Наш сайт посвящён изучению истории и культуры Северной Америки XIX века: Техасской революции и Республике Техас (1836-1845 гг.), Американо-Мексиканской войне (1846-1848 гг.), войне Севера и Юга США (1861-1865 гг.), периоду Реконструкции Юга (1865-1877 гг.), освоению Дикого Запада (период между 1865-1890 гг., в который происходило заселение западных территорий штатов: Северная и Южная Дакота, Монтана, Канзас, Вайоминг, Небраска и Техас), и другим событиям на Североамериканском континенте. Будем рады если вы поможете нам в сборе материала по этой интересной и увлекательной теме.
Команчи на тропе войны.
Э.Уоллес, Э.Хобел; перевод А.В. Зорина E. Wallace & E. Adamson
Hoebel. The Comanches: Lords of the South Plains. Norman. 1952
Команчи шли на войну ради грабежа, из любви к сражениям, ради славы и
повышения личного статуса, ради мести, для борьбы со злоупотреблениями
и притеснениями со стороны как белых, так и краснокожих, защищая свои
охотничьи угодья. Практически вся их жизнь вращалась вокруг войны. Все
мужчины были воинами. Как и у прочих степных племен, у них существовала
практика добывания ку. «Ку» - личный подвиг, совершенный при встрече с
врагом, который повышал общественное положение воина. Считалось
проявлением большей доблести биться с врагом вблизи, копьем или
палицей, чем издали поражать его стрелами и пулями. Более почетным было
ударить врага, повалить его наземь, нежели убить издалека. Скальп не
считался особенно почетной добычей. Скальпирование было делом
второстепенной важности. Но если оно бывало сопряжено с опасностью, то
это заслуживало похвалы. Команчи предпочитали снимать скальпы, но
делали это отнюдь не всегда. Все зависело от обстоятельств. Скальп
являлся трофеем, доказательством удачи на Пляске Победы и использовался
для украшения рубах, щитов, томагавков.
Храбрейшим поступком считалось добыть ку на живом враге. На охоте, если
убивали или ранили опасное животное, мальчики и юноши наперегонки
старались коснуться его, также, как и женщины старались прикоснуться к
первому упавшему животному во время большой бизоньей охоты. Похищение
привязанных лошадей из неприятельского лагеря приносило высокую честь,
но это было несравнимо с касанием павшего противника около его
собственной линии, или с кровавым ранением врага в рукопашной схватке.
Но кроме этих обычных способов добывания ку, команчи применяли и весьма
своеобразные методы, память о которых сохранилась в их преданиях.
Однажды два воина отправились в поход за ку, чтобы увидеть, кто из них
храбрее. Они приблизились к лагерю юта. «Этим вечером я войду туда и ты
увидишь, что я там сделаю», - сказал один из них. Когда стемнело, он
обернул одеяло вокруг головы и неспешно вошел в расположение юта. Из
одной палатки слышалось пение. Под защитой своей маскировки он вошел
туда и присоединился к собравшимся. Никто не обратил на него внимания.
Медленно двигаясь среди людей, он сумел коснуться каждого юта в
палатке. Сделав это, он вышел и вернулся к своему другу. Он добыл ку на
20 врагах за один раз. Это был великий подвиг. Его друг принял
брошенный ему вызов. На другой день они подошли к одинокой усадьбе.
«Этим вечером я войду туда и ты увидишь, что сделяю я», - сказал второй
команч. Когда свет в хижине погас, он пополз вперед. Он вошел в домик и
обнаружил ранчеро и его жену, спящих вместе на кровати. Украдкой он
отвязал от кола перед хижиной коня, поднял спящую женщину с ложа ее
ничего не подозревающего мужа и, не пробудив ее, вернулся к своему
другу. Вместе они привезли ее в свой лагерь. То было величайшее ку, ни
один команч не делал до сих пор ничего подобного!
Если человек долго болел или терпел во всем неудачи, он мог отдать свою
жизнь по обету в битве с врагом. Это было не просто самоубийство, но
способ покончить с жизнью наиболее почетным образом, одно из великих ку.
Рискованный подвиг еще не был ку в строгом смысле слова. Скорее это был
только сырой материал для него. Только должное общественное признание
превращало подвиг в ку, иначе он оставался всего лишь достоянием личной
памяти. Часто бывало так, что подвига не замечали, ему не доверяли или
на него претендовали и другие воины. Человек, веривший в то, что он
имеет право претендовать на совершенный им ку, должен был стойко
бороться за его признание. Другие свидетельствовали в его пользу или
оспаривали его право на это. Он же должен был формальным образом дать
клятву, что утверждение его истинно. Несомненно, что во время суматохи
и неразберихи во время сражения многие могли приписать себе достижения
других. При первом же удобном случае после битвы вождь созывал воинов,
что делалось предпочтительно перед возвращением в лагерь. Сама
процедура варьировалась в различных группах и применительно к
обстоятельствам. По одному из сообщений, воины рассаживались
полукругом, а у входа в их круг клалась бизонья шкура. Некоторые
индейцы плясали под бой барабанов. Воин въезжал в круг, внезапно
замирал на месте и вонзал свое копье в бизонью шкуру. Музыка и пляска
утихали и воин под присягой сообщал подробности своих деяний и
предъявлял претензии на ку. Закончив, он спешивался и присоединялся к
своим товарищам в полукруге. Пляски и бой барабанов возобновлялись.
Призывался второй воин и с тем же ритуалом излагал свою историю, после
чего тоже садился в полукруге. Воины обсуждали услышанное и либо
признавали подвиг, как ку, либо отвергали его.
Бывало, что разведчик, неожиданно столкнувшийся с врагом, либо погибал,
либо добывал ку. В таком случае никаких свидетелей его подвига не было.
Ему необходимо было доказать свою правоту. Если он принадлежал к группе
Водяной Конь, то делал это с помощью присяги на куске бизона.
Возвращаясь к своей группе, он извещал ее, что несет важные новости.
Перед тем, как войти в лагерь, он дожидался сбора всех воинов. Они все
становились в ряд позади трех-четырех кусков бизоньего мяса,
поставленных вместе в виде типи. Разведчик подъезжал к ним и поражал
копьем столько кусков мяса, скольких врагов он убил или коснулся. С
каждым ударом он кричал «A-he!» Если же он не добывал ку, то просто
обходил кучу и разбрасывал ее в знак того, что новости, принесенные им,
истинны. Ложное объявление ку по всеобщему убеждению влекло за собой
несчастье и смерть.
Команчи признавали два удара-ку на одну жертву. У шайенов позволялось
касаться трижды, у арапахо - четырежды. В бою члены племени считали
свои ку, независимо от достижений союзников в том же сражении. Первый
человек, коснувшийся поверженного врага своим оружием или рукой,
издавал крик A-he! - «Я притязаю на это!» Это приравнивалось к самому
убийству или даже считалось выше его.
Ку являл собою и тип имущества, который можно было передать от хозяина
его товарищу при посредстве публичной церемонии. Подобная практика
могла появиться только после поселения в резервации, когда сражения
ушли в прошлое и ку стали редкостью. Для такого обряда приглашались все
члены группы. После пляски хозяин выходил в центр круга, призывая всех
остановиться. Затем он сообщал подробности о своих ку, клялся в их
истинности и в завершении говорил: «Теперь я отдаю это моему брату ...»
Поименованный человек вставал и говорил: «Теперь я беру эти деяния.
Свидетели мои в том Отец-Солнце, Луна и Земля-Мать». Вслед тому гремели
барабаны. Ку даровались только храбрым людям. Их нельзя было купить или
наследовать.
Война велась по личному усмотрению и, теоретически, возглавить военный
отряд мог любой команч и никакая власть не могла воспрепятствовать
проведению набега. Молодой воин, пока не наберется опыта, должен был,
обычно, служить под началом старших. Ему следовало научиться выбирать
время для атаки и для отступления так, чтобы избегать потерь. Ему нужно
было еще проявить себя в бою и обрести силу через пост и видения. Без
этого никто не рисковал возглавлять военный отряд.
Человек, пожелавший возглавить военный поход или набег, намечал место и
время своих действий, проводил магическую подготовку. Затем он созывал
своих друзей и старших в палатку, где обсуждал с ними это дело. После
угощения они курили трубку, а хозяин излагал им свои планы. Те, кто не
желал присоединяться к нему в этом предприятии, пропускали трубку мимо,
не куря ее. Если предводитель получал достаточную поддержку от своего
духа-покровителя и от своих друзей, то он начинал заниматься своей
военной раскраской и боевым убранством. В полдень он принимался бить в
барабан и петь в своей палатке военные песни. Люди присоединялись к
нему и тоже начинали петь. К вечеру партия садилась на коней и
проезжала по селению, скликая добровольцев. Так они проезжали через
селение четырежды, выстроившись гуськом и распевая военные песни. Люди,
совершившие почетное дело спасения раненого или спешенного в бою
товарища, ехали теперь по двое на лошади. Таким образом они получали
общественное признание за свой похвальный поступок - о нем не давали
забывать зрителям. Когда отряд состоял из особенно популярных воинов,
мужчины, женщины и дети выходили к ним и присоединялись к ним в пении,
ободряющем воинов. Юные девушки пели у палаток известных воинов,
побуждая их вступить в этот отряд. И девушки и старухи, помогавшие
военному отряду, ожидали в случае успеха лошадей или иные подарки в
награду за свои старания. Во время подготовительного периода щиты
добровольцев вывешивались на день на стойке у входа в типи, чтобы
Солнце могло передать им часть своей всемогущей магической силы.
Подставкой им служило копье или треножник из трех копий. Ночью накануне
выступления устраивали Военный Танец. Если предводитель шел мстить за
смерть друга, эта пляска называлась Пляска Мести. Пляску начинали с
наступлением темноты и заканчивали ко времени выступления партии в
поход на рассвете, хотя команчи и не полагались на пробуждение при
пляске боевого духа партии, как то бывало в других равнинных племенах.
В темноте люди собирались у костра, оставляя в своем кольце проход в
том направлении, куда собирался выступать отряд. Добровольцы наряжались
в военный костюм и раскрашивались. Каждого танцора сопровождала
женщина-партнер. Танцор мог держать трещотки, но необязательно. Воины
плясали, если ощущали к тому желание, если пляской не руководили
кнутоносцы. Зрители образовывали круг вокруг танцоров и пели вместе с
ними. В некоторых песнях не было слов, одна мелодия. Вот образец одной
из песен:
Уйду сегодня вечером,
Идти буду долго.
Пока буду идти,
Я буду думать о тебе.
Пляска периодически прерывалась старыми воинами, которые подходили к
барабанщику и давали знать, что желают рассказать историю, пока танцоры
будут отдыхать. Они излагали историю своих «ку» и клялись в истинности
своих слов. «Отец-Солнце, ты видел меня, делающим это. Мать-Земля, ты
видела меня, делающим это. Не позволяйте мне дожить до следующего лета,
если я буду говорить ложно». Когда рассказчик заканчивал, его
награждали бурными овациями: били барабаны, гремели трещотки, звучали
воинственные кличи, топали ногами и хлопали руками. Перекрывая шум,
барабанщики затягивали новую военную песнь и пляска возобновлялась,
чтобы вскоре прерваться вновь. Пляшущие воины могли прерывать танец,
чтобы сообщить о своих подвигах. Наконец предводитель сзывал свой
отряд, говорил о необходимости выступления, о том, что они должны
выказать храбрость, чтобы народ не мог обвинить их потом в трусости.
Вскоре после этого предводитель молча и без церемоний покидал место
пляски. Танец еще продлжался некоторое время, но время от времени воины
и девушки исчезали в темноте, чтобы побыть немного вместе - команчи не
были сторонниками воздержания.
Могло выступать разом несколько отрядов. В таком случае устраивалось
несколько Плясок Войны - по очереди. После пляски воины шли к своим
палаткам, где оставались их лошади и походное снаряжение. В молчании
они сходились затем вместе уже готовые к выступлению. Ни Пляска Войны,
ни выступление не производились при свете дня - это было бы плохим
знамением и никто из членов отряда не вернулся бы тогда из похода.
Каждый воин брал с собой свое оружие, лассо, запас пищи и одежды, плащ
для плохой погоды и лошадей. Пищей обычно служило вяленое мясо -
нарезанное полосами или истолченное в порошок, а также мескитовая мука.
Это был неприкосновенный запас на крайний случай, а в пути питались
свежим мясом убитых по дороге животных. Выступая в поход и спеша
ударить на врага, воины оставляли жен, детей и палатки в основном
лагере, а сами путешествовали налегке. Предводители и носители
священных щитов могли брать с собой женщин для заботы о снаряжении, но
редко пользовались такой привилегией. Однако нередко некоторые женщины
сопровождали воинов, чтобы развлечься в небольших стычках - обычно они
стреляли из луков, находясь с краю от места схватки. Для замужних
женщин уход с мужчиной на тропу войны был обычным способом побега.
Когда вся группа намеревалась совершить нападение на отдаленного врага
(300-400 миль были обычным расстоянием для набега), они нередко брали
женщин с собой. Женщины устраивали временный лагерь из небольших
палаток в удобном месте, откуда производились удары по врагу и куда
скрывались в случае погони. Хотя апачи брали с собой в поход своих
лучших шаманов, а кайова включали в состав отряда бизоньего знахаря,
чтобы исцелять раны и совиного знахаря - для предсказания будущего,
команчи предпочитали оставлять своих знахарей с великой целительной
силой в лагере, где те лечили раненых, которых туда доставляли.
Военный отряд внимательно изучал страну, которую им предстояло
пересечь, и составлял ее карту. Все необходимые сведения о дорогах и
местности собирались у знающих старейшин. Они усаживались в круг и
чертили на земле карту, где показывались реки, холмы, долины и
источники. Линией отмечали предполагаемый маршрут на первый день. Для
каждого дня пути заготавливалась палочка со специальной зарубкой и все
они связывались в пучок. Инструкции продолжались в том же духе до тех
пор, пока все участники похода не усваивали особенности маршрута. Одна,
таким способом проинструктированная партия, в которой не было никого,
старше 19 лет из которых ни один не бывал ранее в Мексике, прошла от
своего стойбища на Брэдис-Крик в Техасе до Монтерея без всяких
проводников и набег их был удачен (об этом рассказал Р. Доджу
мексикано-команчский воин Педро Эспиноса).
Предводитель военного отряда был абсолютным диктатором во всем, что
касалось всей деятельности членов партии во время похода. В его
обязанности входило определение цели похода, составление плана
действий, выбор места для отдыха, назначение разведчиков, повара и
водоносов, общая стратегия нападений, раздел добычи, установление
порядка отхода и заключения перемирия с врагами.
Один-два разведчика держались впереди отряда на расстоянии дня или
полудня пути. Военный отряд редко выбирал для передвижений ночное
время. Воины ехали молча, ровно и спокойно, занятые только ездой. Около
полудня они останавливались отдохнуть и напоить лошадей. На ночь
становились лагерем, желательно у источника воды. Если они находились
на вражеской территории и имели под рукой холм, то отряд, обойдя холм
по кругу, располагался на его склоне, противоположном той стороне,
откуда они подошли. Вождь посылал двух часовых на вершину и партия
спокойно отдыхала всю ночь. Враг не мог подобраться к спящей стоянке
незамеченным.
Предводитель нес священную трубку. После ужина он раскуривал ее и
пускал по кругу. В это время вождь беседовал с воинами, обсуждая
направление пути, удобные пути отхода и т. д. Потом они пели. Перед
отходом ко сну предводитель пел молитвы духу-покровителю, прося
поддержки и защиты. Иногда устраивали ночные пляски: Исатаи обносил
трубку во время плясок, которые устраивались каждую ночь на пути к
Эдоуб Уоллс в 1874 году.
Военный отряд отличался от партии для набега и различие это состояло, в
основном, в цели предприятия. Хотя набеговая группа, столкнувшись с
врагами, тоже сражалась, главной ее целью все же был только грабеж.
Военный отряд же не мог уйти, удовольствовавшись только захваченной
добычей. Но лишь отряды мстителей имели четкую и определенную цель
своего похода. Родители, потерявшие сына, «никогда не находили покоя,
пока не добывали себе скальп врага». Если родитель был не в силах сам
отправиться в поход, он посылал трубку военному лидеру с предложением
отомстить за себя. Если вождь соглашался принять трубку, то он брал на
себя всю организацию экспедиции. Через лагерного глашатая он объвлял по
стойбищу: «Молодым людям все равно, если они погибнут в этом набеге, -
объявлял он во всеуслышание, - Они желают мести». После захвата
единственного скальпа мстители возвращались назад. Скальп был необходим
для Пляски Скальпов.
В своих наиболее опустошительных рейдах команчи устраивали в удобных
местах временный лагерь, где они оставляли свои припасы, лошадей и
женщин. Отсюда вождь рассылал разведчиков собирать информацию. Если их
сообщения были благоприятны, он раскрывал воинам план нападения. Часто
отряд разделялся на ряд более мелких групп и разрушительная работа
начиналась. Излюбленным временем для этого был период полнолуния. Они
никогда не нападали в темноте, не устраивали набегов, если рога
полумесяца были повернуты вверх и была вероятность дождя, после
которого их следы были бы четко видны на сырой земле. Они наносили
быстрые удары при лунном свете или налетали на изолированные поселения
среди дня, если обстановка была благоприятной. Тогда они убивали или
захватывали в плен людей, угоняли скот и лошадей в свой временный
лагерь. Подойдя к становищу или поселению, воины рассыпались и входили
в него парами или мелкими группками. Если вражеские собаки лаяли, им
бросали кусок мяса. Старшие, более опытные воины, захватывали ценных
лошадей, а юноши сгоняли в табун непривязанных животных. Иногда каждый
воин захватывал коней для себя, иногда их держали общим табуном, а уже
потом вождь делил добычу.
При этом команчам, разумеется, приходилось и сражаться с противником,
оказывающим сопротивление. Распространен был нехитрый прием заманивания
неприятеля в засаду с помощью высылаемого вперед небольшого отряда на
быстрых лошадях. Но часто горячие воины не выдерживали и преждевременно
вырывались из засады, срывая весь замысел. План нападения составлял
вождь, но в бою каждый воин начинал действовать так, как подсказывали
ему его личная магия и его склонности. Основной тактикой команчей был
внезапный яростный натиск, сопровождаемый леденящим кровь
сверхъестественным боевым кличем. Они избегали открытого боя, когда им
противостояли равные или превосходящие силы противника. Они
предпочитали внезапно атаковать небольшие отряды. Если враг не был
захвачен врасплох и не бежал, а напротив, твердо стоял на месте,
клиновидная масса команчей быстро изменяла свой боевой порядок. Они
кружили вокруг врага, охватывая его кольцом в один или более рядов
воинов. Кольцо сжималось все туже и туже. Воин, достигший ближайшей к
неприятелю точки, соскальзывал с седла и, укрывшись за конской шеей,
посылал во врага свои стрелы. Если конь бывал подстрелен, воин всегда
падал на землю на ноги и продолжал стрелять, прикрываясь щитом. Такая
тактика не только мешала врагам целиться, но и давала команчам
возможность перезаряжать свое оружие вне круга в безопасности от
вражеского огня. Они могли вынудить противника преждевременно разрядить
свои ружья и в этот момент стремительно атаковать их. В этом случае лук
ничуть не уступал мушкету. Мушкет бил дальше, но медленнее
перезаряжался, особенно верхом и на скаку. Лишь револьверы позволили
белым обрести превосходство в боях подобного рода.
Команчи никогда не принимали встречного натиска. Если их атаковывали,
то их линия рассыпалась, а воины концентрировались на флангах
неприятеля, продолжая его обстрел. В одной из битв с превосходящими
силами юта команчи позволили юта преследовать себя на протяжении 50-60
миль, то вступая в бой, то отрываясь от противника. Иногда юные воины,
чтобы показать свою храбрость и приобрести престиж, покидали линию и в
одиночку налетали на врага. Такая атака продолжалась до тех пор, пока
не уставали пони или огонь противника не становился слишком жарким.
Тогда команчи отходили, выжидая нового удобного случая.
Конечно, когда нападение производилось на пересеченной местности, среди
деревьев, скал и расщелин, тактика бывала иной. Часто лошадей оставляли
в безопасном месте и достигали врага по двое на одном коне. Когда
скачка в объезд достигала критической точки, лучшие воины соскальзывали
с коней, стараясь остаться незамеченными врагом, чье внимание было
отвлечено. Всадники продолжали отвлекать врагов, а спешившиеся воины
молча подбирались к позициям противника, готовясь нанести смертельный
удар. По иному они действовали в долине ручья, поросшей кустарниками и
чахлыми деревцами, где низкие, но крутые берега извилистого потока
давали укрытие. В таких местах невозможно было обнаружить индейца до
тех пор, пока не звенела спускаемая тетива или не раздавался свист
стрелы.
Когда товарищ бывал убит или ранен команчи прилагали все усилия, чтобы
доставить его тело в безопасное место. Два воина подъезжали с двух
сторон к лежащему воину и, подхватив, волокли в безопасное место, либо
отвозили туда, перекинув через седло одного из них. Если его не могли
вынести всадники, на тело набрасывали лассо и волокли к себе.
Для белых людей команчи являлись жестокими дикими воинами. Но команч не
был знаком с кодексом ведения войны, которого придерживался белый
человек, как и с его так называемой гуманностью. Он не брал много
пленников, потому что не смог бы их прокормить; он убивал мужчин,
захватывал женщин и усыновлял детей. Его храбрость была необычайна.
Когда сражение принимало отчаянный характер, он спешивался и сбрасывал
мокасины в знак своей решимости более не отступать. Отказываясь от
сдачи, если не было надежды на последующий побег, команч сражался, пока
хватало сил.
Хотя не в их обычае было пытать несчастных пленников, придя в гнев,
команчи могли прибегнуть к крайне варварским способам мщения. По
большей части решение участи пленника зависело от того, кто его
захватил. Известен воин, который постоянно кастрировал пленных
мальчиков, распял одного из пленников и убил навахо только потому, что
тот был болен. Воины из числа усыновленных пленников были, как правило,
более жестоки, чем сами команчи. Тесть Трещины был таким приемышем и по
рассказам он неоднакратно подбрасывал захваченных детей в воздух и
ловил их на острие своего копья. Отец Роды Грейфут, страшный шаман,
освободил мальчика-мексиканца, которого держал для ухода за лошадьми,
«потому что не хотел беспокоиться об обучении его языку». Позднее он
всегда отпускал своих пленников или давал им возможность бежать.
Однажды, когда военный отряд команчей захватил врасплох небольшую
группу тонкава, жаривших воина-команча, готовясь к его ритуальному
поеданию, они скальпировали этих тонкава, отрубили им руки и ноги,
вырезали языки, после чего бросили изувеченные тела живых и мертвых в
костер, подкинув туда дров. Когда же жертвы застонали, моля о пощаде, а
сало и кровь заструились с их лопающихся от жара тел, команчи устроили
пляску вокруг огня.
В 1933 год была записана история 90-летней старухи Держащей Ее Зонтик,
которую команчи захватили в Мексике в возрасте 6-7 лет. Историю эту она
поведала своей 67-летней дочери, жившей недалеко от Индиахома в
Оклахоме.
Раньше я жила у высоких гор в Мексике. Я не помню ни имен своих родителей, ни кем они были.
Команчи нападали на нашу страну, спускаясь с горных вершин. Они уже
захватывали некоторых моих друзей, а однажды приехали прямо к школе.
Они скакали вокруг школы на конях и бросали в нее горящие головни.
Когда дети стали выбегать, они их хватали. Учитель был убит. По обычаю
команчи, будучи в набеге, имели для добычи тайник в горах. Там же они
оставляли и пленников, когда их набиралось много.
Меня захватили летом и сделал это военный предводитель Тоуйеоуп
(Tawyawp), который сам был из пленников - он не жалел собственного
народа. Я сидела на коленях у своей бабушки снаружи своего дома. Индеец
приблизился и повалил наш забор. Он подъехал, вырвал меня из рук
бабушки и усадил позади себя на коня. Из всей моей семьи меня захватили
одну - родители в тот день отсутствовали.
Уже спускалась ночь, когда мы соединились с другими индейцами. Они
прибыли с мальчиком чабана. Самого пастуха они убили и съели его обед.
Теперь они ехали к вершинам гор. Ехали мы четыре дня и когда кончилась
пища они убили лошадь. Когда мы наконец прибыли полил сильный дождь и я
промокла. Как только мы вошли в лагерь, другие индейцы сбежались
навстречу, стали срывать с меня серьги и рвать платье на сувениры.
Другая маленькая пленная девочка сказала мне, чтобы я не боялась: «На
самом деле они не хотят обидеть тебя».
На следующее утро послышались звуки двигающейся повозки. Четырех
человек послали посмотреть. Мы услышали выстрелы. Затем разведчики
вернулись, принеся пищу и мексиканские одеяла. Я поняла, что они убили
каких-то мексиканцев.
Это был большой лагерь в горах и мы оставались тут все то время, пока
команчи устраивали набеги на страну. Они ничего тут не боялись. Мы,
пленные девочки, кормились сами, чтобы не нарушать магии мужчин.
В последний набег команчи отправились все, включая женщин. Они покинули
нас, пленных детей, под присмотром одного мужчины, тоже пленника. Он
готовил для нас конину и мы ели ее. Когда отряд вернулся из набега с
большим табуном, все стали готовиться к уходу на север. Было это,
кажется, в сентябре.
Каждая семья покидала лагерь, уводя своих лошадей. Захвативший меня
Тоуйеоуп имел с собой около 30 человек. Он не был удовлетворен своими
лошадьми и хотел бы захватить их еще больше. Его табун остался позади.
Все проходили мимо, но человек по имени Вахаоумоу (Wahaawmaw) вернулся.
Когда он подъехал, Тоуйеоуп сказал ему: «Мы пойдем в другой набег. Эта
девочка будет мешать, так что мы убьем ее». Вахаоумоу пожалел меня. Он
подумал о своих собственных детях. Его жена умерла. Он подобрал меня и
посадил на своего мула. Он дал Тоуйеоупу немного стрел, а тот дал ему
три одеяла и еще одно для меня. Мы проехали мимо лежавшей на дороге
полумертвой девушки. Она была изнасилована. Позднее мы миновали
мертвого пленного мальчика.
Вахаоумоу сказал, что не причинит мне вреда. «Когда ты вырастешь, я
возьму тебя в жены», - сказал он. Его жена умерла и его сопровождала
племянница. Он велел ей заботиться обо мне - женщины плохо относились к
пленникам. Он велел ей приглядывать за мной, чтобы мужчины не причинили
мне вреда.
Однажды ночью, когда мой хозяин был около своих лошадей, молодой воин
подошел и силком потащил меня с собой. Раздевшись, он лег и я увидела,
что мошонка его больна. Я ничего не делала и просто стояла рядом. Мой
хозяин увидел это и подошел. Он разбранил воина и увел меня обратно в
лагерь. После этого он не оставлял меня без присмотра. Он привязывал
меня к лошади и возил с собой.
По пути мы прибыли в лагерь кайова. Вахаоумоу послал свою племянницу и
меня взять у них какой-нибудь пищи. Мы были хороши собой. Он одел меня
в одеяло и раскрасил мне лицо. Мы увидели большую палатку и вошли в
нее. «Ты жена воина?» - спросили меня. «Нет, я только пленница», -
отвечала я. Кайовы дали нам вяленого мяса. Они также сказали, что
неподалеку находится большое стойбище команчей. Но когда мы пришли
туда, то нашли только дымящиеся кострища.
Весь следующий день мы шли по следам и добрались до места уже в
сумерках. Это был лагерь моего хозяина, тут жили родители его жены. Я
заметила, что их волосы и волосы его сестры были уже длинны. Он, должно
быть, провел в набеге несколько лет. Он ввел меня в свое типи, все
обвешанное одеялами, и усадил на западной стороне. Мое постоянное место
было рядом с входом. Женщина ударила меня плетью, как то было в обычае
при прибытии в лагерь нового пленника.
Моей работой был уход за детьми. Маленького калеку я носила на спине,
другого водила рядом. Когда они шли играть, я ходила с ними. Вахаоумоу
постоянно спал с младшей сестрой своей прежней жены. Ее имя было Пуки
(Puki).
Зимой охотничий отряд отправился добывать мясо. В отсутствии охотников
мы беспокоились за лошадей. Пришел снежный буран и некоторых лошадей
занесло снегом. У нас не хватало дров и еды. Пленные мальчики
прокапывали ходы в снегу и выкапывали замерзших лошадей, чтобы их
съесть. Они пристреливали и еще живых лошадей, пасшихся в зарослях.
Хорошей пищей была и кора, которую ели после конины. Мальчики-пленники
приносили и хворост для растопки.
Из-за бури охотники отсутствовали около месяца. Они потеряли много
лошадей и были на грани голодной смерти. С собой они принесли мало
мяса. Они придумали плести из сухожилий снегоступы и один человек на
снегоступах застрелил животное стрелой, а подбежав, поскользнулся и
пролетел мимо. Другие брали снегоступы взаймы, так как сухожилий на
всех охотников не хватало. Это была тяжелая зима.
Следующей весной Вахаоумоу учил меня охоте. Он все еще не брал меня в
жены. Он был добр ко мне. Его жена тыкала в меня выхваченной из огня
палкой, ревнуя к нему пугала меня, доводя до слез, но ее приемные дети
поддерживали меня.
К осени второго года я уже знала язык и ознакомилась с обычаями.
Пленные белые дети обычно принимались в племя после серии жестоких
испытаний, в которых индейцы проверяли их стойкость суровым обращением
и угрозой смерти. Их привязывали к столбу, с угрожающими жестами и
устрашающими воплями хлестали их, грозили изрубить, застрелить, сжечь.
Некоторые дети не переживали такой инициации, а выдержавшие испытание
становились рабами и им задавалась черная работа. Если он проявлял
характер, соответствующий команчским стандартам, то его ожидали лучшие
дни. Его могла усыновить семья воина или вождя. Позднее ему давалась
возможность участвовать в набегах и битвах. Если он проявлял доблесть,
то мог стать уважаемым воином и достичь равного положения с
чистокровными команчами. Пленники, по большей части мексиканцы,
занимались также ремеслами: починкой ружей, изготовлением седел.
Пленные женщины делались верными и покорными женами и тем самым тоже
могли добиться общественного признания. Обычно команчи отказывались
возвращать пленников без выкупа. Некоторые вожди пытались остановить
захват в плен белых женщин и детей, даже выкупали пленников у других
команчей и освобождали их.
Спасаясь от преследования врагов, команчи рассыпались и каждый воин
уходил своим путем. Чтобы собраться вместе им надо было предварительно
обменяться сигналами. В ночном рейде они подавали друг другу знаки,
подражая голосам совы или койота. По одному из сообщений, когда воинам
нужно было разделиться, подобравшись ночью к враждебному селению, один
из команчей сказал: «Если все будет спокойно, то мы заухаем по совиному
и если наш отсутствующий товарищ не отзовется, мы будем знать, что он
мертв». Они подавали также и дымовые сигналы с помощью костра и одеяла.
Различное число столбов дыма имело разное значение. Тропы отмечались
кучками камней. Для составления посланий применялись и кости бизонов.
Любопытное замечание о таких сигналах оставил Герман Лехман: «Мы
обнаружили бизоньи кости, сообщающие о сражении с белыми людьми. На
некоторых костях были изображены семь человек, пронзенных стрелами, и
горящий фургон. Кости были заострены. Двенадцать более крупных костей
говорили о 12 днях пути. Мы путешествовали уже 12 дней и видели вдалеке
на западе дым, что означало, что рейнджеры задали им жару и они уходят
на запад». О направлении движения отставшим товарищам сообщали также с
помощью зарубок на деревьях.
После экспедиции команчи обычно двигались днем и ночью с наивысшей
скоростью, уходя от погони - лошадей у них тогда, благо, бывало много.
Старых, медлительных и слабых лошадей бросали. Не было времени
охотиться, добывая пищу на дорогу. Пленников, которые замедляли их
бегство, бросали или убивали. Они останавливались отдыхать на
час-другой и тотчас выступали вновь, делая три-четыре такие остановки в
день. Испытывая жажду и не имея воды, они убивали лошадь и пили ее
кровь. Запас воды хранился обычно в бизоньих желудках. Его приберегали
для раненых воинов, женщин и детей, если они также были в отряде.
После боя или угона лошадей предводитель и носители военных головных
уборов прикрывали бегство. Вождь назначал двух человек на выносливых
быстрых конях следовать позади отряда на некотором от него расстоянии,
обмениваясь с основной группой сигналами - для наблюдения за тропой.
Они выжигали траву, скрывая следы от людей и собак, или перебивали
запах следов мускусом скунса, который носили при себе в особом мешочке.
После знакомства с белыми торговцами они стали использовать подзорные
трубы и полевые бинокли.
Когда между ними и преследователями оказывалось безопасное расстояние в
два-три дня пути, команчи устраивали привал. Он требовался для отдыха и
ухода за ранеными. В большинстве случаев тут же делилась и добыча.
Теоретически, предводитель мог брать себе из добычи все, что ему будет
угодно. Но реально вождь брал себе более, чем малую часть, а зачастую и
вовсе отдавал все своим спутникам. Удача на войне и соответствующая
добыча были заслугой личной магии вождя, его сверхъестественной силы.
Сила эта приходила и уходила, не сохраняясь постоянно. Если
предводитель забирал себе большую часть добычи, это было равноценно
признанию в утрате своей силы. Подобный вождь терял престиж и с трудом
собирал в другой раз военный отряд. Если же он свободно раздавал
добычу, это означало его уверенность в силе своей магии. Говорят, что
Куана Паркер, последний великий вождь команчей, не всегда бывал
благосклонен к своим спутникам. Часто он избирал себе фаворитов из
числа своих родственников и нередко оставлял себе лучших лошадей. По
этой причине некоторые воины отказывались ходить с ним в набеги. Если в
набеге человек погибал до раздела, то наследник его не включался в
долю, но если лошади были захвачены им собственноручно, их доставляли
его семье.
Во времена Гражданской войны, когда скотоводы двинулись со своими
стадами за линию поселений через Техас в страну команчей, техасский
скот стал одним из главных объектов грабежа. Его перепродавали
торговцам из Нью-Мексико - команчейрос. Индейцы понимали, что скотоводы
желают согнать их с земли ради своих пастбищ. В 1867 год сообщалось,
что «территория Нью-Мексико наполнена техасским скотом». В обмен на
скот команчи получали боеприпасы, ножи, ситец, кофе, наконечники стрел,
табак, виски, всяческие безделушки. Размах такой торговли виден из
того, что в 1867 год Чарльз Гуднайт обнаружил на Галинас Крик в
Нью-Мексико 600 голов своего скота с ранчо около старого форта Белкнап.
Он был твердо уверен, что за годы Гражданской войны из Техаса было
угнано и продано в Нью-Мексико 300,000 голов скота. Подобное
продолжалось и позднее. Утверждали также, что за два десятилетия до
1873 год из Техаса было угнано 100 000 голов скота. Немалую роль в этом
сыграли команчи и их союзники кайова. Более всего отличились в угоне
скота Антилопы-Квахади из Льяно-Эстакадо.
Если отряд возвращался с поражением, умерших хоронили по дороге. Они
помещали труп в расщелину скалы или в неглубокую могилу и заваливали
камнями. Воины, достигшие основного лагеря, раскрашивали лица в черный
цвет и обрезали хвосты своих коней. Если теряли нескольких воинов, то
возвращение в лагерь превращалось в сущий пандемониум скорби. Пленники
в таком случае подвергались опасности: их могли бранить, оскорблять,
пытать и даже убить. Все затмевала безумная жажда мести. Женщины,
родственницы погибших, в знак траура подвергали себя самоистязаниям.
Они резали себе руки и ноги, отрезали пальцы и волосы, красили лица в
черный цвет, посыпали волосы пеплом. Типи убитого, обычно, сносилось
или приносилось в жертву. Предводитель отряда также жертвовал убитому
коня или иные подарки.
Удачливая партия вступала в селение поутру. Остановившись недалеко от
стойбища, они посылали туда гонца с вестью о своем приближении. Им,
обычно, бывал самый младший член отряда. Пока народ ожидал их прибытия,
воины облачались в боевое убранство и раскрашивались. Коней вычищали
травой. Смерть воина, добывшего ку, не мешала празднеству, ибо
считалось честью погибнуть после достижения своего ку. Родственники
погибшего объединялись в танце. Узнав о возвращении воинов, люди в
лагере ликовали. Женщины пели победные песни и прославляли героев.
Пожилые люди и уважаемые женщины выносили тонкие шесты со скальпами.
Скальпы привязывались к острию копья победоносными воинами, въезжающими
в лагерь. Иногда честь носителя скальпов принадлежала предводителю
отряда или наиболее отличившемуся в набеге воину. Если не было копья,
скальпы привязывались к томагавку. Скальповую прядь на которой воин
взял первое ку привязывали к нижней губе коня. Так выражалось презрение
к врагу.
