Капитан принял слова алькальда как руководство к действию. Отправив одного солдата на конюшню за кнутом, он приказал остальным тащить подсудимых к указанному сеньором Перреро забору для свершения правосудия.

Фелипе не расстроило свое неудачное заступничество – более того, он стал еще более уважать алькальда за столь благородное решение. Все-таки сеньор Перреро был прав – закон должны уважать все - как заезжие техасцы, так и местные мексиканцы. Правда, капитана опять удивило неравномерное наказание – невиновному, в общем-то, Рамиресу досталось больше ударов, чем виновному гринго. Впрочем, вскорости рейнджер сам исправил это досадное упущение, осмелившись лезть к судье со своими бесценными советами. За что по заслугам и получил удвоенное наказание.

Эмилио отрешенно подумал, что если его солдаты промедлят еще некоторое время, то им придется запороть этих двоих до смерти – судя по всему, подсудимые не могли унять свои языки даже под страхом смертной казни, не говоря уже о простом суде.

- Быстрее, - поторопил Фелипе своих солдат, недовольно нахмурившись.

Патрульные, почувствовав, что конец их простаиванию на солнцепеке близок, радостно ухватили осужденных за руки и ноги, дабы поволочь их к месту экзекуции. При этом часть солдат держала рейнджера и Рамиреса на прицеле, чтобы тем не пришло в голову вырваться и унести ноги со столь негостеприимной гасиенды.

- Не трогайте меня!! - кричал он. - Вы не имеете права!! Я ничего не сделал!!!

Естественно, это не помогало. Но сдаться просто так Грегорио уже не мог. Резким рывком Рамирес выдернул одну ногу из рук солдата и пнут того изо всей силы. И поскольку на мгновение эта самая нога успела коснуться земли, он оттолкнулся, сделав попытку вывернуться из рук остальных. И тут же почувствовал, что нечто увесистое стукнуло его по голове...

Нет, сознания он не потерял - это не входило в планы солдат - но финт с вывёртыванием из рук пришлось оставить.

Чувство стыда МакЭлрэю было мало свойственно и приговор больше раздражал, чем заставил бы его устыдиться самого факта столь позорного с точки зрения большинства людей наказания. Но это вовсе не означало, что Август не понимал, каково может быть человеку с более щепетильным самолюбием. К тому же, он не любил насилия как такового. Но выкрикивать угрозы или унижаться до того, чтобы просить пощады... Такое ему и в голову бы не пришло. Он просто молча свирепел, нарочно обвисая в солдатских руках так, чтобы им было как можно менее удобно его тащить. Кто-то запнулся и уронил его ногу, чем МакЭлрэй тут же воспользовался, зацепившись носком сапога за коленку ближайшего солдата. Солдат потерял равновесие и упал, а об него споткнулась ещё парочка, так что благодаря маневру рейнджера образовалась небольшая куча-мала с ним самим в эпицентре.

К слову сказать, если бы МакЭлрэю по хорошему сказали "Иди!" - он пошёл бы и не пытался устраивать свалку. Но раз уж солдаты предпочли волочить его волоком - почему бы над ними не поиздеваться? Как можно говорить о том, чтобы вести себя с достоинством, если мексиканцы сами лишили его такой возможности?

- Капитан Фелипе! Среди ваших людей есть кто-нибудь, кто ловко обращается с кнутом? С этим рейнджером вопрос тонкий, можно сказать, даже политический. - Сеньор Перреро покрутил дымящейся сигарой в воздухе, подбирая слова. - Нужно, чтобы ему досталось как можно крепче и он это надолго запомнил. Но! - Кончик сигары замер, символизируя восклицательный знак. - Нельзя, чтобы его пришлось тащить обратно в Техас в бессознательном состоянии. Если свои обнаружат его еле живого, то могут начать возмущаться. Поэтому желательно, чтобы этот МакЭлрэй был хотя бы в состоянии сидеть на лошади. Я уверен, сам он не станет сильно распространяться о том, что именно с ним сделали.

И алькальд многозначительно поглядел на капитана.

Капитан прекрасно понимал сомнения алькальда и разделял их. Действительно, местным властям ни к чему проблемы с Техасом. Да и избивать осужденных до полусмерти у Фелипе желания не было – это было бы слишком суровой карой за их не такие уж и тяжелые проступки.

- Хуан всегда наказывает солдат у меня в отряде так, что они потом в состоянии сесть в седло, - пояснил свой выбор Эмилио. - К тому же, если этому гринго станет худо, то всегда можно прекратить экзекуцию чуть раньше, - предложил Фелипе, наблюдая, как его пограничники тащат арестантов к забору, а те усиленно пинаются и затрудняют свое вынужденное перемещение.

Ретивость своих солдат не понравилась привередливому капитану – эдак они, раздевая осужденных для порки, порвут им одежду в клочья! Не сказать, что Эмилио так уж заботила сохранность нарядов конокрада и рейнджера (у последнего и жалеть было нечего – тряпье какое-то), просто он посчитал не совсем приличным отпускать арестантов обратно на свободу в лохмотьях, словно они побывали в логове у разбойников, а не на гасиенде алькальда.

Поэтому он громко распорядился, обращаясь к подчиненным:

- Пусть сеньоры разденутся сами, не надо им помогать.

Сердитые солдаты неохотно отпустили жертв правосудия на землю и отступили. Некоторые из них потирали ушибленные арестантами места и шепотом ругались. Безусловно, за сопротивление они исподволь наградили осужденных тумаками, но собственные ушибы болеть от этого меньше не стали.

- Только попробуй, подойди ко мне!!! - крикнул Грегорио ближайшему солдату и обвёл всех остальных, столпившихся возле него, злым взглядом, давая понять, что угроза относится не только к тому конкретному солдату, но и к каждому, кто стоит здесь.

Сжимая кулаки, Грегорио встал поустойчивее, гневно озирая солдат и ожидая малейшего намёка на провокацию, для того, чтоб ринуться в бой.

Насчёт беспокойства мексиканцев по поводу его шкуры у МакЭлрэя были некоторые убеждения. "И всего-то двадцать лет прошло с первого раза, - подумал он, вспомнив свой плен в далёком 1846-м году, где его тоже изрядно выпороли. - Ну, если традиция не нарушится - на следующие двадцать лет можно не волноваться". Он с любопытством поглядывал на солдат. Некоторые потирали ушибленные места. И все просто истекали потом на солнцепёке. Но кто сказал, что он должен им помогать?

Выпрямившись, МакЭлрэй упёр кулак в бок и ухмыльнулся. Ситуация уже начала его всерьёз забавлять. Интересно было, что дальше сделают солдаты, если он останется стоять на месте, как истукан. Или не останется... Мелькнула соблазнительная мысль: если Рамирес устроит свалку - присоединиться и показать местным ребятам, как умеют драться техасцы. Хотя по здравому размышлению это было более чем глупо. Но кто сказал, что он, Август МакЭлрэй, всю свою жизнь поступает только умно? Если бы было так, он бы сейчас здесь не стоял, посреди двора, на гасиенде алькальда.

Само собой, солнце и не думало заглядывать под крышу веранды, но сеньор Перреро уже потерял терпение и поэтому был не слишком объективен. С одной стороны, он хотел лично проследить за тем, как осуществляется наказание. С другой стороны, его просто подмывало уйти внутрь прохладного дома, вместе с капитаном, выпить вина и расслабиться наконец.

Из дома и из обширных пристроек на двор понемногу выбрались слуги. Те, кто не был ничем занят, или мог отложить своё занятие, вылезли посмотреть, как будут пороть знаменитого Грегорио Рамиреса и этого техасского рейнджера, о котором тоже кое-кто слышал. Снаружи, через резные ворота на двор таращилось ещё несколько человек - местные крестьяне, которым повезло оказаться поблизости. А один из конюхов глазел на белого мустанга Августа, привязанного к коновязи и гадал, не отберут ли коня в качестве штрафа. Опытным глазом конюх определил, что неказистая на вид скотина не уступит даже роскошной лошади младшего Рамиреса.

- Капитан Фелипе! С этим надо кончать! - заключил между тем алькальд, после чего крикнул одному из своих людей: - Чоло! Принеси ещё один кнут! Пусть их выпорют одновременно! Иначе мы до ночи с этим не разберёмся.

Впрочем, несмотря на неуместные чувства, капитан понимал, что балаган пора заканчивать – раз арестанты не дорожат своими одеяниями (а Рамирес еще вдобавок и рожей), то, значит, особо церемонится с ними не следует.

- Вяжите их, ребята! – скомандовал Фелипе, и половина отряда, подняв приклады, бросилась на осужденных, намереваясь сбить их с ног и раздеть. Остальные стояли с ружьями наперевес, чтобы не допустить побега.

Но это и всё, что ему удалось сделать. Далее его просто сбили с ног остальные вояки, которые, естественно, совершенно не собирались подставлять свои зубы под удар...

Вся процедура заняла не более трёх минут. Рейнджера всё это время держали под прицелом, буквально уткнув ему в грудь дула винтовок. Хоть и невысокого роста, МакЭлрэй наводил некоторый трепет той славой, которая о нём ходила. Поэтому его тоже ударили по ногам и повалили на землю.

Раздеть техасца оказалось куда проще, чем Рамиреса, потому что на нём поверх рубашки была только безрукавка. Её просто сдёрнули, а всё, что было под ней, скрупулёзно разорвали. Прикрутив МакЭлрэя к забору на пару шагов в стороне от Рамиреса, солдаты отошли и построились, как положено. Большинство тяжело дышало от возбуждения и излишне резвых на такой жаре действий.

Чоло, высокий конюх алькальда, принёс второй бич (первый уже передали Хуану) и остановился в нерешительности. То ли ему самому хотелось поучаствовать в экзекуции (вдруг позволят постегать Рамиреса или рейнджера - и то и другое можно будет записать себе в личный подвиг), то ли он не желал без приказа расставаться с такой ценной вещью, как туго сплетённый из сыромятины кнут на удобной тонкой рукоятке.

- Командуйте, капитан, - успокоенным тоном произнёс алькальд, поудобнее устраиваясь в кресле. - Жаль, искренне жаль, что эти двое так безобразно себя повели. И жаль, что приходится прибегать к подобным мерам. Но что поделаешь! - Сеньор Перреро с сожалением махнул рукой. - Вот такие люди делают нашу с вами работу не просто тяжёлой, но ещё и неприятной.

Он искренне верил в то, что говорит. Ему действительно было неприятно. Если бы Рамиресы не доводили его до бессильного исступления, ему не пришлось бы сейчас пороть Грегорио. А если бы техасцы носа не казали из своего Техаса - их не пришлось бы подвергать подобному унижению. Алькальд печально вздохнул - и протянул руку за очередной сигарой.

МакЭлрэй спокойно дал себя привязать, а потом повернул голову и посмотрел на прикрученного тут же в двух шагах от него Рамиреса. Того, беднягу, ещё и поколотили. Самое время было искренне посочувствовать Грегорио и наконец по-настоящему пожалеть о том, что вовремя не сдержался и не прекратил погоню. Ладно, сам попался в руки этого алькальда-самодура, так ведь и другого человека подвёл. Почему-то Август был далёк от мысли, что конокраду достанется "за дело". Может быть сам Август и имел некоторое право обвинить парня в том, что он на глазах у рейнджера пытался упереть техасский табун, но со стороны алькальда или капитана Фелипе никаких причин наказывать Рамиреса не было. Тем более, так наказывать...

Вздохнув, Август покачал головой. С его точки зрения комедия закончилась и осталось лишь перетерпеть завершающую сцену, раз уж ничего поменять нельзя. А что тут поменяешь?

Капитан согласно кивнул алькальду – он сам не любил подобные экзекуции. Но не проучить наглого конокрада и не менее наглого техасца было нельзя.

Когда солдаты стали бесцеремонно срывать с осужденных одежду, Фелипе недовольно поморщился. Он живо представил себе, в каком виде арестанты отправятся восвояси – окровавленные, в рванной одежде… окружающие наверняка сочтут их жертвами бандитов. Но говорить подчиненным ничего не стал – арестанты сами отказались достойно принять свою участь.

Когда рейнджер и конокрад были привязаны к забору, капитан скомандовал:

- Хуан! Ты бьешь американца, а Чоло пусть займется Рамиресом. Пако, Хосе, вы считаете удары.

Выдав распоряжение, Эмилио отошел вглубь веранды и сел на стул.

Засвистели бичи. Особо мексиканцы в наказании не усердствовали, но и слабыми их удары назвать было нельзя.

Чоло мастерски наносил удары, стараясь, чтобы кончик кнута почаще попадал по наиболее болезненным местам. Например по бокам, там, где на рёбрах меньше мяса. А если позволял плетёному хвосту пройтись плашмя по спине, то старался не дёргать, чтобы удар уходил вглубь, а не мазал по поверхности. В общем, Чоло старался вовсю. Хотя и учитывал, что сорок ударов - не так мало и надо делать паузы, давая преступнику отдышаться и не потерять сознание.

С веранды невозможно было так уж внимательно проследить за процессом экзекуции. Но даже если бы сеньор Перреро заметил усердие своего конюха, он не стал бы того ругать. Кто сказал, что Рамиреса надо обязательно беречь и обходиться с ним нежно?

Хуан, в отличие от конюха, работал чётко, спокойно и без каких-либо излишеств. Во-первых, он не хотел сильно утруждаться сам на этой жаре. Во-вторых, ничего личного против рейнджера не имел. А в-третьих, понял взгляд начальства так, что излишне зверствовать не стоит. Достаточно самого количества, чтобы этому МакЭлрэю мало не показалось.

Сжав зубы покрепче, Август старался, на сколько это возможно, дышать ровно и не напрягаться, ожидая каждого нового удара. В принципе, ему и в семнадцать лет хватило силы воли вытерпеть порку молча. Ну, или почти молча. Во всяком случае, тогда, двадцать лет назад, несколько его старательно задавленных стонов не давали мексиканцам повода сказать, что он вёл себя недостойно. А было больнее. Хотя... Он точно уже не помнил. Но если учесть, что тогда с него добивались вполне конкретной информации - может быть, и гораздо больнее.

Вот чего совершенно невозможно было заставить себя не делать - так это не вздрагивать на каждом ударе. Но Август постарался сильнее прижаться к перекладинам забора и даже почти не вздрагивал. Просто терпеливо ждал, когда всё это закончится.

Солдаты досчитали наконец до сорока. Порка прекратилась. МакЭлрэй постарался поглубже вздохнуть, чувствуя, что дрожит от напряжения. А потом постарался сосредоточиться на окружающем. К нему подошёл солдат и развязал верёвки, которыми его запястья были прикручены к перекладине. То же рядом сделали с Рамиресом, но по крайней мере первую минуту Августу было не до своего собрата по несчастью. Он постоял немного, держась за забор и стараясь переждать шум в ушах. А потом аккуратно выпрямился и повернулся к солдатам. Похоже было, что обычная выносливость и выдержка не подвели и он мог вполне сносно стоять на ногах.

Грегорио давным-давно сбился со счёта и практически не соображал, что происходит.
Когда его отвязали, он просто рухнул тут же на землю. Грегорио бы сам не сказал, сколько времени прошло даже примерно - он уже смог воспринимать предметы вокруг себя и себя самого. Первое, что он увидел перед своей головой - это сапоги рейнджера, который преспокойно стоял рядом. Ну, может не преспокойно, но всё равно стоял! А Рамирес - лежал! И не в состоянии был даже подняться!

О, это было ужасно стыдно! Неужели он такой слабак, что даже не может удержаться на ногах, когда этот техасец стоит и не падает?!!

Грегорио не мог заглянуть себе за спину и понять, что его наказали гораздо сильнее, чем рейнджера. Он-то считал, что наказали их одинаково. И вот он, Рамирес!, валяется тут в пыли не в силах пошевелиться. Грегорио сделал попытку встать, но не справился с этой задачей и рухнул снова.

Зато МакЭлрэй шагнул к Грегорио и тут же опустился рядом на колено. Голова закружилась от излишне резвого движения, спину жгло, не только от солнца, но и от пота, который попадал на изодранную кожу. Но Август не обратил внимание на боль, а головокружение прошло так же быстро, как и началось.

- Тихо, сынок, - сказал МакЭлрэй Рамиресу, слегка придерживая его за локоть, чтобы если тому вздумается снова сделать попытку подняться - помочь по мере сил. - Не суетись, торопиться некуда. Может, кто-нибудь принесёт парню воды? - резко спросил он, впервые за всё время разозлившись на мексиканцев по-настоящему.

У Грегорио спина была так мастерски изрезана кнутом, а многие полосы пересекали бока прямо по рёбрам, что легко было опытным глазом определить не менее опытную работу. Судя по собственным ощущениям, МакЭлрэй сделал вывод, что с ним обошлись куда мягче. И почему-то это его взбесило не на шутку. Какой-то мерзавец то ли получил приказ избить парня как можно крепче, то ли по своему почину решил поиздеваться. Август быстро оглянулся и наткнулся взглядом на конюха. Тот стоял совсем неподалёку, не спеша уходить. Когда Август в самом начале экзекуции оглядывался, он успел заметить, что его самого бьёт солдат. Глаза рейнджера сузились, на пару мгновений он ощутил бешеное желание вскочить и кинуться на мерзавца. Но уже в следующую секунду Август расслабился и потерял к нему интерес. Приказы здесь отдают не конюха и не солдаты, так что толку на них кидаться.

- Скажите капитану, что парня нужно хотя бы с солнцепёка убрать, - сказал Август уже более спокойным тоном.

Как ни странно, это подействовало и один из солдат направился к веранде, чтобы узнать у начальства дальнейшие инструкции. Хотя принести воды без приказа так никто и не решился.

- Что прикажете делать дальше? – осведомился прибежавший солдат. - Преступники просят воды, - добавил он неуверенным тоном. Солдат был еще совсем молоденький и от робости перед начальством не решился повторить фразу техасца про солнцепёк, посчитав ее слишком дерзкой.

Фелипе с вздохом встал со стула и бросил чуть прищуренный взгляд на осужденных: рейнджер присел на корточки рядом с конокрадом. «Сострадательный», - отметил капитан мимоходом и распорядился:

- Дайте сеньорам напиться, а после приведите сюда техасца и его лошадь. Мы с ребятами проводим его до Рио-Гранде и выдворим за пределы страны, эччеленца, - пояснил Эмилио, поворачиваясь к алькальду, - а вот что делать с Рамиресом? По-моему, он далеко не уедет, свалится с лошади, - поделился своими опасениями капитан и посмотрел на сеньора Перреро, ожидая его решения.

Молоденький солдат тоже пока не уходил, ожидая, что скажет алькальд - чего взад-вперед по жаре бегать, лучше сразу заодно всё и узнать!

- О нём позаботятся мои люди, - ответил алькальд капитану на вопрос о том, что делать с Грегорио, после чего махнул солдату, чтобы шёл и не маячил и повернулся к своему секретарю. - Возьми людей и посмотри, что там с Рамиресом. Если он сейчас не в состоянии ехать, отнесите этого несчастного под навес, в тень. И дайте ему воды. Придёт в себя - пусть забирает свою клячу и убирается.

Сеньор Перреро испытывал что-то наподобие злобного торжества. В отличие от капитана он сообразил, что скорее всего Чоло постарался на славу, чтобы выслужиться перед хозяином, или просто по личным побуждениям. "Однако, какой злобный парень, - подумал алькальд про своего собственного конюха. - Надо будет учесть". Разумеется, показывать, что он доволен, алькальд счёл совершенно непозволительным. Пусть люди видят, что у него в этом деле нет никакой личной заинтересованности, кроме справедливости, которая требует наказания преступников. Сеньор Перреро даже удержался от желания пойти и посмотреть на Рамиреса с близкого расстояния. Впрочем, на рейнджера он тоже смотреть не собирался.

- Я буду ждать вас в воскресенье у себя на обеде, капитан Фелипе, - сказал он, поднимаясь с кресла. - Если хотите - могу пригласить сеньора Риоса, пусть привезёт свою дочку, нечего ей затворницей сидеть. - Сеньору Перреро нравилось устраивать личные сердечные дела своих друзей. - Так что приезжайте. И заглядывайте, если будет что-то новенькое, в любое время.

С этими словами алькальд ласково похлопал капитана Фелипе по плечу и ушёл внутрь дома.

МакЭлрэя оттеснили от Рамиреса. Тем занялись слуги алькальда, которые не стали разбираться, а попросту подхватили Грегорио на руки и отволокли в тень. А уж потом предложили напиться. Не такие уж они были звери и сейчас, когда всё закончилось и когда каждый мог вдоволь полюбоваться на располосованную спину младшего Рамиреса, к нему даже прониклись сочувствием. Понятно, что он получил "за дело", раз уж алькальд так сказал. Но и преступника можно пожалеть, если ему больно и плохо.

Августу один из солдат протянул ковшик воды и сказал:

- Давай, пей - и пошли. Капитан ждёт.

Один из пограничников уже вёл к крыльцу дома роскошную лошадь капитана Фелипе и клячеватого белого мустанга рейнджера.

Когда МакЭлрэя раздевали, на нём от усердия разорвали рубашку, но нижнее бельё было почти цело. От солдатского рывка с него слетело несколько пуговиц и чуть разошлись швы на плечах. Но дальше его просто стянули вниз и теперь оно болталось вокруг пояса вместе с подтяжками. МакЭлрэю не пришло ничего лучшего в голову, чем нащупать рукава и постараться на ходу затянуть верхнюю часть лонг-джонса обратно на плечи. Спина тут же запротестовала, во-первых, от резких движений, во-вторых, от того, что ткань тут же прилипла к струпья. Чуть замедлив шаг, Август довершил начатое, хотя ему и пришлось прикусить губу и сосредоточиться.

Пока вся процессия двигалась к дому, Август углядел на земле свою шляпу. В какой момент он её потерял - он не помнил, но шляпа валялась на земле где-то на середине пути между забором и верандой. Просить кого-то из солдат поднять её Августу в голову не пришло. Он сделал это сам, снова с некоторым трудом пересилив болевые ощущения. Нахлобучив шляпу на голову, он наконец подошёл к веранде и остановился, нащупывая пальцами свои болтающиеся подтяжки.

- К вашим услугам, капитан, - сказал он, справившись с правой помочью и берясь за левую.

Не сказать, что в драном лонг-джонсе без половины пуговиц и шляпе, по которой кто-то успел потоптаться, он выглядел меньшим оборванцем, чем минуту назад с голым торсом. Но Августа менее всего в данной ситуации волновал собственный внешний вид. Натянув на место левую помочь, он выпрямился во весь свой не очень высокий рост и теперь прямо смотрел на капитана Фелипе.

Подтяжки, кстати, тоже проходили прямо по спине и добавляли неприятных ощущений. Но МакЭлрэй был на столько зол, что мало обратил на это внимание.