Эмилио Перрера родился в год провозглашения Мексики свободным государством (1821-й) и очень гордился тем, что появился на свет в свободной стране. Его отец тоже был алькальдом и много рассказывал сыну о том, как было при испанском владычестве, когда Мексика была всего лишь испанской колонией. Тогда какой-нибудь обедневший испанский капитан мог командовать местными землевладельцами только потому, что его прислали из Испании. И в Мексике выбранного алькальда такой капитан попросту отставлял в сторону, не считаясь с его мнением. Потому что алькальд - всего лишь один из местных землевладельцев, гражданское лицо и достоин лишь того, чтобы брать с него всё, что можно. А капитан - настоящий испанец, которого командировало сюда испанское правительство для укрепления испанской власти.

Когда Сеньор Перреро унаследовал отцовское состояние и сам стал алькальдом, будучи свободным гражданином свободной Мексики, он одновременно получил фактическую власть и мог в полной мере сам распоряжаться во вверенном ему округе. Да, теоретически и над ним стояло правительство. Там, далеко, в Мехико. К нему даже могли прислать какого-нибудь инспектора с проверкой. Но что самое главное требовалось для далёкого правительства, заседающего в столице? Пока алькальд строго следил за уплатой налогов, деньги в казну поступали без перебоев и на подвластной ему территории не возникало крупных бунтов, никому там, в столице, в голову не приходило слать чиновников с проверкой. Поскольку сеньор Перреро исправно отправлял требующиеся с него налоги и на подвластной ему территории не было бунтов, во всяком случае, крупных, он мог в полной мере наслаждаться властью и собственным авторитетом

- Допивайте лимонад, друг мой, и пойдёмте, - сказал алькальд, обращаясь к капитану. - Дело защиты нашей великой державы от всяких проходимцев - это первейшая моя обязанность. Лопес! - окликнул он своего слугу и секретаря. - Вынеси стул капитану Фелипе и захвати свою готовальню. Оформишь всё, как полагается.

И сеньор Перреро направился на веранду, откуда обычно вершил суд. Место было очень удобным и символичным. Окружённая резными перилами веранда примерно на метр возвышалась над двором, поэтому и обвиняемые, и просители, и должники, попадающие на суд алькальда, стояли ниже и вынуждены были смотреть на сеньора Перреро снизу вверх. И при этом ему самому достаточно было лишь чуть опустить взгляд, чтобы разглядеть всех и каждого в подробностях. Навес над верандой давал тень и алькальд мог наслаждаться относительной прохладой, в то время, как остальные вынуждены были торчать прямо на солнцепёке.

Сеньор Перреро первым делом устроился в кресле и проследил за тем, как секретарь вынес и поставил для капитана плетёный стул, после чего устроился по другую сторону, разложив на специальном пюпитре бумагу и письменные принадлежности. И только после этого алькальд соизволил кинуть взор на стоящих перед верандой людей.

Пленника и "свидетеля", разумеется, заставили слезть с лошадей. И теперь техасец спокойно стоял в окружении солдат. Алькальд бегло оценил его возраст и независимый вид и неодобрительно покачал головой. Почему-то он ожидал увидеть глупого мальчишку, по горячности залетевшего непонятно зачем на чужую территорию. Как-то не походил этот седоволосый тип на легкомысленного дебошира. Но взор алькальда сам убежал от стоящего среди солдат гринго, едва в поле зрения попала другая знакомая личность. "Неужели Грегорио Рамирес? - подумал сеньор Перреро. - Любопытно, что он здесь делает?"

Рамиресов алькальд не любил всей душой. Эта семейка творила, что хотела, без всякого уважения к власти. Более того, уже много лет их не могли поймать с поличным и привлечь к ответу. А ещё более того, старший Рамирес - Хорхе - отъявленный негодяй и бандит, таскающий за собой целый эскорт из грязных мерзавцев, среди которых даже гринго водились, наводил страх на всех, в том числе и на самого сеньора Перреро. Никому на свете алькальд не признался бы в этом своём страхе, но ему очень хотелось поприжать семейку и показать, кто здесь хозяин. Конечно, с Хорхе Рамиресом такие вещи делать опасно. Его лучше всего просто поймать на месте преступления и повесить, не откладывая. Но Хорхе Рамирес до сих пор уходил от ответа. Зато сейчас здесь присутствовал самый младший из братьев, которого алькальд ничуть не боялся.

- А это - тоже дебошир? - спросил сеньор Перреро, медленно кивнув в сторону младшего Рамиреса. - Ну что же, я готов выслушать это дело и вынести справедливое решение.

И он посмотрел на капитана, ожидая, что тот либо сам возьмёт слово, либо заставит говорить пленника, либо объяснит, с какого счастья здесь торчит конокрад Грегорио.

Капитан поймал взгляд алькальда и понял, что ему нужно прояснить ситуацию.

Вообще-то он хотел всё рассказать патрону еще в доме, но сеньор Перреро так воодушевился идеей правосудия, что Фелипе не удалось вставить ни слова. Но это не огорчило молодого капитана – напротив, он почувствовал какое-то мрачное удовлетворение при мысли о том, что скоро техасец (а если повезет и конокрад) получат по заслугам. Эмилио уже успели порядком осточертеть как преступники, снующие по границе с полными руками награбленного, так и техасцы. Первые доставляли капитану слишком много хлопот, а последних Фелипе просто не любил, считая их наглыми мятежниками, отобравшими у Мексики законные земли.

Фелипе медленно поднялся со стула и, наградив пленников тяжелым взглядом (для острастки!) повернулся к алькальду.

- Дебошир Рамирес или нет, судить вам, эччеленца, - почтительно ответил капитан на вопрос сеньора Перреро и добавил, - я расскажу лишь чему сам был свидетелем, а вы примете решение. Сегодня днем, - начал он рассказ, - я со своими верными солдатами патрулировал вверенный мне участок границы, как вдруг мы заметили приближающегося к нам Грегорио Рамиреса. Я был крайне удивлен этому обстоятельству, сеньор Перреро, так как Рамиресы, известные своей скромностью, - не удержался капитан от ехидства, - обычно всегда предпочитают избегать представителей власти, а уж никак не ехать им навстречу. Однако вскоре причина такого странного поведения была выяснена – за Грегорио гнался техасец, - Эмилио указал на пленника и представил его, - Август МакЭлрэй, рейнджер. Данный сеньор, приблизившись к патрулю, видимо, не признал в нас мексиканских военных, а счел за крестьян или кого-то в этом роде, поскольку весьма непосредственно осведомился, не может ли он побеседовать с сеньором Рамиресом.

Капитан помолчал, предоставляя алькальду возможность в полной мере оценить бесстыдство американца, плевать хотевшего на пограничный патруль и продолжил:

- Разумеется, в данной ошибке сеньора МакЭлрэя есть и моя вина, - признал Фелипе, картинно прижав руку к сердцу, - хоть я и браню своих людей за небрежное обращение с формой, но видимо, делаю это с недостаточным рвением, раз уж в них так слабо узнаются солдаты мексиканской армии. Впрочем, это не существенно. - Эмилио махнул рукой и добавил уже более серьезным тоном. - Будучи спрошен, зачем он пересек Рио-Гранде, нарушитель ответил, что гнался за Рамиресом, якобы угнавшим табун на техасской стороне. Но никаких лошадей в непосредственной близости от Грегорио мы не заметили.

Фелипе подумал немного, вспоминая, все ли он сказал, и после этого обратился к рейнджеру и конокраду:

- У вас есть чем дополнить мои слова, сеньоры?

- Благодарю вас, сеньор Алькальд, что вы соизволили рассмотреть это дело и приношу извинения за то, что по моей вине вы вынуждены тратить свою драгоценное время. Но позвольте мне дополнить несколько рассказ уважаемого капитана и прояснить некоторые детали. Дело в том, что при встрече с уважаемым капитаном и его людьми я ни на секунду не усомнился в том, что передо мной доблестные защитники мексиканской границы. Именно поэтому я вежливо попросил у них позволения побеседовать с глазу на глаз с сеньором Рамиресом. Поверьте мне, если бы я встретил каких-нибудь крестьян, или кого-то в этом роде, - слово в слово повторил он слова капитана Фелипе, - я безусловно извинился бы за своё неожиданное вторжение, но не стал бы спрашивать их разрешения на разговор. Это первое. Второе касается лошадей, которых сеньор Рамирес гнал в Мексику. Уважаемый капитан, должно быть, запамятовал, что сеньор Рамирес признал факт их существования. Я со своей стороны не имею ни малейшего повода не верить сеньору Рамиресу, потому что не думаю, что он приписал бы себе подвиг, которого не совершал. Надеюсь, сеньор алькальд, вы по справедливости рассудите нас, поскольку я продолжаю утверждать, что лошади были техасские и у сеньора Рамиреса не было никаких законных оснований вынуждать их нарушать государственную границу Мексики.

Придя к выводу, что пока достаточно, Август скромно замолчал.

Так вот, Грегорио спокойно дождался, пока рейнджер договорит и обратился прямо к сеньору Алькальду. В общем-то, он повторил почти ту же самую душещипательную историю о несчастном соседе, от которого лошади сбежали на техасскую территорию и о своём намерении совершенно безвозмездно помочь удручённому несчастьем соседу. Также, глядя прямо в глаза сеньору Алькальду абсолютно честным взглядом, он поведал о досадной ошибке введшей его в заблуждение: о слишком похожем клейме на техасских лошадях.

Грегорио на этот раз не стал производить пассы в воздухе, пытаясь изобразить конфигурацию клейм так как прикинул, что такие малосодержательные жесты может ввести сеньора Алькальда в раздражение. Поэтому, он подобрал валявшуюся под ногами палочку и тут же принялся рисовать клейма, попутно, сопровождая каждую свою нарисованную линию объяснениями.
- Вот! - заключил Рамирес и шагнул в сторону. От резкого движения в боковом разрезе его брюк сверкнуло ослепительно белое шёлковое белье. Вообще-то при езде верхом брюки обычно застёгивались до самого низа. Во-первых, чтобы не пачкать в поднимающейся из-под копыт пыли это самое белье, во-вторых, так было удобнее ездить - когда брючина сидела на ноге плотно. Однако Грегорио, как истинный щёголь, всё равно до самого конца штанины брюк не застёгивал, дабы и при езде верхом можно было продемонстрировать роскошество своего шикарного костюма. - Вот! - Повторил он. - Теперь вы видите, сеньор Алькальд, насколько мне было легко ошибиться! Но повторюсь, - Грегорио прижал руку к сердцу. - Как только я обнаружил досадную ошибку, я сразу оставил лошадей и вернулся в Мексику один!

Грегорио закончил речь и почтительно поклонился Алькальду.

На самом деле младший Рамирес не нравился Флавио Перреро всем и особенно внешним видом. Дразнил и раздражал! Этот юный мерзавец одевался чуть не лучше самого алькальда и сверкал тут своим шёлковым бельём и расшитой курткой. Нет, алькальд был далёк от ревности или зависти. Он бы не стал возражать, чтобы честный человек одевался шикарно. Но в том-то и дело - "честный человек"! А Грегорио, своим внешним видом будто кричал на всю округу: "Кради скот - и будешь одеваться, как алькальд!" Вот этого сеньор Перреро никак не мог перенести спокойно.

Невольно алькальд сравнил рейнджера и Грегорио. Техасец, представитель их техасского закона, выглядел по сравнению с мексиканским скотокрадом каким-то оборванцем. Нет, ничего рваного на нём не было, но одежонка на нём висела явно старенькая, сто раз стираная и выгоревшая на солнце. И, несмотря на свою нелюбовь к Рамиресам, алькальд подумал: "Вот! Даже наши бандиты выглядят лучше, чем эти их техасские рейнджеры!" Мысль льстила и приятно согревала. Всё-таки этому паршивому Техасу с его бунтарями-гринго никогда не угнаться за великой и прекрасной Мексикой!

Но пора было отвлечься от дум и вернуться к суду. Сеньор Перреро сочувственно кивнул капитану Фелипе и снова воззрился на нарушителей спокойствия. На рисунки Грегорио он лишь мельком взглянул, не сочтя нужным вдаваться в тонкости. Тем более, что конокрад, по его мнению, откровенно врал. На то он и конокрад, чтобы утверждать, что лошади "сами как-то за ним увязались", или "вообще просто мимо пробегали".

- Так значит, ты не угнал этих лошадей, а пытался вернуть домой, - заключил он, глядя на Грегорио едва ли не ласково. У тех, кто общался с сеньором Перреро более плотно, такой "ласковый" взгляд и тон обычно вызывали трепет. - Капитан! Нам бы наверное следовало пригласить сюда этих лошадей, чтобы они внесли ясность в столь запутанное дело, - явно издеваясь, сказал алькальд и знаком потребовал у секретаря ещё одну сигару, а потом так же знаком указал на капитана - и секретарь поспешно обошёл кресло своего сеньора, поднеся серебряный ларчик с сигарами капитану Фелипе. Алькальд закурил и продолжил: - Но я думаю, мы пощадим несчастных животных и не будем заставлять их бегать по жаре и нарушать границу, раз уж они принадлежат техасцам. Хотя, по правде сказать, не думаю, что этим мятежникам хоть что-то может принадлежать. - С этими словами он с усмешкой посмотрел на рейнджера. - Капитан! Я думаю, что один из этих двух сеньоров лжёт. - Он поочерёдно указал кончиком сигары на рейнджера и на конокрада. - Как вы считаете? Я бы хотел вынести справедливое решение, а как я могу это сделать, когда люди не говорят мне всей правды?

И сеньор Перреро заинтересованно повернулся в своём кресле в сторону капитана, явно давая понять, что уже достаточно наслушался этих двух лгунишек.

В своём рассказе алькальду капитан Фелипе слегка взял сторону Грегорио, сказав, что никаких лошадей пограничниками не было обнаружено. Если б Грегорио заранее знал, что капитан именно так скажет! Он бы просто с самого начала отговорился типа: "Еду я в Мексику, никого не трогаю, и тут за мной погнался какой-то полоумный рейнджер!"

Грегорио вздохнул.
Он сказал про этот табун, потому, что если бы пограничники поднялись на ближайший холм - они бы собственными глазами увидели этих лошадей, бродящих по мелководью Рио-Гранде. А отрицать очевидный факт было бы очень невыгодно. Но откуда Грегорио было знать, что капитан не захочет подняться на холм и посмотреть на "место преступления"?!!

А теперь против Грегорио два свидетеля - рейнджер и капитан - что он сам сказал, что действительно гнал какой-то табун по техасской территории!

"Ох, если б я только знал! И кто меня за язык тянул?!!" - в раздражении подумал конокрад, не забывая состроить при этом очень невинную мину.

Фелипе выслушал оправдания Грегорио и рейнджера с легким снисхождением во взгляде. Подсудимые даже не могли толком солгать. Достаточно было конокраду, тогда, на берегу принять испуганный вид и заявить, что за ним беспричинно гонится безумный техасец, и дело бы приняло совсем другой оборот. С другой стороны, остановись рейнджер вовремя и прими вид путешественника, приехавшего в Мексику по своим мирным делам, патруль бы тоже к нему не придрался.

Капитан закурил и продолжил разговор.

- Я, конечно, ничуть не сомневаюсь в трепетном отношении сеньора Рамиреса к чужому добру, - ехидно начал Эмилио, - но в любом случае, он нарушил закон. Гнать лошадей без ведома хозяина запрещено, - назидательно сказал он, - а владелец стада наверняка не был оповещен о том, что некий Рамирес решил добровольно взять на себя труд перегонщика. Так что, думаю, мексиканским властям нужно как-то просветить сеньора Грегорио, чтобы у него не было больше искушения путать такое клеймо с таким, - капитан, пародируя, нарисовал в воздухе запутанный узор, изображая тавро.

- Но, - поднял Фелипе указательный палец, - несмотря на все его заблуждения, сеньор Рамирес – мексиканец, гражданин нашей великой страны. Почему за гражданами нашей страны должны гоняться техасцы? Разве у нас нет своей власти и своего закона? Разве мы нуждаемся в помощи американцев? – осведомился капитан у присутствующих с возмущением в голосе.

- Сеньоры! - обратился он к тем, кто восседал на веранде. - Мне бы хотелось внести некоторую ясность в проблему с этими лошадьми. Допустим, сеньор Грегорио действительно что-то перепутал. Но зачем же ему было так быстро удирать с техасской территории? - замечание алькальда о том, что техасцам не принадлежит их собственная страна, он пропустил мимо ушей, чтобы не заводить политические дебаты, за которые действительно можно было легко отправиться на виселицу. Зачем зря будить в людях нехорошие чувства? - Почему, увидев меня, сеньор Рамирес помчался как угорелый прочь через реку, вместо того, чтобы остановиться и объяснить свою ошибку? - Август картинно указал шляпой на конокрада, словно призывал того вникнуть в свои слова. - Ведь находясь на техасской стороне, он должен был помнить о том, что там он обязан подчиняться нашим законам. Признаюсь честно, сеньоры, бегство сеньора Рамиреса так меня расстроило, что я сам не заметил, как оказался на вашей стороне. - Это была истинная правда, Август никогда не врал. - Мне жаль, что так получилось, но кто-то ведь должен был объяснить сеньору Грегорио, что он не прав и не следует бегать от представителей власти. Откуда я мог знать о том, какие добрососедские чувства заставляют его гнать лошадей из Техаса в Мексику, если сеньор Рамирес не пожелал мне о них рассказать? И ещё вот что! - Август вошёл во вкус и теперь ораторствовал, размахивая шляпой в подтверждение своих слов. - Я, конечно, обязан был не гоняться по мексиканскому берегу, а обратиться к вашим пограничникам. Но к моему глубокому сожалению, они находились в этот момент за холмом и никак не проявляли своего присутствия. Что мне оставалось делать? Кричать со своего берега, в надежде, что кто-то из них услышит и появится? А если бы этого не произошло? Если бы никого не оказалось рядом? Тогда сеньор Рамирес так и остался бы в своём неведении, которое безусловно принесло бы ему в будущем большие неприятности. Что это за неведение? Позвольте мне кратко объяснить. - Не дожидаясь разрешения, Август продолжал на едином дыхании: - Что есть в следующий раз, когда ему попались бы какие-нибудь лошади, которых он спутал с лошадьми соседа, или коровы, которые напомнили бы ему коров двоюродного дяди, в его сторону снова завернул бы какой-нибудь рейнджер, а сеньор Рамирес обнаружил бы свою ошибку и так же неосторожно помчался бы прочь? Сеньор капитан! Вы - человек военный, вы должны меня понять. Вы знаете, что подобное поведение недопустимо и может привести к трагическому финалу для самого сеньора Рамиреса. Ведь кто-то может принять его за вора и начать стрелять. А я, как правоверный техасец, считаю своим долгом предотвращать любые инциденты, которые могут так или иначе сократить численность как техасцев, так и мексиканцев. Именно поэтому я и погнался а сеньором Грегорио, чтобы объяснить ему, что он не прав и действует крайне неосторожно, убегая от рейнджера.

Август глубоко вздохнул, закончив свою пламенную речь.

- Сеньор рейнджер! Неужели вы будете убивать человека только за то, что он вас испугался??? - искренне изумился Рамирес. - А как же железный принцип техасцев стрелять только для самозащиты? - Грегорио оглядел всех присутствующих, как бы ища поддержки. - Сеньор рейнджер! Уважаемый сеньор МакЭлрэй! Я так много слышал о вас и о ваших подвигах! Одно ваше имя наводит трепет ни любого слушателя рассказов о вас - от мала до велика! Вас знает вся Мексика (ну, или почти вся) и весь Техас!
Я очень много о вас слышал, но никогда не имел честь быть знакомым с вами и никогда до сегодняшнего дня не видел вас воочию. И вот, сегодня, когда я увидел, что на меня со всех ног несется столь достославный рейнджер (а я вас сразу узнал по некоторым приметам) я... Сам не знаю, что со мной сделалось!.. - заключил Грегорио драматически. - Я... испугался! Да-да! Как ни стыдно мне признаться сейчас при всех здесь присутствующих, но одно появление убелённого сединами, прославленного рейнджера, грозы всех окрестностей Рио-Гранде произвело на меня колоссальное впечатление! И хотя я не совершал никакого преступления, но впечатление от вашего внезапного появления было слишком сильным! И я захотел оказаться как можно быстрее в родной Мексике! Скажите, уважаемый рейнджер, неужели это есть такое преступление, из-за которого нужно стрелять в человека???

- Сеньор Рамирес! Признаюсь вам: вы - первый честный человек, который стал от меня удирать, - заметил он, а потом добавил серьёзно: - Трудно понять по спине убегающего, испугался ли он моей личной славы и заслуг, или того, что угнал чужую скотину. Вот поэтому я просто обязан был догнать вас и объяснить, что честному человеку бояться представителя закона незачем и убегать не стоит. Теперь вы будете это знать.

Август не был уверен, что препираться перед носом у алькальда - разумно, но уже "закусил удила" и не мог остановиться.

- Вы правы, друг мой! Мы, мексиканцы, не нуждаемся ни в помощи гринго, ни в их наглости. К тому же, я не понимаю, почему этот человек себя причисляет к представителям закона? - сеньор Перреро изящным взмахом руки указал на Августа. - Рейнджеров, на сколько мне известно, распустили и они больше не являются представителя власти даже в Техасе. Разве это не так? - Сокрушённо качнув головой, алькальд добавил: - Вы правы, капитан, эти двое заслуживают самого сурового наказания. Рамирес врёт, что не разглядел клейма! Самый известный в округе конокрад утверждает, что перепутал клейма, когда любой мальчишка-вакеро может различить знаки с закрытыми глазами! А этот техасец нагло гоняется по территории Мексики за гражданином нашей страны и оправдывается тем, что он-де - представитель закона! Он присваивает себе полномочия, которых у него нет и быть не может, нагло вторгается на чужую территорию и пытается ввести меня и вас, настоящих представителей власти, в заблуждение! Как вам это нравится, капитан?

- Сеньор МакЭлрэй! Ваша забота о будущей судьбе сеньора Рамиреса весьма похвальна, - сказал он с привычным уже ядом в голосе, - ведь привычка бегать от представителей власти, действительно, может сослужить Грегорио дурную службу. Даже я, грешный, - капитан сокрушенно прижал ладонь к сердцу, - и то бы заподозрил бы в убегающем при моем появлении человеке преступника. Но в данном случае, я считаю, что сеньор Рамирес должен, напротив, поблагодарить техасца за услугу. Ведь если бы сеньор МакЭлрэй так смертельно не напугал нашего дорогого соотечественника, то он, вместе с не принадлежащим ему стадом, попался бы в руки моих солдат, как раз стоящих за холмом, - пояснил свою мысль Эмилио и, сделав многозначительную паузу, продолжил. - Так что, как видите, сеньор бывший рейнджер, мексиканская армия, по мере сил, но все же справляется с охраной своей стороны границы сама, без вашего горячего участия. Или вы думаете по-другому, сеньоры? - любезно осведомился он у подсудимых.

- Я думаю, капитан, нам незачем выслушивать новые россказни этих злостных нарушителей спокойствия. Они издеваются над правосудием и над армией. Я принял решение и готов огласить приговор.

Алькальд выпрямился и разом превратился из толстоватого язвительного сеньора в грозного судью. Его густые брови сошлись, резко обозначив две сбегающие к переносице складки. Сейчас он ничего из себя не изображал, он действительно был разгневан. Во-первых, его довёл Рамирес, который своими словами и действиями будто бравировал тем, что он на столько ловкий конокрад, что даже к ответу его притянуть нельзя. По мнению алькальда он просто издевался, рисуя тут какие-то дурацкие рисунки и повествуя о том, как он был "колоссально впечатлён" появлением какого-то паршивого техасца! Во-вторых, сам техасец вёл себя не просто нагло, он ещё и совершенно не боялся. Будто был заранее уверен, что с ним ничего не посмеют сделать!

А что, собственно, можно было сделать с Рамиресом и с этим МакЭлрэем? Отправить обоих в тюрьму? Это алькальд отмёл сразу. Наверняка семья Рамиреса предъявит претензию и скажет, что Грегорио задержали без видимых улик, только за то, что за ним погнался какой-то полоумный рейнджер. Да и с самим рейнджером дело скорее всего не заладилось бы. На сколько знал сеньор Перреро, рейнджеры всегда стоят друг за друга. Где гарантия, что никто не знает, куда отправился этот МакЭлрэй? Его могут начать искать - и обнаружить, что его задержали только за то, что он переехал через границу. Можно сфабриковать ложное свидетельство того, что рейнджер оказал сопротивление пограничникам при задержании. Но сеньор Перреро не желал заставлять капитана врать. К тому же, алькальд давно убедился, что строить правосудие на лжи ни в коем случае нельзя. Хочешь - не хочешь, а надо найти реальные факты, потому что любой обман можно рано или поздно раскрыть. Алькальду не хотелось, чтобы из-за его неправильный действий возник политический инцидент. Конечно, вряд ли из-за одного рейнджера Техас обрушится войной на Мексику. Но алькальд не желал компрометировать себя перед вышестоящими властями в Мехико.

Наказание должно было быть такое, которое осуществится здесь и сейчас. И такое, которое наверняка заставит этих двоих приткнуться и не трубить на всю округу, что именно с ними сделали. Но при этом наказание должно было выглядеть достаточно серьёзно и соответствовать формулировке обвинения, которую уже обдумал алькальд.

Все мысли пронеслись в голове сеньора Перреро достаточно быстро, так что ему не пришлось долго стоять и раздумывать. Он кивнул секретарю, чтобы тот писал, и провозгласил строгим тоном, исключив из него все лишние эмоции:

- Техасец Август МакЭлрэй за нарушение спокойствия на границе и незаконные действия в адрес гражданина Мексики приговаривается к двадцати ударам кнутом с последующим немедленным выдворением с территории нашего суверенного государства. Грегорио Рамирес за провоцирование беспорядков, попытку присвоение чужого скота, которая могла привести к конфликту с техасскими властями, а так же за оскорбление суда и мексиканской власти так же приговаривается к двадцати ударам кнутом. Приговор должен быть приведён в исполнение немедленно. Капитан! Ваши люди могут привязать этих двух разбойников вон к той ограде, - добавил он уже менее официальным тоном, опускаясь обратно в кресло.

Секретарь тут же подал своему господину новую сигару.

- Как!!... За что?!!... Какое оскорбление суда и мексиканской власти??? Чем я оскорбил мексиканскую власть?!! Что вы такое говорите, сеньор алькальд?!! - Грегорио буквально опешил от того, что произошло сейчас перед ним. В принципе, он мог ожидать чего угодно, но только не этого. И вообще ничего страшного он не ожидал: в общем-то, факта преступления как бы не было. Собственно, что он сделал? - погонял лошадей по территории Техаса туда-сюда! В худшем случае - это озорство, он же даже не перегнал их через границу Мексики, они так и остались в Техасе.
От рейнджера убежал! Вот тоже мне преступление! Мало ли кто куда бежит?!
А ему, кроме всего прочего, приписали какое-то оскорбление мексиканской власти! Ну а уж власть-то тут причём? По поводу власти он вообще ничего не говорил!

- Сеньор Алькальд!! - торопился высказаться младший Рамирес, каждое мгновение ожидая, что его сейчас схватят и поволокут к забору. - Я ничего не говорил о мексиканской власти! Ни единого слова! Вы не можете со мной так поступить!!

Глаза его горели, резкий румянец выступил на скулах, больше он не пытался разыгрывать невинного отличника церковно-приходской школы, то, что произнёс о нём Алькальд, просто не укладывалось у него в голове. И он просто не мог этого допустить!

Так что же, ему повезло? Нет, везением МакЭлрэй приговор алькальда никак назвать не мог. Более того, он был возмущён подобным приговором и явной несправедливостью. Но... Предпочёл промолчать. Изменить он ничего не сможет. Угрожать сеньору Перреро тем, что он, Август, на него пожалуется, было бы просто смешно. Да и не стал бы Август жаловаться. Что бы он сказал? "Мексиканский алькальд сеньор Перреро обошёлся со мной несправедливо, приказав меня выпороть"? Его бы спросили: "А как так получилось, что ты оказался у него под судом?" И ему пришлось бы ответить: "Да знаете, я по глупости погнался за конокрадом и не заметил, что границу переехал"... Хорош же он будет!

Раз протесты ни к чему не приведут, надо по крайней мере держать себя с достоинством. Поэтому Август перестал кусать ус и глубоко вздохнул, заставив себя успокоиться. Да тут ещё его кстати отвлёк Рамирес.

Вот кто действительно был возмущён и не скрывал этого. И МакЭлрэй мог понять Грегорио. Если по отношению к себе Август признавал приговор явно несправедливым и даже неправомерным (всё-таки он - иностранный подданный), то по отношению к Грегорио алькальд поступал ещё хуже. Конечно, Грегорио был конокрадом. Но ведь его вина не была доказана. "Что за зуб этот алькальд имеет на Рамиреса?" - подумал Август. Он просто не мог поверить, что только за разыгранное тут представление с рисованием клейм алькальд может так сурово обойтись со своим же соотечественником.

А ещё Август подумал, что Грегорио зря нарывается. Спорить с таким алькальдом по мнению МакЭлрэя было, в общем-то, бесполезно, точнее сказать, опасно. Поэтому рейнджер отвлёкся от своей персоны и с некоторым напряжением ждал, что ответит алькальд, искренне переживая за Рамиреса.

Хотя приговор алькальда Фелипе выслушал с нескрываемым удовлетворением – преступники вполне заслужили хорошей порки! – но всё же его слегка зацепило равное наказание техасцу и мексиканцу. Все-таки гринго в глазах капитана был виноват больше. К тому же Грегорио (по сведениям Фелипе), в отличие от своего старшего брата, не был замешан в грязных делах с похищением женщин и убийствами. А воровать скот у техасцев не самый большой грех – капитан ни за что бы не признался в этом при всех, но в глубине души он считал, что гринго вполне заслужили подобное обращение (не надо было бунтовать против законной власти!).

Правда, такой благоприятный для Рамиреса ход мыслей капитана сбил не кто иной, как сам конокрад. Наглец стал бунтовать и заявлять, что он, видите ли, не сказал ни одного грубого слова про мексиканскую власть!

Фелипе моментально вскипел и рявкнул так, что его стало слышно даже на самом дальнем конце гасиенды:

- Как ты, гнусный разбойник, смеешь говорить, что не ничем не оскорбил мексиканскую власть! После того как разыграл целое представление перед уважаемым человеком, господином алькальдом, который здесь, на этом самом месте, олицетворяет собой мексиканскую власть! После того, как имел наглость заявить, что вся Мексика трепещет перед каким-то техасцем! Да за такие слова и поведение тебя расстрелять мало - не то что выпороть, - в гневе выкрикнул капитан и бросил на Рамиреса яростный взгляд.

Правда, гнев Эмилио улегся так же быстро, как и вспыхнул - Фелипе обратил внимание на стоящего рядом рейнджера, которому хватило благоразумия промолчать, и вспомнил о другом. Всё-таки несмотря на все свои проступки, Грегорио в данном случае был менее виноват перед лицом закона, чем наглый американский нарушитель границы. Вдобавок еще капитан с неудовольствием вспомнил, что звал Рамиреса в свидетели, а не в обвиняемые. И хотя Эмилио мало заботило, что о нём подумает какой-то там конокрад, всё же кровь благородных испанских предков заставила его устыдиться своего лживого обещания. Капитан решил вступиться за Грегорио и потому, не без усилий подавив гнев, сказал, обращаясь к алькальду:

- Но всё же, несмотря на бесстыдное поведение сеньора Рамиреса перед лицом закона в Вашем лице, я вынужден смиренно просить у Вас более милостивого наказания для него, эччеленца, - Фелипе прижал ладонь к груди. - Да, этот разбойник совершил преступление, взяв чужих лошадей. Но, - Эмилио поднял вверх палец, - он совершил его на территории Техаса. Так пусть его за это по всей строгости судят власти Техаса, - торжественно заключил капитан, мысленно оговорившись «если поймают», - а наша мексиканская власть будет по всей строгости судить своих преступников, коим и является присутствующий здесь бывший рейнджер. Надеюсь, Вы не примите мои слова за дерзость, сеньор, - почтительно завершил свою речь Фелипе, чуть склоняя голову.

Солдаты пограничного патруля, уже собиравшиеся потащить арестантов к забору, остановились, ожидая окончательного решения алькальда. Они бы предпочли, чтобы суд закончился как можно быстрее - жариться на солнце им уже надоело.

- Друг мой, - сказал сеньор Перреро капитану. - Самое печальное во всей этой истории, что Рамирес как раз рассчитывает на наше снисхождение лишь потому, что он - местный житель, наш с вами соотечественник. Но я не могу пойти на смягчение, хотя бы потому, что даже этот техасец должен видеть, что мы поступаем сурово с любыми преступниками, не зависимо от того, техасцы они или мексиканцы. Ибо закон не должен давать поблажек только потому, что нарушает его наш соотечественник. Рамирес заслужил наказания именно за то, за что я сказал, и это было зафиксировано в протоколе: за учинение беспорядков, за провокационные действия, которые могли спровоцировать конфликт с другой страной и за оскорбление суда. С моей стороны было бы крайне несправедливо обвинять его в краже, на которой его не поймали. И я ни в коем случае этого не делаю. Но посмотрите, как ведёт себя этот мятежник! Теперь он заявляет, что суд не имеет право осудить его!

Конечно же, Грегорио сказал совсем не так, а гораздо более нейтрально. Но сеньор Перреро по опыту знал, что живой разговор трудно запомнить слово в слово. И наверняка у большинства присутствующих в головах отложится не последняя фраза Грегорио, а то, как её истолковал судья. Тем более, что по смыслу такую безликую фразу "Вы не можете со мной так поступить", вполне логично истолковать как угрозу.

- Секретарь! - воззвал между тем сеньор Перреро. - Запишите: я удваиваю количество ударов Рамиресу. За вторичное оскорбление судьи и угрозы.

Грегорио был потрясен. Сначала Капитан пограничников намекнул, что возможно выдадет его, Грегорио, техасским властям, дабы те могли судить его за те преступления, которые он совершил в Техасе. А потом вдруг Алькальд решил удвоить количество ударов даже непонятно за что! Во всяком случае, Грегорио это было совершенно не понятно!

Солдаты, готовившиеся исполнить приговор Грегорио, приостановились, вероятно, ожидая, не добавит ли ещё чего-нибудь Алькальд. Один из них успел взять за плечо Грегорио. Тот в негодовании сбросил его руку с плеча, в глубине души прекрасно понимая, что это напрасный жест, и он может только ещё более разозлить Алькальда, да и солдата тоже. Но сдержать себя Грегорио уже не мог.

Теперь он, гневно сверкая глазами, молча глядел на Алькальда. Слова рейнджера как-то пролетели у него мимо ушей.

- Секретарь! Пишите: за пререкательство с судом удваиваю наказание и для МакЭлрэя! Приступайте к исполнению!

После такой гневной вспышки алькальд спешно сунул в рот сигару, чтобы хоть как-то успокоиться. На счастье Рамиреса, несмотря на всё его сверкание глазами, он пока молчал.