночью, но я уповаю на твое прощение. Когда я узнал, что после расформирования роты покойного капитана О’Доннелла ты попал в полк, служащий на Севере, то огорчился, поняв как это далеко от меня, но успокоил себя тем, что ты – северянин и твое место там. Я всегда считал, что мужчина не должен отрекаться от своих убеждений, будь то политические идеалы, вера или семейные корни. Предавший свои взгляды, какими бы благими целями это не оправдывалось, все одно, что публичная девка, которая бежит за тем, кто больше медяков ей бросит. Так я считал и считаю, но насчет тебя я ошибся. Ошибся (за что неустанно корю свою старую голову!), отнеся тебя к Северу. Не знаю, чем это объяснить, возможно, своим скромным влиянием, но душой ты – южанин. Значит, твое место на Юге…

Разумеется, тебе придется непросто на новом месте. Слишком уж явно стала расходиться трещина в отношениях северных и южных штатов, и я молю Бога, чтобы этот раскол не стал со временем дымиться. Но я уверен, что ты справишься. Южане горды и не любят чужаков, но они ценят благородство, а ты благороден.

Засим заканчиваю. Написал бы еще, но меня оставляют силы, а мне бы не хотелось отлагать написание письма на потом, так как завтра я все же собираюсь начать хлопоты о твоем переводе. Штаб не откажет мне в такой мелочи, поэтому ждать тебе осталось недолго. Жди и помни, что я всегда тобой гордился и буду гордиться, чтобы ты не сделал.

Полковник от инфантерии в отставке Генри Риддон.

- Спасибо, мисс Эйбби.

Оглянувшись, он шагнул к ближайшему стулу и сел, не дожидаясь приглашения. Почему-то Нату пришло в голову, что лучше сесть, а не стоять посреди гостиной.

"Мой дорогой мальчик!.."

Нат вынужден был остановиться, едва начал читать. Да, полковник часто обращался к нему в письмах именно так. На глаза Ната навернулись слёзы, но он быстро смахнул их, торопясь узнать, что написал ему полковник в своём последнем письме. Первый абзац заставил сержанта Ганна сильно разволноваться. Да, в форту уже всё налажено, иначе Нату, наверное, не удалось бы добиться увольнительной. На самом деле, он не написал и половины того, что творилось, но его письмо заставило больного, умирающего полковника подняться на ноги и хлопотать, чтобы разрешить этот конфликт. Сейчас Нат остро раскаивался в том, что поддался слабости, несмотря на фразу полковника о том, что он правильно сделал, обратившись за помощью. Надо было что-то придумывать самому! Вряд ли это надолго отложило бы смерть Генри Риддона, но Нат всё равно раскаивался. Так получалось, что своим письмом он причинил боль любимому человеку и, возможно, приблизил его кончину. И ведь понимал это, но не выдержал и всё-таки написал! Написал как мог нейтрально, но, наверное, следовало вообще не писать.

Тяжело вздохнув, Нат принялся читать дальше. "Офицер в ответе за своих подчинённых..." Слова полковника были просты, но очень много значили. Да, это были принципы, которым полковник учил его и которых Нат изо всех сил старался придерживаться. Ведь он, как и многие, был воспитанником полковника Риддона. И сердце его трепетало, когда он читал признание полковника: "дорог, как сын"... Какой отец сделал бы для Ната столько, сколько этот человек, последнее письмо которого он сейчас читал, уже не замечая, что по лицу текут слёзы?!

Наверное, до этого момента Нат не понимал, какой значительный получил дар: девять лет жизни прожить под руководством полковника Генри Риддона. Девять лет, которые сделали из Ната солдата и командира, научили следовать долгу и чести. До этого момента Нат мучился от потери, но только сейчас, читая простые и полные любви строчки на бумаге, ощутил, насколько эта потеря велика. Теперь он один. Готов он, или не готов, но с этого момента он должен сделать всё, чтобы оправдать ту величайшую милость, которая была ему отпущена в лице его наставника и учителя.

Нат дочитал до конца, хотя строчки сливались и осознать их смысл было сложно. Потребуется ещё не один раз перечитать письмо, когда успокоится сердце и возможно будет трезво оценить то, что написано про Юг. Почему-то Нату казалось, что это очень важно, но он не смог сосредоточиться, как ни старался. Наконец он поднял голову и огляделся, неожиданно вспомнив, что может оказаться в комнате не один...

Нат - плантатор


А это - его конь

Так что пока мистер Нат читал письмо, Эйбби тоже тихо плакала, присев на маленький диванчик в углу. Намочив свой платок слезами, она отняла его от глаз и спросила неизвестно зачем:

- Почему он нас так рано оставил?

Непонятно кого имела в виду мисс Риддон под «нами» и какой ответ она ожидала получить. Скорее всего, никакого. Что тут еще скажешь?

- Милая, твой папа успел так много сделать, что очень устал, - сказал Нат, понимая, что не умеет разговаривать с детьми и вряд ли сможет что-то объяснить девятилетнему ребёнку, для которого важнее всяких слов, что папы теперь нет. - Твой папа помог очень многим людям. Поэтому его все любят и помнят. Но он так сильно устал, что Всевышний увидел это и забрал его к себе, чтобы он мог отдохнуть.

Нат достал свой собственный платок. Чистоплотный от природы, он к тому же старался во всём брать пример с таких, как полковник Риддон. Поэтому в его кармане вполне можно было обнаружить абсолютно чистый носовой платок.

- Возьми вот. - Он мягко взял девочку за руку и вложил ей в ладошку свой платок. - Твой совсем мокрый. - Он вздохнул и посмотрел на Эйбби, тихо улыбнувшись. - Твой папа не оставил тех, кого любит. Просто теперь он будет смотреть на тебя оттуда. - Нат кивнул куда-то наверх. - И ты всегда можешь рассказать ему всё, что хочешь. Он услышит. И помолится за тебя, чтобы другие люди были к тебе так же ласковы, как он. Вот я несколько лет не видел твоего папы, но обращался к нему, и он не оставлял меня без своей поддержки.

Нат незаметно вздохнул, чтобы справиться с вновь подступившими слезами и не расстраивать ещё больше дочку полковника. Хотя, по чести сказать, он не считал, что нельзя плакать по ушедшим от тебя любимым людям.

Нат - плантатор


А это - его конь

- Да, конечно, папа не отказывал в помощи, тем, кто просил ее. Не отказывал вам, не откажет и мне. Вот только как подумаю, что я его больше не увижу, что он не назовет меня больше «котенком»…

Не закончив фразу, дочь полковника тяжело вздохнула и спросила с какой-то тоской во взгляде:

- А папу точно будут помнить?

Вообще-то, по-хорошему, ей нужно было бы отстать от незнакомого человека и перестать задавать ему вопросы, от которых ему самому, наверняка, тошно, но Эйбби был еще слишком мала. Она рассуждала просто – если бы сержанту не захотелось с ней разговаривать, он бы позвал какого-нибудь негра из коридора и велел бы отвести к няньке.

Ему бы просто в голову не пришло кого-то звать. Эйбби была частичкой своего отца, таким милым и непосредственным ребёнком, с которым можно поговорить о полковнике Риддоне. Где-то глубоко в душе Нат прекрасно понимал, что никакого подобного разговора не ожидало его, будь дома брат Генри Риддона или даже его пятнадцатилетний сын. Выходило, что только с маленьким ребёнком можно было просто высказать то, что никому другому Нат никогда не посмел бы сказать. Ведь как бы он ни любил полковника, он не был членом его семьи и не имел права так близко подходить к личной жизни Риддонов.

- У твоего папы было очень много друзей, которые не забудут его до тех пор, пока их самих не станет. Они расскажут о твоём папе своим детям, и те тоже будут помнить о нём и о его подвигах. Ну, может быть, не так отчётливо, потому что ведь сами они не видели полковника. Но всё равно будут помнить. - Нат накрыл своей ладонью руку девочки, что конечно было позволительно лишь по причине её малого возраста, да потому, что сейчас их роднило общее горе. - Ты можешь не сомневаться в этом. И потом, ты тоже можешь кому-то рассказать о своём папе, чтобы его помнили. Ведь в твоём сердечке он всегда будет жить.

Ему самому хотелось назвать её котёнком, но Нат не посмел так сильно вторгаться в мир маленькой Эйбби. Тем более что её это могло ещё сильнее расстроить. Он лишь тихонько погладил её маленькую ручку.

- И у тебя есть ещё твой брат, мистер Джон, - напомнил Нат, которому по правде хотелось убедиться, что между братом и сестрой достаточно хорошие отношения, и они будут заботиться друг о друге. - Он ведь тоже не забудет вашего папу.

Нат - плантатор


А это - его конь

- Нет, не забудет, - сказала она уверенно, - хоть они в последнее время и не очень хорошо ладили, все равно Джон любит папу. Любил, то есть, - поправилась дочь полковника грустно, - поэтому очень переживает. Просто брат скрытный, по нему сразу и не поймешь, что он чувствует. Но я понимаю. Сегодня, например, он куда-то сбежал с утра и никто не знает куда. А я знаю, что Джон пошел на кладбище, подумать в одиночестве. Да, я его понимаю, - еще раз повторила маленькая Эйбби задумчиво, - но вот понимает ли он меня – не знаю. Но в любом случае он пообещал папе обо мне заботиться, а Джон всегда держит слово.

Выложив таким непосредственным образом правду об отношениях в семье, правду, которую более старшие Риддоны предпочли бы скрыть от посторонних людей, Аббигейль вздохнула более спокойно. Утешения сержанта Ганна, равно как и его мягкий жест подействовали на нее успокаивающе, так что она на какое-то время отвлеклась от своей боли и вспомнила о других вещах.

- Надеюсь, вы не гневайтесь на то, что я прочитала ваше письмо? – осведомилась она совершенно искренне и пояснила: – Просто тетушка говорит, что воспитанные люди чужих писем не читают.

- Нет, конечно, - уверил он девочку. - Я не сержусь. Вы же не знали, кому это письмо адресовано.

Пожалуй, письмо было слишком личным. И если бы Нат узнал, что его прочитал кто-то из старших Риддонов, он бы здорово смутился. Кто знает, как отнёсся бы мистер Джон, если бы прочитал отцовские откровения, адресованные какому-то незнакомому сержанту. Но Ната больше взволновало, что у полковника в семье оказывается далеко не всё гладко и его последние дни были омрачены сложными отношениями с сыном. Если бы Нат потрудился вспомнить себя в пятнадцать лет, он бы, наверное, лучше понял Джона. Особенно если бы сопоставил ревностное отношение Генри Риддона к армии и своим воспитанникам. Джону элементарно могло не хватать отца, особенно в таком сложном возрасте. Но Нат был сейчас уже достаточно опытен в делах армии, и по-прежнему малоопытен в более житейском отношении. Лет через девять-десять ему ещё предстояло вернуться к проблеме взаимоотношений Джона Риддона с отцом. После разговора с двадцатипятилетним Джоном. А сейчас он подумал о том, не следует ли ему поискать юношу и побеседовать с ним. Что-то останавливало Ната от такого поступка. Наверное, если бы полковник хотел, чтобы Нат вмешивался в дела семьи, он бы давно его вмешал. Раз Генри Риддон этого не сделал, значит, и не следует поступать самовольно. Одно дело - беседовать с маленькой девочкой, которой не хватает отца, а может быть, и просто разговора об отце. И совсем другое - лезть к сыну полковника. Скорее всего, Джона не обрадует такое вмешательство.

Может быть, Нат был не прав. Но он исходил из своего, на тот момент очень маленького и однобокого опыта по части семейной жизни и воспитания детей.

- Мисс Эйбби! - Нат улыбнулся девочке. - Мне уже пора ехать. Моя часть очень далеко отсюда, а опаздывать я не должен. Твой папа хотел, чтобы меня перевели сюда, на Юг. Если мне удастся выполнить его волю - я надеюсь, вы с братом не будете возражать, если когда-нибудь я вас навещу. Я не уверен, что это получится, но кто знает... Даже если не удастся, я останусь другом вам с мистером Джоном. И я всегда буду помнить и любить твоего папу.

Нат вздохнул, потом склонился к руке девочки и поцеловал её ладошку. Ему действительно пора было уходить, хотя сердце разрывалось от предчувствия, что он может никогда больше и не встретить ни Эйбби Риддон, ни её брата Джона. Во всяком случае, в ближайшем обозримом будущем...

Нат - плантатор


А это - его конь