выступали в защиту наследственной власти. Острая полемика, разгоревшаяся на страницах американских газет и журналов того времени, разрослась в канун революции в подлинную «войну памфлетов», как метко охарактеризовал ее один из американских исследователей.

Выдающаяся роль в этой борьбе принадлежит Томасу Джефферсону (1743—1826), автору «Декларации независимости» (1776), одного из главнейших документов американской революции, где впервые были сформулированы требования, утверждавшие права человека как основу справедливого общественного устройства. «Декларация» открывается знаменитыми словами, ставшими манифестом революционных американских просветителей и позднее подхваченными в Европе: «Мы считаем очевидными следующие истины: все люди сотворены равными, и все они одарены своим создателем прирожденными и неотъемлемыми правами, к числу которых принадлежат жизнь, свобода и стремление к счастью». Во главу угла в «Декларации» поставлена разделявшаяся всеми просветителями теория «естественного права», из которой непосредственно выводятся права гражданские, а также и обязанности граждан, а само устройство общества понимается как следствие общественного договора. Более того, если существующий порядок не отвечает целям охраны естественных прав, эта теория служит обоснованием права народа на открытое выступление против такого режима и изменение системы управления. «Для обеспечения этих прав, — говорится в „Декларации", — учреждены среди людей правительства, заимствующие свою справедливую власть из согласия управляемых. Если же данная форма правительства становится гибельной для этой цели, то народ имеет право изменить или уничтожить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и с такой организацией власти, какие, по мнению народа, всего более могут способствовать его безопасности».

Представляя собой один из самых ярких документов общественно-политической мысли XVIII в., «Декларация независимости» как государственный документ не отражает полностью взглядов Джефферсона: после дебатов в Конгрессе многие выдвинутые им положения были смягчены или вовсе исключены. Отнюдь не всем группировкам, принимавшим участие в революции, импонировал революционный радикализм молодого представителя Виргинии. Например, в перечне преступлений против американского народа, приводимых Джефферсоном в доказательство законности свержения колониями власти английского короля, был изъят предельно резкий по тону раздел о рабстве и работорговле. Между тем он имел для Джефферсона, неоднократно вносившего законопроекты об отмене рабства, принципиальное значение. В «Заметках о штате Виргиния» (1787), самом главном из сочинений Джефферсона, написанном после завершения Войны за независимость, он осуждал рабство как несовместимое с понятиями равенства и свободы, не только говоря о нравственной, умственной и физической деградации раба, но и усматривая в рабовладении причину деградации рабовладельца и всего общественного уклада, освящающего угнетение одной расы другой. «Я трепещу за свою страну, когда думаю, что бог справедлив, что его справедливость не может спать вечно... Не существует таких вещей, благодаря которым Всемогущий мог бы стать на нашу сторону во время подобного столкновения», — писал Джефферсон в «Заметках о Виргинии». Спустя четверть века он привел те же аргументы в пользу отмены рабства в одном из писем: «Любовь к свободе и любовь к родине в равной мере взывают о положении этих людей, и это нравственный укор нам, что им так долго пришлось взывать напрасно...». В «Автобиографии», к написанию которой Джефферсон приступил в 77-летнем возрасте, мы вновь читаем его прозорливые предостережения нации, которая, однако, пренебрегла советами философа-просветителя.

«Заметки о штате Виргиния» принадлежат к жанру, с которого, собственно, началась американская словесность. К тому времени, когда к нему обратился Джефферсон, жанр этот заметно преобразился. Вместо бесхитростных зарисовок природы, местных обычаев и нравов автор дает аналитическую картину жизни Виргинии, отмечая как положительные, так и отрицательные стороны уклада, сложившегося в результате революции. Развивая в книге идеи Просвещения, Джефферсон всемерно подчеркивает общественную роль и ценность знания, приобщения к нему народа. Последний при этом выступает в трактовке Джефферсона не только как объект власти, но и как суверен, т. е. обладатель верховной власти. Задача просвещения поэтому не сводится к подготовке того момента, когда народу можно доверить управление, но включает также и оптимальное использование власти, уже принадлежащей ему, т. е. охрану демократических свобод. Джефферсон отчетливо сознавал, однако, что сами по себе республиканские институты не предотвращают упадка нравов.

Вместе с тем в системе воззрений Джефферсона просвещение не выступало как единственное средство разрешения общественных столкновений. В отличие от крупнейших европейских

просветителей, не доживших до вдохновленной их идеями революции, он был участником революционных событий и настоятельно подчеркивал необходимость дальнейшего развития ее завоеваний. Он считал, например, что во избежание имущественного и социального окостенения общества с истечением средней жизни поколения должно осуществляться перераспределение общественного богатства, обосновывая свою позицию тем, что естественное право человека в любой сфере ограничено пределами его жизни. Для Джефферсона было «самоочевидно, что земля по узуфрукту принадлежит живым», как писал он в письме Джеймсу Мэдисону, ставшему четвертым президентом США. Те же идеи лежат в основе «Прав человека» Пейна, свидетельствуя о несомненной близости двух ведущих идеологов американской революции.

Подобные же принципы действуют, по убеждению Джефферсона, и в общественной жизни. Чувствуя угрозу правам народа со стороны поднимавшей голову олигархии, он прозорливо требовал скорейшего утверждения законов, которые закрепили бы завоевания революции до того, как она пойдет под уклон. Защита прав народа, идеалов демократии определила характер упорной и длительной борьбы, которую Джефферсон вел с федералистами, справедливо усматривая в их стремлении к усилению единоличной верховной власти опасность восстановления деспотии.

Не менее настойчив был Джефферсон в защите свободы совести. Относя ее к неотъемлемым правам, он требовал незамедлительно принять закон об отделении церкви от государства, что было смелым шагом в стране со столь сильными религиозными корнями, и сам был автором статута о свободе вероисповедания (1779), который в 1786 г. был принят Конгрессом. Из содержания соответствующего раздела «Заметок о штате Виргиния» явствует, что, сколь ни велико значение этого вопроса в утверждении демократических свобод, по существу имелось в виду нечто большее. Джефферсон отстаивал «свободное познание» от посягательств любых сил, будь то церковь или государство в целом, ибо «правители могут распоряжаться только теми нашими правами, которые мы передали им. Мы никогда не передавали им прав на наше сознание — мы не могли их передать». Ссылаясь на историю Галилея, Джефферсон, поборник идеи ограниченной верховной власти, напоминал о плачевных последствиях подобного вмешательства правителей в дела, им неподвластные. «Разум и свободное познание — единственное эффективное средство против заблуждения», — утверждал он в духе истинного просветителя, заключая свои рассуждения афористически меткой фразой: «Только заблуждение нуждается в поддержке правительства. Правда может выстоять сама по себе».

Идеи, вдохновлявшие Джефферсона, лежали в основе деятельности другого великого представителя американского Просвещения — Томаса Пейна (1737—1809). Пейн родился в Англии, в 1774 г. переехал в Америку, что, по-видимому, сыграло решающую роль в его духовном и интеллектуальном развитии. Уже в январе 1776 г. Пейн анонимно выпускает памфлет «Здравый смысл», положивший начало его публицистическому творчеству. В нем утверждается правомерность и неизбежность отделения колоний и провозглашения республики. Законность этих действий Пейн обосновывает не только злоупотреблениями английского правительства. Предпринимая длительный экскурс в историю, он тщательно анализирует институт королевской власти и, опираясь на исторический материал, показывает, что представление о вечности царской власти — опасное заблуждение, за которое человечество расплачивается веками угнетения. Было время, когда монархии не существовало, и, следовательно, установилась она в результате узурпации царями власти, им ранее не принадлежавшей. «Зло монархии, — продолжает он, — мы дополнили злом престолонаследия, и если первое есть ущерб и унижение для нас самих, то второе, будучи возведенным в закон, есть оскорбление и обман потомков».

Открывшаяся возможность покончить с вековой несправедливостью служит, по мысли Пейна, достаточным основанием, чтобы сбросить власть тирании. Но вопрос не исчерпывался утверждением национального суверенитета: поворотный момент в истории страны надлежало использовать для установления наиболее справедливой формы правления. Такой формой Пейн считал республику, поскольку в ней он видел возможность торжества принципов равенства и утверждение прав человека. Горячая приверженность идее свободы поставила «Здравый смысл» рядом с «Декларацией независимости» как манифест революционной Америки. Написанный сильным, резким, решительным слогом, он, пожалуй, полнее всего передавал умонастроения вливавшихся в революцию народных масс, с чем и была связана его необычайная популярность.

Вслед за «Здравым смыслом» в том же 1776 г. Пейн начинает выпускать «Кризис», нерегулярное периодическое издание, выходившее до окончания войны (1776—1783) и отвечавшее насущным задачам политического момента. Так,

в первом выпуске, опубликованном в критической ситуации, когда потерпевшая поражение армия Вашингтона отступала под натиском британских войск, Пейн призывал борцов за свободу Америки не щадить сил, «остаться верными своему знамени, хотя бы сама смерть стояла на [их] пути». Проникнутое глубоким пафосом начало статьи звучало как боевой клич, встречавший отклик во многих сердцах. Вашингтон приказал читать ее перед всеми частями американской армии. «Бывают времена, которые являются испытанием для человеческой души. «Воины на час» и патриоты на словах отвернутся от своей родины в годину испытаний; тот же, кто выстоит теперь, заслужит любовь и признательность всех мужчин и женщин страны. Тиранию, подобно аду, нелегко сокрушить, и все же нас утешает надежда, что, чем труднее победа, тем ярче слава». Отвергая в последующих выпусках предложения о компромиссе, выдвинутые английскими властями, которые, видя неизбежность поражения, стремились политикой уступок подорвать дело революции, Пейн призывает английский народ по примеру американцев сбросить власть монархии. Последний номер «Кризиса» был посвящен победе революции, которую Пейн приветствовал как начало «новой жизни».

По завершении революции Пейн оставляет Америку. Подъем революционных настроений в Англии и революция во Франции окрыляют его — он жаждет вновь ринуться в бой за свободу. Подобно Джефферсону, Пейн приветствует Великую французскую революцию. Ему было присвоено почетное звание гражданина Республики, а в 1792 г. он был избран депутатом Конвента и принял участие в подготовке Конституции. Ведя активную политическую деятельность, Пейн создает в годы Французской революции новое крупное произведение — «Права человека» (1791—1792). Содержание трактата не исчерпывалось полемикой с Э. Берком, в ответ на книгу которого «Размышления о Французской революции» он был написан. По убеждению Пейна, те, кто ополчился против Великой французской революции, вероятно, были бы вполне довольны совершившимся переворотом, если бы он не пошел дальше ниспровержения деспотии. Их ненависть и ярость порождены положительной программой, которую объявило Национальное собрание. Обнародованная им «Декларация прав человека и гражданина» — это вызов всякому обществу, воздвигнутому на основах несправедливости.

Участие в двух революциях заметно углубило представления Пейна о природе и основах государственной власти, об истоках революции, о характере противоборствующих сил, о роли народа, который в трактовке Берка выступал как взбунтовавшаяся чернь. И если революция прибегает к суровым мерам, то речь должна идти не о вине невежественной и жестокой «черни», а о вине аристократии, которая должна держать ответ перед историей за свои преступления.

Дальнейшее развитие Французской революции обнаружило ограниченность социально-политических воззрений Пейна. Он не понял принципиальных противоречий между жирондистами и якобинцами и тщетно пытался примирить их, а движение низов, требовавших ликвидации частной собственности, расценил как угрозу революции. Осенью 1793 г. Пейн был арестован. Освобожденный из тюрьмы лишь после падения Робеспьера, он тем не менее сумел разглядеть контрреволюционный, антидемократический характер «конституции III года» и проявил немалое мужество, потребовав восстановления всеобщего избирательного права.

Вскоре после освобождения Пейн публикует памфлет «Век Разума» (1794), написанный с позиций деизма. Тогда как «Права человека» посвящены в основном социально-политической проблематике, в его новом произведении ставится один из коренных вопросов просветительского учения — вопрос о свободе сознания, трактовка которого говорит об углублении мировоззренческих позиций Пейна. Если раньше он обращался к Библии как непогрешимому источнику, теперь он сознает легендарный характер Священного писания, связывая его происхождение с «веком невежества», когда древние предрассудки и суеверия облеклись в форму официальных религий (в том числе и христианства). Этому времени Пейн противопоставляет «век Разума», положивший начало освобождению человеческого сознания. Антирелигиозная и антиклерикальная направленность памфлета вызвала бурю негодования по обе стороны Атлантики. На голову автора, осмелившегося посягнуть на авторитет Библии, обрушились яростные проклятья.

Откровенная враждебность окружения не заставила Пейна поступиться своими взглядами. Его последнее крупное произведение, «Аграрная справедливость» (1797), проникнуто острой критикой существовавших в то время имущественных отношений. Сочинение это было направлено против апологии собственнического общества, содержавшейся в проповеди английского епископа Уотсона, красноречиво озаглавленной «О благодати и мудрости господа, создавшего богатых и бедных». Пейн не считал имущественное неравенство извечным и неизменным условием человеческого бытия. Для искоренения нищеты, этого неизбежного порождения

собственнического общества, он предлагал ввести такую систему налогообложения имущих классов, которая позволила бы государству обеспечивать неимущих. Не замечая утопичности своей программы, Пейн правильно указывал на источник социального неравенства .

В 1802 г. Пейн вернулся в Соединенные Штаты. Но здесь его ждал холодный прием. Великому поборнику ее свободы страна отплатила равнодушием и забвением. Он жил в нищете и умер в полном одиночестве.