Луис ЛАМУР
КАК БЫЛ ПОКОРЕН ЗАПАД

Часть первая

РЕКИ

Там, на западе, лежала земля - сияющая, открытая, ожидающая покорителей, и путями в нее были реки. Медленные и могучие, бурные и пенные, реки были дорогами, по которым шли первопроходцы. Они строили плоты, плоскодонки и смело пускались вниз по водам, а воды эти были зеленые, бурые, черные, испятнанные пеной, но они всегда несли людей к сердцу опасной, еще не разбуженной земли, богатства которой ждали смелых и сильных.

Глава первая

Лайнус Ролингз наткнулся на след военного отряда ютов (Юта, или юте - индейское племя юта-ацтекской языковой семьи, в которую входили также команчи, шошоны, пайюты, хопи и др. племена), когда после восхода солнца не прошло еще и часа. Высокие обрывы сужающейся долины Рио-Гранде отрезали все пути отхода, и Лайнус понял, что попал в переплет.

Ситуация была далеко не нова, поэтому он терпеливо ждал в рябой тени осинника. Конь под ним был соловый, с темной полосой вдоль спины. Сзади были привязаны в поводу три вьючных лошади, нагруженные пушниной, которую он добыл за зиму, а впереди расстилался горный склон, яркий от первой, робкой весенней зелени.

Ничто на склоне не шевелилось, да и в долине внизу... только трепетали листья осин. Но Лайнус давно уже приучился не верить в индейской стране внешнему виду вещей - и не двигался с места.

На фоне осинника он был невидим, пока не двигался, потому что его одежда, лошади, их поклажа - все было нейтрального цвета и полностью сливалось с окружающим пейзажем.

Глаза Лайнуса методично обшаривали склон, прочесывали от одного края до другого, останавливаясь на каждом кустике, дереве, скальном выходе, примечая каждое изменение цвета травы.

Давно прошли те времена, когда Лайнус Ролингз мог показаться на фоне неба на вершине гребня или лечь спать рядом с костром. Он знавал людей, которые делали такие вещи... теперь их уже нет в живых. И уж никак не случайно он всегда останавливался только в таких местах, на фоне которых его силуэт не мог быть замечен.

Если ты находишься в индейской стране, рисковать нельзя никогда, независимо от того, подозреваешь ты близость врага или ничего не подозреваешь. Ты быстро приучаешься разводить самый маленький костер, лишь бы хватило приготовить ужин, а после еды переносить лагерь на несколько миль дальше и спать в темноте, без огня.

Всякие такие мелочи - это простые способы сохранить жизнь в индейской стране; а кроме них есть еще много разных правил: никогда и шагу не делать без оружия, следить за птицами и животными - они всегда предупредят об опасности... Лайнусу давно не нужно было напоминать себе о необходимости соблюдать эти правила - для него это стало естественным, как дыхание.

По следам он увидел, что в индейском военном отряде всего дюжина ютов; и если они собрались в набег на испанские поселения на юге, то, скорее всего, сговорились встретиться по дороге с другими индейцами. Они опережали его всего на несколько минут пути, и все зависело от того, знают они о его присутствии или нет.

Он обшаривал склон подозрительным взглядом.

За ленивой, беспечной внешностью Лайнуса Ролингза скрывались острый ум и чувства, отточенные тридцатью двумя годами жизни на границе (Граница, или фронтир, в истории США - постоянно продвигающаяся на запад граница между территорией, захваченной белыми, и "дикими" землями индейцев.). Родился он в темных лесах западной Пенсильвании, где его семья была в числе первопоселенцев, а потом, когда ему едва исполнилось пятнадцать лет, переехал вместе с отцом на запад, в Иллинойс. Но отец вскоре умер, и тогда он нанялся в команду кильбота - шестидесятифутовой баржи с веслами и небольшим парусом - и отправился на запад, чтобы заняться охотой на пушного зверя.

За последующие шестнадцать лет он объездил Запад от реки Кутенал в Монтане до Хилы в Аризоне, от тихоокеанского побережья до восточных склонов Черных Гор - Блэк-Хилс. Он ставил ловушки вместе с Джимом Бриджером, Дядюшкой Диком Вуттоном, Биллом Уильямсом, Джо Уокером, Осборном Расселом и Джедедаей Смитом. За все эти годы он лишь дважды покидал горы, если не считать короткого наезда в Пуэбло Лос-Анжелос - Город Ангелов. В те два раза он посетил Сент-Луис и Новый Орлеан.

Теперь Лайнус прикинул возможный маршрут военного отряда, тщательно его изучил, но не обнаружил ничего, достойного внимания. Но он припомнил, что говорил ему Кит Карсон (Кит (Кристофер) Карсон - знаменитый охотник и следопыт; участник Гражданской войны и войны с Мексикой; несмотря на малый рост - около 1,5 м, пользовался огромным уважением белых и индейцев (они его называли Метатель Лассо); в честь него названы города - Кит-Карсон в штате Колорадо, Карсон-Сити в Неваде.) много лет назад: "Когда ты видишь индейцев, будь осторожен. Когда ты их не видишь, будь осторожен вдвойне".

Лайнус испытывал огромное уважение к индейцам. Он знал их по-настоящему, для него индеец был не диким язычником, которого белый человек превосходит во всем, а свирепым воином, живущим ради того, чтобы воевать и воровать лошадей. Индеец знает дикую землю, знает, как надо жить на ней. Никакая кошка не сможет двигаться бесшумнее, ни у какого сокола нет столь острого глаза - потому что вся жизнь индейца держится на его чувствах. И белый человек может выжить в индейской стране только в том случае, если он индеец в большей степени, чем сами индейцы.

Время шло... утреннее солнце тронуло золотым лучом горный хребет у него за спиной. Трава не колыхалась, только трепетали осины. Одна из вьючных лошадей нетерпеливо ударила копытом. Лениво прожужжала пчела в невысоком кустике.

Винтовка лежала перед ним поперек седла, ствол смотрел влево, вниз по склону, правой рукой он держался за шейку приклада, большой палец лежал на курке.

Ниже него и правее росла другая рощица, чуть побольше размером. Он оценил на глаз высоту деревьев и свое положение на местности. Чтобы добраться туда, ему придется утратить невидимость самое большее на одну минуту.

Где-то сзади зашумел легкий ветерок, затанцевал среди листвы, взъерошил траву. Когда волна ветра добралась до Лайнуса, он двинулся тоже, оставив первую рощицу за спиной. Остановился он, только когда обогнул вторую рощицу, а потом пустился вниз по склону, однако теперь под другим углом.

Впереди, совсем недалеко, неширокая долина сужалась еще больше, а потом вновь расширялась и плавно выливалась на равнину. Если индейцы знают, что он здесь, и устроили засаду, то она ждет его именно там. Не в самом узком месте, а перед ним - или сразу после него.

Когда путник приближается к опасному месту, внимание его направлено вперед, к предполагаемой точке засады, и он лишь поверхностным взглядом скользит по безопасному на вид участку местности, который ему сейчас придется пересечь. А когда человек оставил опасное место за спиной, он переводит дух и расслабляется.

Лайнус не торопился. Злачные места Востока могут подождать на несколько часов больше - или на несколько дней... С бесконечной осторожностью, держась поближе к одному из бортов долины, он прокладывал путь, следуя течению реки и выбирая дорогу поближе к деревьям или между ними.

Добравшись до места, где индейцы перебрались через поток, он остановился и подождал, пока напьются лошади. Потом спешился и напился сам, пройдя на несколько шагов выше по течению от того места, где пили лошади. Поднялся с земли - и услышал выстрел.

Он замер на месте, прислушиваясь.

Далеко ли? Полмили? Миля?

Хрипло рявкнул второй выстрел, за ним последовали еще три без перерыва, чуть не сливаясь друг с другом.

Он поднялся в седло, пересек речушку и поехал дальше, стараясь держаться в тени деревьев. Местность впереди чуть поднималась, вода прорезала в холмике глубокое русло. Здесь он отъехал от ручья немного в сторону, двинулся вверх по склону и остановился, когда глаза его оказались выше гребня возвышенности.

Перед ним лежал просторный, поросший травой луг площадью акров триста, а то и больше. С левой стороны ручей впадал в небольшой пруд - очевидно, разлившийся перед бобровой плотиной; вода отражала солнечные лучи и вспыхивала искрами, когда ветер поднимал рябь. Дальше, за лугом, речка снова бежала через долину к узкому проходу на противоположном ее конце.

В этом месте стены гор поднимались почти на тысячу футов, взбираясь крутыми склонами к гребням. Человек мог бы влезть на эти склоны практически в любом месте, но для лошади они были непреодолимы.

Клубок синеватого дыма висел над серебряной от росы травой, а ярдов на пятьдесят ближе отчаянно билась в траве раненая лошадь.

Сначала Лайнус больше ничего не увидел. Утро было тихое, молчаливое, оно будто выжидало... в воздухе еще оставалась легкая прохлада, хотя солнце над хребтом уже светило ярко. Индейский пони (Пони - на Юго-Западе США так называли выведенную индейцами породу лошадей, обычно пятнистых (другое название - пинто).) в последний раз взбрыкнул ногами - и издох. В лучах солнца кровь на плече у него сияла ярко-алым цветом...

А потом он заметил индейца. Когда юта пошевелился, Лайнус сразу увидел и остальных двоих - его внимание резко обострилось. Все трое лежали к нему спиной и смотрели в сторону луга.

Очевидно, индейцы попали в засаду. Лайнус предположил, что они ехали вслед за отрядом арапахов (Арапахо - индейское племя алгонкинской языковой семьи.) или группой трапперов, не подозревая об этом. Приподнявшись на стременах, он осмотрел участок луга, лежащий дальше убитой лошади; отсюда, с пригорка, видно было хорошо, и он рассмотрел их ясно: пятеро трапперов залегли в "бизоньей яме" - небольшой ложбинке, куда бизоны приходят поваляться в грязи, чтобы избавиться от насекомых. Лошади трапперов, без сомнения, спрятаны среди деревьев где-то на берегу речушки и, по всей видимости, их сторожит человек - или двое.

Недалеко от трупа лошади лежал мертвый индеец. Если раненые и были, то они хорошо спрятались... Нет, индейцы еще далеко не разбиты, их и сейчас остается в два раза больше, чем белых.

Обшарив взглядом местность перед собой, он заметил еще нескольких индейцев. Остальные из этого отряда, должно быть, прячутся среди деревьев у ручья...

Лайнус ничего не мог сделать. Двинуться вперед - значит, подставить себя под удар ютов, а может, и засевшей в засаде группы - они на таком расстоянии вряд ли разглядят, что он белый. Единственное, что оставалось, - ждать... может быть, появится шанс прорваться через открытое место.

Здесь, где он сейчас скрывался, деревья росли редко, порознь, но левее, вдоль речки, лесок был погуще, и речушка извивалась среди деревьев, петляя по узкой долине. Вокруг Лайнуса деревья, хоть и редкие, давали достаточно тени, чтобы надежно укрыться - это было хорошее место. Он оставался в седле, готовый вступить в бой или бежать - в зависимости от того, как будут развиваться события.

Дымок растаял. Эхо выстрелов угасло в каньоне, солнечный свет понемногу распространялся вниз по склону. То здесь, то там разрывы гребня позволяли лучам прорваться на луг и речку.

В кустах неподалеку чирикали и перепархивали с ветки на ветку птицы. Лайнус полагался на них - они предупредят, если какой-то индеец двинется в эту сторону... Он продолжал обшаривать взглядом луг.

И наконец увидел то, чего ожидал. Два индейца ползком пробирались к бизоньей яме. Когда остальные после залпа трапперов бросились наутек, эти двое свалились с лошадей и прикинулись убитыми - именно для того, чтобы напасть отсюда.

Он поднял винтовку и оценил дистанцию. Цель была едва различима, расстояние слишком велико. Он все еще колебался, не решаясь рискнуть - предупредить выстрелом обороняющихся и выдать себя - но тут ударил выстрел из-под деревьев, где, как считал Лайнус, были спрятаны лошади.

Один из ютов хрипло вскрикнул и вскочил на ноги. Тут же из ложбинки ударили две бизоньих винтовки. Пули опрокинули индейца на траву, он какое-то время дергался, но потом ослабел и застыл неподвижно.

Второй юта не двигался, и две пули, посланные наугад в траву, не заставили его пошевелиться.

Лайнус задумчиво жевал травинку и размышлял о том, что бой редко проходит так, как это принято представлять. Минуты открытой схватки под гром выстрелов редки; куда чаще бой идет вот так... редкие, лениво звучащие в тишине выстрелы, а между ними - долгие минуты напряженного ожидания, когда ничего не происходит.

На траве сверкала роса, птицы вновь завозились в ивняке. Его конь беспокойно переступал, ударяя копытами по дерну, взмахивал хвостом. Вьючные лошади безразлично пощипывали траву, либо стояли на трех ногах, подогнув четвертую, опустив голову, подремывая в утреннем тепле.

Трапперы хорошо выбрали позицию. Такая засада на открытом месте - это индейский прием, но, по-видимому, юты были захвачены врасплох, когда их собственная тактика обернулась против них. Контратаковать индейцы опасались - из-за тех, кто прятался в ивах возле речки.

Но если это равновесие продержится до темноты, то великолепная позиция трапперов потеряет свои преимущества, потому что индейцы, превосходящие их численно, смогут легко добраться до противника. Трапперы удачно устроили засаду, но теперь они, как говорится, держали медведя за хвост. Если им не удалось уничтожить большую часть индейского отряда, они сами попадали в невыгодное положение.

Через какое-то время Лайнус сообразил, что и его позиция становится все более уязвимой. Вдруг появятся другие индейцы - прибудут на условленную встречу с этим отрядом... или какой-то юта, обходя сзади, наткнется на него. А как только его заметят, он, отрезанный от остальных белых, будет тут же окружен и убит.

Но если сейчас самому нанести внезапный удар с неожиданной стороны, то можно облегчить не только положение трапперов, но и свое собственное. И Лайнус решил действовать немедленно, пока индейцы не стали хозяевами положения.

Его винтовка глядела в сторону трех ютов. Один таился в траве подальше, двое залегли сравнительно близко... Он прижал приклад к плечу и прицелился в спину ближайшему индейцу. Глубоко вздохнув, свободно выдохнул - и на выдохе спустил курок.

В узкой долине выстрел прозвучал громом. Индеец, в которого он стрелял, резко дернулся, а потом перекатился и замер лицом к небу. Лайнус немедленно выстрелил еще раз, потом, повернув винтовку левее, - еще, и каждый громовой выстрел накладывался на эхо от предыдущего.

Первая пуля попала точно, вторая пролетела мимо, третья достигла цели. Лайнус пришпорил коня и понесся по лугу с воплями и гиканьем.

Удар в спину напугал индейцев, они бросились удирать из кустов, и когда Лайнус влетел в бизонью яму, трапперы вскочили на ноги и принялись палить вслед убегающим ютам. Лайнус проехал дальше, к деревьям, и увидел, как с ивы спрыгнул худощавый мускулистый человек со слегка опущенными плечами.

- Здорово, Лайнус, - сказал он, приближаясь с широкой улыбкой, - ты появился, когда петля начала затягиваться. Откуда едешь? - С Зеленых гор.

Тем временем появились остальные трапперы и начали садиться на лошадей. Их вьючные кони были тяжело нагружены.

- До черта у вас добычи, - заметил Лайнус.

- Год был поганый, - сказал Уильямс, - но несколько недель назад забрались мы на какой-то горный отрог и добыли больше шкурок, чем за весь год.

Он перебросил ногу через седло.

- Мы направляемся вниз по Рио-Гранде, к Таосу.

Лайнус поехал рядом с ним.

- А я на восток собрался. Спущусь по реке Платт, по Миссури, а потом поднимусь по Огайо. Что-то мне вдруг припекло поглядеть на океанские волны.

- Н-ну... скорее уж на шлюх тамошних...

- Тоже верно. Я уже целую вечность не видел женщину приодетую, расфуфыренную. А взглянуть охота. И все же в мыслях у меня вода океанская. Я вот все думал - что ж я за человек, столько лет прожил, а ничего в жизни не видел, кроме индейцев, гор да шкурок.

- Ну, воду ты увидишь... насмотришься. Я-то сам вырос в Северной Каролине. Там я, конечно, моря не видал, но после побывал на Тихом океане. Надо сказать, на горы это не похоже. Раз посмотрел - и, считай, на всю жизнь насмотрелся.

- Самая большая вода, какую мне повидать довелось, - это Большое Соленое озеро.

- Народ говорит, в тех краях скоро полно людей будет. Считай, самую малость времени пройдет, и туда повалят. Я слышал болтовню про паровые повозки: будто прокладывают железную дорогу в Калифорнию.

- Глупая болтовня, - заметил Лайнус. - Кому дури хватит везти женщин сюда, в индейскую страну? А кроме того, зачем их сюда везти? Шкурок становится все меньше... а больше тут и нет ничего. Такого, чтоб вспомнить стоило.

- Земля... люди земли хотят.

- Ну, на этот счет им найдут что сказать сиу... сиу (Сиу - языковая семья, насчитывающая 68 племен: "сиу" - это сокращение слова "надовесиу", что на языке племени оджибве, жившего рядом с сиу, означает "змеи"; от оджибве это название переняли французские торговцы; основная группа племен сиу - дакота, что означает "семь костров совета".), и шайены (Шайены, или чейены (на языке сиу - "люди чужого языка"; самоназвание: дзи-тис-тас - "наши люди") - большое племя алгонкинской языковой семьи.), и арапахо.

- Ты там на востоке гляди в оба, - предупредил Уильямс, - не то враз все потеряешь... Там на востоке дикости больше, чем во всех здешних горах. Я слышал, в тамошних местах бабы просто сами под мужиков ложатся... не то что в индейской стране, где ты должен отдать воину за его скво пару одеял и двух, а то и трех пони.

***

Два дня Лайнус ехал вместе с трапперами. Потом они расстались. Ветер был холодный, но на склонах холмов появились зеленые заплаты, деревья покрывались листьями. То здесь, то там виднелись темные пятна - земля была еще влажной от недавно стаявшего снега.

Лайнус Ролингз соблюдал осторожность. Все-таки это была страна племени юта.

Если бы все индейцы были такие, как шошоны, не-персе иди чинуки-плоскогодовые - тогда другое дело. Человек может узнать их, а узнать их - значит полюбить. Не-персе похваляются тем, что ни один воин их племени никогда не убил белого человека, и Лайнус был готов этому поверить.

Но здесь была страна ютов. В списке врагов ни одно племя не было опаснее для белых, чем юта; а следом за ютами в этом списке шли арапахо...

Глава вторая

Ева Прескотт стояла одна, на несколько шагов позади своей семьи, и разглядывала суда, теснящиеся на реке Гудзон и на Эри-канале. Берег был завален высокими штабелями тюков, корзин и бочек, разных товаров и домашних вещей - все это ожидало отправки на Запад. Ничто из прежней жизни на ферме или в крохотной соседней деревушке не напоминало ей подобное зрелище.

Крупные, просто одетые мужчины толкались вокруг, орали, добродушно бранились - грузили или разгружали суда и фургоны. Мимо громыхали огромные повозки, запряженные такими большими лошадьми, каких она в жизни не видела - это были першероны и клейдесдальские тяжеловозы. С реки доносились пронзительные свистки, звон колоколов, шипение выпускаемого пара.

Вокруг Прескоттов толпились другие эмигранты, такие же, как они сами, топтались возле своего багажа и сложенной одежды, ожидая, пока их вызовут грузиться на баржу, отправляющуюся по каналу. Они тоже оборвали все связи, бросили позади все знакомое и привычное и отважились двинуться на новые и пугающие земли.

Оглядываясь вокруг, она видела мужчин, похожих на ее отца; они громко разговаривали о стране Огайо, о том, как будут занимать новую землю, о новых возможностях, о черноземе, ливнях и диких животных, на которых они будут охотиться. Они говорили громко, чтобы скрыть смятение и тревогу; конечно, одно дело болтать о рискованной затее, строить планы - тут сколько хочешь простора для восторгов, горячности, предположений, но вот по-настоящему начинать новую жизнь, забрать семью и шагнуть в полную неизвестность, как все люди здесь, - это дело совсем другое.

Раньше они были смелее, и Ева, зная таких людей, не сомневалась, что смелость к ним вернется... но теперь они опасались точно так же, как она...

Сердце у нее колотилось, в горле стоял ком. Вся эта суета вокруг была какая-то чужая, непонятная. Эти мужчины с дерзкими глазами, проталкивающиеся мимо нее, с криками выполняющие свою работу, - что им за дело до нее, до всей ее семьи? Но время от времени ее глаза перехватывали смелые, одобрительные взгляды, которые дали ей понять, что этим мужчинам может быть до нее дело... по крайней мере, в одном определенном смысле.

Ева с удивлением поняла, что такие взгляды не столько возмущают ее, сколько будоражат и доставляют удовольствие. Там, дома, все мужчины были разложены по полочкам; знала она тех, что были женаты и потому отпадали, знала и одиноких. Она могла точно оценить степень интереса к ней каждого мужчины, понимала, что означает или мог бы означать этот интерес - но сама не испытывала интереса ни к одному из них.

Точно так же они знали ее. Знали, что легко завоевать ее никому не под силу, не раз наталкивались на ее высокомерное пренебрежение, когда являлись поухаживать, подумывая о женитьбе. Так что она не особенно сожалела о том, что оставалось позади - если не считать, что она расставалась со всем знакомым и понятным.

Она покидала знакомые поля и деревья, школу, где научилась читать, писать и складывать числа, дом, где ей была известна каждая скрипучая половица, где она могла заранее сказать, как будет гореть очаг в ясный или пасмурный день, или когда поднимется сильный ветер...

Здесь, в Олбани, она чувствовала себя неловко, вся сжималась - от пыли, угольной копоти и суматохи. Зеленые поля в родных местах такие свежие и прохладные. Это был дом... раньше - а теперь это больше уже не ее дом...

Ферма продана. Чужие ноги ступают теперь по половицам дома - что ж, очень хорошо. Она чувствовала, что там ее уже больше ничего не ждет.

"Уж слишком ты много мечтаешь!" - говаривал ей часто отец, как всегда наполовину ворчливым, но неизменно ласковым тоном - и это была правда. А теперь ее мечты жили на западе, где-то на Огайо...

Она лишь смутно представляла себе, где течет река Огайо, где лежит земля, куда они едут, эта неизвестная земля, их земля, которая будет принадлежать им по праву первопоселенцев... которую никто не видел. У отца даже карты не было - да и существовала ли вообще такая карта? Все, что они видели - это несколько линий, нацарапанных на земле у заднего крыльца. Какой-то бродяга прочертил палочкой течение реки Огайо и показал, где лежат свободные земли, которые разрешено занимать.

Страна Огайо - это дикий запад, пустынный, нетронутый край. И в этот край они собрались...

Вот уже несколько лет слышит она это название - Огайо... и теперь оно как будто выжжено в мозгу. Люди говорили о нем, как о земле обетованной.

Неподалеку какой-то бородатый мужчина со знанием дела толковал о реках Миссури и Платт, о путешествиях на кильботе и торговле пушниной. Он рассказывал двум подвыпившим речникам с Канала об индейцах, что живут в диких местах вдоль этих рек. Она в жизни не слышала про эти отдаленные реки - для нее и Огайо протекала уже где-то далеко-далеко.

Ева была девушка замкнутая и сдержанная. Вот и сейчас она молча следила за суетой вокруг, но мысли ее были далеко - в этой пока неизвестной стране Огайо. Если она не смогла никого найти себе дома, как можно надеяться, что кто-то встретится там, где людей еще меньше? Многим из ее подружек пришлось удовольствоваться куда меньшим, чем они мечтали. Когда девушке переваливает за восемнадцать, ею постепенно начинает овладевать отчаяние... Но эти неотвязные мысли никак не отражались у нее на лице.

Впереди рядом с родителями стояла ее шестнадцатилетняя сестра Лилит, тоненькая и красивая. Она резко повернулась и подошла к Еве.

- Ой, Ева, до чего интересно, да? Только я никак в толк не возьму, зачем нам ехать на запад. Почему мы не могли остаться здесь?

- Папа - фермер. Ему надо ехать туда, где есть свободная земля, которую можно занять, обрабатывать. Ну, а насчет остального, так ты скоро убедишься, что все это страшно скучно. Все интересно, пока оно для тебя новое, пока ты не привыкла, не разобралась, что к чему... а потом оно становится обыденным и нудным...

- Но разве тебе никогда не хотелось делать что-нибудь другое, не такое как раньше? Знаешь, Ева, я тебя порой вообще не понимаю!

- А как ты можешь меня понять? Иногда мне кажется, что ты и себя-то не понимаешь.

Лилит быстро покосилась на сестру.

- Но ты-то понимаешь, да? Я имею в виду, что ты знаешь, чего ты хочешь, и всякое такое. Хотела бы я так... - она наморщила лоб. - Ева, я не знаю, что со мною делается. Знаю только одно - что мне не хочется ничего этого... ни фермы, ни вообще... - Она оглянулась на забитую судами реку. - Может, я гадкая? Или просто дурочка? Понимаешь, я мечтаю о многом... о невозможных вещах.

- А они и правда невозможные, Лил? Если ты можешь о них мечтать, то, может, они возможны? А пока что они помогают тебе быть счастливее. Мечты помогают... я это точно знаю.

- Тебе легче. Ты знаешь, чего хочешь. Тебе нужен мужчина, муж, и ты даже знаешь, каким он должен быть... и тебе нужен дом. Это... это вовсе не то, чего мне хочется. По крайней мере, сейчас...

- Я знаю.

- Ева... а что, если ты никогда не найдешь его? В конце концов, тебе уже двадцать лет, и ты...

- И я старая дева? - усмехнулась Ева. - Не бойся называть вещи своими именами, Лил. Но я знаю, что найду его. Я твердо знаю.

С одного из речных пароходов донесся высокий пронзительный свисток, а потом долетел хриплый сигнал рога с баржи на канале. Колеса парохода закрутились в обратную сторону, из-под плиц полетела вода.

- Не место делает человека счастливым или несчастным, Лилит, нет - это делают люди, которых ты любишь и которые любят тебя.

- Мама говорит, что я взбалмошная, непостоянная. Ты тоже так думаешь, Ева?

- Нет, - ответила Ева и помолчала. - Ты не такая, как мы все, Лил, но на свой лад ты вполне постоянна и тверда. Я никогда не видела, чтоб кто-нибудь столько сидел с аккордеоном, как ты... Папа говорит, ты в тетю Мэй пошла.

- В ту, что сбежала с картежником? Мне папа ничего подобного в жизни не говорил! Господи, да он при нас даже имени ее никогда не упоминает! А что с ней сталось, Ева? Она что, жутко несчастная?

Но тут их брат Сэм, худощавый, сильный девятнадцатилетний парень с быстрой, легкой усмешкой, приблизился широким шагом со стороны реки и остановился возле младшего брата, Зика, который лежал на скатанных постелях.

- Теперь уже скоро, - сказал он. - Как ты, Зик?

Зик вскинул глаза.

- Я вовсе не такой больной, как поет мама. Если б она перестала скармливать мне это лекарство ложками, думаю, я бы уже давно поднялся.

Ева перевела взгляд с братьев на родителей. Зебулон и Ребекка Прескотт выглядели именно теми, кем они были: стойкие, независимые крестьяне, фермеры... и пионеры. Поначалу мать не соглашалась бросить дом, который с каждым годом становился все уютнее; но когда все было решено, возбуждение захватило и ее.

Главный аргумент Зебулона был убедительным: мы! тут не богатеем, хоть это и неважно, потому что живем неплохо... но для наших мальчиков здесь земли нет разве что для одного только.

Внезапно в толпе вокруг них началось движение, покрывая общий шум, загремел голос:

- "Гордость Ютики", начинается посадка! Всем грузиться на "Гордость Ютики"! Семья Рэмси... семья Питера Смита... Джон и Джейкоб Вури... Ли Бейкер... семья Стоэгер, все восьмеро... всем грузиться на "Гордость Ютики"!

- Следующие - мы, папа, - сказал Сэм и, наклонившись, взвалил себе на плечо сундук. - Лучше перенести вещи поближе к берегу.

Длинный сухопарый шотландец в выгоревшей домотканной рубахе покосился на Зика, который с усилием поднимался со своей временной постели, и спросил:

- Прескотт, это вы на запад собрались ради мальчишкиного здоровья?

- Отчасти... только отчасти. Главной нашей печалью, - серьезно сказал Прескотт, - были камни. Понимаешь, бывали года, когда у нас урождались по сотне бушелей (Бушель-мера сыпучих тел в Англии и США; 1 американский бушель = 35,2 литра.) камней с акра.

- Ну, Зебулон, ты лжешь и не краснеешь! У нас земля хорошая была.

- Лгать? Вот, Ребекка, ты меня знаешь, я человек богобоязненный и не вру никогда. Я говорю правду - как я ее вижу. Так вот, в той стране, где мы жили, человек плугом не пользуется. Он просто прокладывает борозды взрывами, ружейным порохом... Вот и пришло время, когда я всем этим стал сыт по горло. Вытаскиваешь ведро из колодца - так даже в нем полно камней... ну, я и сказал себе: "Зеб, вот ты сидишь тут с хворым сыном и с двадцатилетней дочкой, которая никак себе мужа найти не может..."

- Папа! Что за разговоры ты затеял!

- "...и с другой дочкой, которая ведет себя так, будто у нее мозги набекрень" - и дал я себе зарок. Если я найду человека с пятью сотнями долларов в кармане, то, значит, у этой фермы будет очередной дурак-хозяин. Что ж, сударь, Господь по доброте своей послал мне такого человека - и вот мы здесь.

- Мистер Харви, - запротестовала Ребекка, - не верьте ни единому его слову! У нас была самая лучшая ферма на весь округ. Это просто у отца нашего зуд в ногах, только из-за этого мы тут оказались, и один Бог знает, где это закончится!

- Я направляюсь в Иллинойс, - ответил Харви. - Говорят, там есть взрослые люди, которые в жизни не видели камня.

Он показал рукой на трех здоровенных парней неподалеку, которые украдкой бросали на девушек жадные взгляды.

- Это мои мальчики, Ангус, Брутус и Колин. По-моему, им охота познакомиться с вашими дочерьми.

- Они у тебя холостые, я так понял?

Харви кивнул.

- Пока да... но они стесняются.

- Этот Иллинойс... звучит вроде как неплохо... Лилит, возьми-ка ты свой аккордеон и нажми на клавишу-другую для этих парней.

- Не то настроение, па.

- Лилит, - твердо сказал отец, - иногда можно и поломаться, чтоб тебя попросили, поуговаривали, но сейчас для этого не время. Возьми и сыграй что-нибудь!

Она пожала плечами, взяла аккордеон и взглядом пожаловалась сестре. В глазах у нее было презрительное раздражение. А потом она все же растянула меха и под аккомпанемент аккордеона запела "Призрак мисс Бэйли". И сразу стало понятно, что и играет она, и поет с необычайным вкусом и талантом.

- Ну что ты завела, Лилит! Ты ж знаешь вещицы, куда лучше, чем эта! Ты играй что-нибудь такое, чтоб и мальчики могли подтянуть.

Она оглядела троих братьев.

- Какие вы песни знаете?

- Я могу спеть "Янки Дудл", - предложил Колин, - "Янки Дудл"! - презрительно глянула на него Лилит. - Кто ж захочет петь такое?..

- Их мама умерла, - извиняющимся голосом объяснил Харви. - Их не шибко много учили, как себя вести в обществе, но они мальчики хорошие. И сильные.

- Давай-ка, Лилит, выдай им "Дом на лугу"!

Лилит снова глянула на Еву и пожала плечами, показывая, что вся эта затея ей не по вкусу, но начала песню.

Прескотт повернулся к старшей дочери.

- Ева!

Ева неохотно присоединилась - три неуклюжих, нависших над головой сына Харви произвели на нее не лучшее впечатление, чем на Лилит. Парни подошли поближе и начали подтягивать, а потом и сам Зебулон, захваченный настроением песни, запел низким звучным голосом.

- Зеб! - предупредила Ребекка. - Надеюсь, ты не станешь всех заглушать...

К поющим начали присоединяться люди из соседних групп. Когда хор стал достаточно велик, Лилит позабыла про свое раздражение и, выступив вперед, с пылом повела песню дальше.

Они пели просто для своего удовольствия, не рисуясь, не сознавая даже, что большинство из них поет плохо - и их песня, казалось, осветила весь берег. Мужчины оставляли свою работу и разгибали спины, чтобы послушать, где-то далеко на одном из пароходов песню подхватили матросы. Какой-то полупьяный ирландец несколько раз притопнул в такт музыке... на короткое время эхо их голосов залило мрачные окрестности.

Когда песня кончилась, Лилит, раззадоренная собственной игрой, грянула "Эри-канал" ("Эри-канал" - народная песня типа частушек с большим числом куплетов, часто неприличных.) - тут уж подхватили все, кому было слышно музыку. Но не успели они закончить припев после первого куплета, как разнесся голос распорядителя:

- Объявляется посадка на "Летящую Стрелу"! Всем грузиться на "Летящую Стрелу"!

Зебулон подхватил тяжелый мешок.

- Это нас вызывают! Берите вещи и пошли!

Поскольку они, по предложению Сэма, успели перетащить вещи поближе, им оставалось всего несколько шагов до сходней, и Лилит, помахав в ответ тем, кто выкрикивал прощальные пожелания, заиграла бодрый марш и повела пассажиров на борт ожидающей баржи.

Палуба была забита толпой, и Ева едва протолкалась к поручням. Она замерла, глядя на Олбани. В горле стоял комок - они уже были на палубе и это, казалось, окончательно отрезало все прошлое. Теперь для них обратного пути нет...

Из Олбани, если надо, можно добраться к дому пешком, в Олбани их все еще окружали такие же люди, как они сами... но уже первый шаг на палубу положил всему этому конец. Это был шаг, разительно отличающийся от всего, что им приходилось делать раньше. Только сейчас ей стало ясно, насколько серьезное решение они приняли. Больше у них нет корней. Теперь они поплыли по воле волн...

Вокруг толпились незнакомые люди, беззаботные, шумливые чужаки - но в эту минуту даже собственная семья казалась ей чужой. Ева вступала в другой мир - и ей было страшно.

Под низким серым небом, под нависшими облаками, набухшими близким дождем, "Летящая Стрела" двинулась в путь.

На берегу канала человек в клетчатой рубашке щелкал бичом, погоняя упряжку лошадей, буксирующих баржу вдоль берега.

Понемногу пассажиры находили места для своих тюков и ящиков, и суета на палубах затихала. За спиной у себя Ева слышала рокот голосов и случайный смех.

***

От Олбани на реке Гудзон до города Буффало на озере Эри прорыт канал длиною четыреста двадцать пять миль. Прокладывали его несколько тысяч необузданных ирландцев, только-только прибывших со старой родины. "Хмыри болотные", - вот так их обзывали. И рыли они землю восемь лет. Губернатор Клинтон Де Витт торжественно открыл канал осенью 1825 года, а вместе с ним - дорогу, открывшую Запад для заселения. За двадцать лет штат Огайо перескочил по численности населения с тринадцатого места на третье, а население Мичигана увеличилось в шестьдесят раз. Четыре тысячи судов бороздили воды канала, больше двухсот тысяч человек жили на его берегах.

Ирландцы построили канал, и именно они установили здесь тот образ жизни, который стал общей нормой. Жизнь вдоль этой водной дороги была непрерывной и жестокой дракой. Люди дрались за выпивку, за женщин, за место в доках, за лошадей, за все, о чем только подумать можно... а очень часто они дрались просто ради удовольствия.

Кое-кто из этих ирландцев остался на канале, другие двинулись на запад строить железную дорогу или вступили в армию, воюющую против индейцев. Зачастую реестры личного состава армейских подразделений тех времен напоминали списки избирателей Белфаста или Дублина (Белфаст-главный город Северной Ирландии (часть Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии), Дублин - столица государства Ирландия.). Однако пришло время, когда их сыновья и внуки перестали быть презренными "ирландскими голодранцами", когда они становились политическими, общественными и промышленными лидерами в пятидесяти городах - почтенными, уважаемыми и богатыми людьми.

Баржи, ходящие по каналу, имели экипаж в три-четыре человека. Мальчик или взрослый мужчина, управляющий лошадиной упряжкой, которая двигалась по специальной дорожке на берегу, - бечевнику, - и тащила баржу на бечеве, получал от семи до десяти долларов в месяц. Рулевому порой платили целых тридцать долларов в месяц - по тем временам это был приличный заработок. Капитан часто сам работал за рулевого; в противном случае он сидел на палубе, покуривая трубку, и выкрикивал оскорбления людям на других баржах. Иногда обязанности кока исполняла жена капитана, но чаще это была одна из тысяч женщин, которые пробирались вдоль канала, связываясь то с одним речником, то с другим, женщин, столь же ревниво отстаивающих свою независимость, как и любой мужчина на канале. Баржи всех форм и размеров, выкрашенные в самые разные цвета, двигались по каналу вверх и вниз, наперегонки мчались за грузом - а порой их экипажи дрались за груз, и все действия этих людей сопровождались криками и протяжными гудками - по всему Эри-каналу звучали судовые рожки.

Продвижение на запад, участниками которого они стали теперь, началось уже больше сотни лет назад, но лишь сейчас оно набрало такой размах, какого не помнит мировая история.

Всегда были люди, которые уходили на запад, чтобы поглядеть и пощупать нетронутый дикий мир; кто были трапперы - охотники на пушного зверя - и торговцы с индейцами, которые каждый сезон продвигались чуть дальше в дикие места. Так же как и разведчики гор, проникшие до крайнего Запада, это были люди, не боящиеся приключений, это были охотники, это были одинокие мужчины. Они просачивались через горы, спускались по реке Огайо и наконец добирались до Миссисипи. Таким человеком был, к примеру, Дэниел Бун (Дэниел Бун - знаменитый охотник и проводник, открыл Кентукки. Замечательный силач, добродушный шутник. Случайно убит в 1820 г. Прообраз Кожаного Чулка из романов Купера.).

А потом в 1803 году Джефферсон купил Луизиану (Томас Джефферсон - президент США в 1801 -1809 гг. Луизиана - владения Франции на территории нынешних США (по Миссисипи от границы с Канадой на севере до Мексиканского залива на юге).), и за одну ночь границы молодой нации продвинулись далеко на запад. И это вызвало перемену в национальной психологии.

На запад отправилась экспедиция Льюиса и Кларка (30 человек под командованием офицеров Льюиса и Кларка прошли шесть тысяч миль через северо-западную часть территории нынешних США в 1804-1806 годах и вышли к Тихому океану.), чтобы исследовать пути через отдаленные горы к Тихому океану; а некоторые, вроде Джона Коултера, предпочли остаться на Западе. За ними последовали Кит Карсон, Джим Бриджер, Билл Уильямс, Джо Уокер... и Лайнус Ролингз.

Парни с ферм бросали свои плуги и отправлялись на запад. Путешествие начиналось из Сент-Луиса или Индепенденса. Блуждая по улицам этих городов, деревенские парни видели на реке Миссури кильботы и каноэ, приплывшие с ее дальних притоков - рек Платт и Йеллоустон, они видели, как сходят на берег люди с холодными глазами, одетые в куртки из оленьей кожи; их легины (Легины - кожаные гетры, доходящие до верха бедра.) и набедренные повязки оставляли открытыми ягодицы, от загара бурые, как их одежды из оленьей кожи. В тавернах, разбросанных вдоль берега реки, они проводили время с портовыми женщинами, пили, орали и рассказывали потрясающие истории о далеких горах, о несущихся с них потоках белопенной воды и о прекрасных индейских девах. Парни с ферм слушали и завидовали. Одни говорили, что идут на запад за мехами, другие - за золотом, третьи - за землей; но, если разобраться толком, то выходило, что и первых, и вторых, и третьих на запад манит сам Запад. А все остальное это были лишь отговорки, загодя припасенные простые ответы на простые вопросы. Они шли на запад ради дикой вольной жизни, ради отчаянных приключений в пустынных горах, шли на зов открытых прерий, где буйные ветры веют над тысячемильными просторами покрытой травой земли.

Они плыли по Эри-каналу, шли по Дороге-в-Дикий-Край, по Тропе Натчезов (Натчезы, или натчи - племя из группы крик ("индейцы ручья Очизи") мускогской языковой семьи.), и эти диковинные имена возвращались обратно, звучали в ушах слушателей - и пробуждали в людях странные желания... эти имена будили в них беспокойство, и в глазах появлялась какая-то жажда.

Люди шли на запад по Сухопутному Тракту, по Тракту Санта-Фе, Орегонскому Тракту, через Переход Гастингса, по Аплгейтской Дороге. Многие из них проливали свою кровь на этой земле, но там, где они умирали, проходили другие, живые...

На равнинах им встречались индейцы - лучшие в мире конные воины всех времен, которые жили ради войны и битвы. Они громили лагеря белых людей, и там, где им удавалось победить, они грабили, жгли и пытали, а потом возвращались в свои селения, нагруженные добычей. Но белые люди продолжали приходить.

Однако теперь появилось отличие - они везли с собой своих женщин. Они шли, чтобы остаться здесь навсегда.

Молодые, старики, зрелые люди - никто не мог устоять перед мечтой, зовущей людей на Запад. Слабые падали в пути или сдавались и возвращались обратно в свои деревни, и сидели там, скорчившись от страха, вместе с другими такими же... но сильные выживали или погибали, сражаясь, а те, кто выжил, становились еще сильнее.

Это была пора исследований, борьбы, время титанов, идущих по титанической земле. Это были времена сродни гомеровским и елизаветинским (Время правления в Англии королевы Елизаветы I (1558-1603), известное географическими открытиями, войнами против Испании в Европе (разгром "Непобедимой Армады") и Вест-Индии.), и люди, взращенные в те эпохи, были бы как дома на Западе, и говорили бы на одном языке с окружающими.

Ахиллес и Джим Боуи (Полковник Джеймс Боуи, один из героев битвы при форте Аламо, в которой несколько десятков техасцев пытались отразить нападение пятитысячного отряда мексиканцев и погибли все до одного - сам Боуи, знаменитейший охотник Дэви Крокетт, Баррет Трэвис и другие, ставшие национальными героями; изобрел "нож Боуи" - особый охотничий нож с лезвием длиной 22-37см, широко распространенный на Западе.) имели между собой много общего; сэр Фрэнсис Дрейк (Фрэнсис Дрейк - английский мореплаватель, вторым после Магеллана совершивший кругосветное путешествие (1577- 1580); "королевский пират", которого королева Елизавета за победы над испанцами произвела в рыцари, адмирал, фактический руководитель разгрома "Непобедимой Армады".) и Джон Коултер или Кит Карсон отлично поняли бы друг друга.

Это были люди мира, где все решает сила, сильные люди с сильными страстями, жизнь которых держалась на их силе и умении. Одиссей мог бы шагать рядом с Джедедаей Смитом, Крокетт мог бы штурмовать стены Трои. В командах Фробишера, Хокинса (Мартин Фробишер, Джон Хокинс (в старых книгах можно встретить написание Гаукинс) и его сын Ричард - знаменитые английские каперы, грабившие испанцев в Вест-Индии; капер - владелец частного корабля, получивший от правительства патент на боевые действия против судов противника.) и Дрейка любой из них чувствовал бы себя как дома...

***

Баржа медленно двигалась по темной воде канала. Ева Прескотт стояла у поручней; за спиной у нее разговаривали люди, произнося странные, поэтические, музыкальные имена и названия, и звуки этих слов будоражили ей кровь.

Это были волшебные, волнующие названия, каждое звучало, как символ дикой романтики. Санта-Фе и Таос, Аш-Холоу - Лощина Праха и Кросс-Тимберс, Арканзас, Богги-Депо - Болотная Станция, Уошито... Коттонвуд-Крик - Тополиная Речка и Южный рукав реки Симаррон... в этих названиях жило волшебство.

Мимо скользили берега, солнечный свет отражался в глядящих на канал окнах домов, а потом вдруг раздался крик:

- Мост! Мост! Пригните головы, а то потеряете скальпы!

Загудели большие рога; кто-то неподалеку произнес незнакомое слово "арапахо"; сзади звучали другие голоса, каждый вел свой разговор, из которых она вылавливала какую-то мешанину слов - непонятную, но странно музыкальную:

- Я предпочитаю карабин Норта. Никто не может сделать такой карабин, как Симеон Норт... Шайены.. потерял свои волосы... Спэниш-Форк... Работы Симеона Норта, по патенту Хэла... Капсюльная винтовка? А что ты будешь делать, если все капсюли выйдут? Нет, я предпочитаю кремневое ружье... уж кремень-то я везде найду... Команчи... Речные пираты... Техас... выселиться из страны... Мех такой густой, просто поверить невозможно... Везде воры... Речные пираты.

Снова раздался звук рога... "Мост!"... на берегу щелкнул бич, будто выстрелили из пистолета... "нет, для сиу это слишком далеко на юг"... "вниз по Огайо"... никогда не видели его больше"... "Мост!" Снова взревел рог, от дальних холмов докатилось эхо...

Неожиданно рядом с ней появился Сэм.

- Эй, Ева, разве не здорово? Я все удивлялся, куда ты подеваласъ! Ты только подумай, Ева, мы построим плоты и поплывем вниз по Огайо! Здорово, а?

- Да, Сэм, здорово...

Но мысли у нее были об одном: найдется ли тот мужчина, которого она никогда не видела, о котором мечтает, найдется ли он где-нибудь там, в стране Огайо?

Она глянула снизу вверх на Сэма - он был такой возбужденный, так горел желанием одолеть любую трудность... Внезапно ее охватил страх, настолько острый, что она чуть не закричала.

- Сэм, будь осторожен, - сказала она тихо, почти шепотом. - Ох, будь осторожен...

Он улыбнулся, в глазах у него запрыгали чертенята.

- Осторожен? А из-за чего тут быть осторожным?

Глава третья

Ева Прескотт выпрямилась над костром и отвела с лица прядь волос. Лицо у нее разгорелось от огня, она немного постояла, прислушиваясь, как булькает в котелке.

Над ней вздымались высокие деревья, черные, чернее ночного неба, даже неба без звезд. Это были древние, массивные деревья... отец, Сэм и Зик едва смогли втроем обхватить самое маленькое из них.

Ветер шевелился в ветвях, ласково потрескивал огонь... под речным берегом, ярдах в двадцати от костра, таинственно журчала вода.

Веселье и легкомысленные разговоры, которые она слышала на Эри-канале, остались далеко позади. Они сошли с баржи у горловины канала в Буффало и за Два доллара купили разбитую двухколесную тачку, куда поместилось все их добро. На себе они толкали ее и тащили почти триста миль, а здесь построили плоты - Прескотты сколотили плот для себя, а Харви, которые путешествовали вместе с ними - второй.

Сейчас оба плота привязаны к деревьям у берега, а утром они двинутся дальше, будут весь день спускаться вниз по реке... она просто бесконечная. Какая непривычная жизнь, путешествие это... Каждый день полон забот, и в дороге они не думали ни о чем, кроме нынешнего дня... А все остальное было забыто до тех пор, пока не закончится путешествие...

У огня было уютно. Даже здесь, на полянке у самой реки, расстояния казались громадными. Сэм с отцом натягивали брезентовый навес на ночь, а мама нарезала ломтями мясо - Сэм утром подстрелил оленя.

Ева начинала понимать, что может сделать с человеком дикий край, нетронутая природа. Впервые она осознала едва заметную перемену в отношениях родителей между собой. Раньше мама всегда была сильной, всегда держалась на равной ноге с Зебулоном, а временами даже брала над ним верх. А сейчас она больше полагалась на папу. Зебулон разбивал лагерь, рубил дрова, выполнял все другие работы в лагере, и в каждом движении его ощущалась спокойная уверенность, сознание своих сил - такого она никогда раньше не замечала за отцом. Никогда до сих пор Ева не понимала, какую он представляет собой надежную опору для семьи.

В диком краю мужчина - самый главный, потому что от его силы зависят все. Лучше, чем когда-нибудь раньше, она начала понимать, почему мужчины любят дикий край: он требует от них силы и изобретательности, и им по душе ощущение дела и созидания, которое дает им природа.

Ева взяла свою книжку и села на землю, наклонившись к огню, чтобы лучше видеть. К костру подошла Лилит. Ева подняла глаза.

- Лилит... вот послушай: "И в этом лесу пришла минута мучительного расставания. Красивый молодой охотник вырезал на стволе дерева два сердца, а потом, отойдя на десять шагов, метнул нож и вонзил его в место слияния двух сердец..."

- Слияния... как это?

- Ну, то место, где они касаются друг друга. А теперь молчи и слушай дальше: "Меткость его была несравненна. Трижды бросал он нож. "Этот раз - на счастье", - сказал он после первого броска. "А этот - за любовь", - после второго. "А это - молитва, мольба о неумирающей любви"... - Ева вздохнула и мечтательно добавила:

- Разве это не прекрасно?

- Наверное... Только так никто никогда не разговаривает.

- Дело в чувствах, а не в словах.

- Ева, что-то ты не то говоришь. Ты хочешь стать женой фермера, но тебе никогда не сыскать фермера, чтоб был таким мужчиной, о каком ты мечтаешь. На самом деле тебе вовсе не хочется выходить за фермера.

- Тебе тоже.

- Я не хочу иметь ничего общего с фермой, - ответила Лилит, глядя в огонь. - Я хочу ходить в шелковых платьях и ездить в красивых каретах, вроде тех, что мы видели в Олбани.

Она повернула голову и посмотрела на Еву.

- Я хочу, чтобы от мужчины приятно пахло, хочу обедать в ресторане. Все, чего мне хочется, есть там, на востоке... а мы здесь, и уходим все дальше и дальше! Но подожди - у меня еще будут красивые платья... и все остальное!

- Тебе всего шестнадцать лет, Лил. У тебя еще много времени впереди. А кроме того, главное - это сам мужчина, а не место, где он живет.

- А мужчина, какого тебе хочется, вообще нигде не живет, такого на свете нет и никогда не будет.

- Не верю, Лил. Не могу я в такое поверить. Я знаю, что я чувствую... не может быть, чтоб я одна на свете это чувствовала. Я хочу найти такого мужчину, чтобы любил меня, а вовсе не такого, которому просто нужна подходящая жена. Есть где-то на свете человек, который чувствует то же, что и я...

- И ты собираешься найти его на Западе? - с сарказмом протянула Лилит.

- А где ж еще? Мне кажется, человек с таким строем мыслей обязательно отправится на Запад. В нем должна быть поэтичность, а поэтичные люди любят леса и горы. Конечно, в жизни и работе фермера тоже есть своя поэзия. Да, работа тяжелая, но большинство дел, которыми стоит заниматься, - нелегкие, и когда человек вспахивает землю, бросает в нее зерно, а потом наблюдает, как у него растет хлеб, он в этом находит свою поэзию - так мне кажется. Я слышала как-то, один человек говорил, что вся настоящая сила идет из земли - и я ему верю...

- Ева! - позвала мать. - Взгляни-ка на жаркое! Пора уже лук класть!

К костру подошли Зебулон и Сэм.

- Ночью нам придется дежурить, Сэм, - сказал отец. - Поговаривают о речных пиратах. Они людей убивают, чтобы их добро забрать. А с нами ведь женщины, так что надо быть здорово бдительными...

- Я буду сторожить первую половину ночи, па. А ты - вторую. Эти Харви, - добавил он, - уж слишком крепко они спят, нельзя на них полагаться. - Он поднял глаза к деревьям. - Они говорят, там равнины, куда они направляются... люди толкуют, там жизнь совсем другая. Почва богатая до невозможности, можешь самую глубокую яму вырыть - и все будет чернозем.

- Человеку надо строиться поближе к дровам, - возразил Зебулон. - А иначе чем топить станешь, когда зима придет? Вам, ребята, никогда не приходилось суетиться ради дров, как мне довелось, когда я мальчонкой был. Не так уж далеко приходилось ходить за ними, но когда зима наступает, любая дорога становится слишком длинной...

Он прислушался к звонким ударам топора, доносящимся от стоянки Харви.

- Крепкие парнишки, - сказал он. - Хотел бы я, чтоб Ева пригляделась к какому-нибудь из них.

- Да брось, па, - мягко возразил Сэм, - ничего ты такого не хотел бы. Эти парнишки не для Евы... и уж никак не для Лилит. Я думаю, люди они вполне хорошие, и работники отменные, но Ева и Лилит - они ведь совсем другие. Слишком уж по-особому они скроены, чтоб за таких парней выходить.

Девушки отошли от костра, было слышно, как они плещут водой, умываясь у навеса.

- Ну, а как же им не быть особыми! Ведь мама - женщина с тонкими чувствами.

- Да, насчет этого они в нее пошли, - задумчиво отозвался Сэм. - Но только я все вспоминаю истории, что ты любишь рассказывать... как вы ездили в Олбани поглядеть представление. Я тебе говорю, пап, ты временами и сам не знаешь, что у тебя в мозгах. Да возьми хоть это нынешнее путешествие. Только ты меня правильно пойми, я же сам был за. И, кстати, мама тоже. Но вспомни: ты ведь отделался от хорошей фермы, чтобы двинуть на Запад. И отчего ж, ты думаешь, так вышло? А просто оттого, что тебя тянуло к другой жизни. Ты любишь перемены в жизни, и яркие цвета, и когда люди поют - и в этом нет ничего плохого. Но выдай одну из наших девочек за такого Харви - и ты разобьешь ей сердце.

- Глупости ты говоришь, - буркнул Зебулон, но в душе порадовался невольно. - И что же... я тебе и вправду рассказывал про это представление? Эх, Сэм, была там одна девчонка, в красном платье с блестками - ты такой в жизни не видел!

Внезапно до них донеслись чьи-то торопливые шаги - это прибежал Зик; глаза у него были широко раскрыты и горели от возбуждения.

- Па!.. там что-то на реке! Вроде бы я слышал, как весло плеснуло!

В это время к воде направлялся Брутус Харви с ведром в руке. Он свернул в сторону и вышел на плот, чтобы лучше видеть реку - туда не доходили отблески костров.

- Никакой честный человек не станет путешествовать по реке в ночную пору, - решительно заявил Зебулон и пошел за винтовкой.

- Я вижу всего одного человека, - сказал Брутус негромко, так, чтобы только им было слышно.

Сэм схватил свою винтовку и скользнул в темноту. Дикий край уже понемногу накладывал на них свой отпечаток, и к ним возвращались самые древние инстинкты, дремавшие столько времени, - в том числе стремление прятаться в темноте, пока противник не выйдет на видное место.

Подошел от своего костра Харви с другим сыном - Колином, и Сэм с одобрением отметил их спокойствие и уверенность.

- Мне говорили, это обычный трюк речных пиратов - залягут на дно лодки, чтоб видно не было, - сказал Харви, - а как приблизятся - тут на тебя и выскакивают.

Брутус поставил ведро, перебежал, пригнувшись, под укрытие шалаша, построенного на плоту, и вытащил из-за пояса огромный револьвер.

Тем временем из темноты выплыло каноэ. Гребец сидел на корме. Все остальное пространство лодки было закрыто сшитой из оленьих кож попоной, под которой громоздился объемистый груз.

- Плывет медленно, - шепнул Зебулон старому Харви. - Там могут быть спрятаны люди, запросто. - А потом, шагнув на освещенное место, Прескотт сказал громко:

- Подплывайте медленно и спокойно, незнакомец, и держите руки на виду!

Лайнус Ролингз сделал последний гребок, и дальше каноэ плыло по инерции. Он видел на заднем плане стоящих женщин, а в тени под ближайшим деревом заметил отблеск света на ружейном стволе. Другой человек, едва заметный, прятался, присев на корточки, на ближнем плоту. Только эти двое действовали так, как должен действовать в подобных случаях мужчина.

"Фермеры, - подумал он. Если они собрались на запад, то наверняка потеряют волосы. Кроме, может, этих двоих."

- Попридержите свои пушки, - сказал он как бы между прочим. - Меня зовут Лайнус Ролингз, я голодный, как волк и мирный, как старая тетушка Элис.

Харви спустился к воде и подозрительно глянул на тюки под оленьими кожами.

- Что это у вас тут?

- Бобровые шкурки. - Однако, когда Харви шагнул ближе, чтобы получше разглядеть груз, Лайнус повторил, но теперь более низким и холодным голосом:

- Я сказал: бобровые шкурки!..

Харви колебался - он все еще не избавился от подозрений, но и угрозу в тоне Ролингза хорошо расслышал.

- Что это вы такой обидчивый... - раздраженно сказал он.

- На западе, - отвечал Лайнус, - слово человека не подвергают сомнению. - Увидев в глазах Харви недоверие и понимая, что это новичок в здешних местах, он добавил более дружелюбным тоном:

- Там, к западу от здешних мест, у нас маловато законников и нотариусов, так что если человек дает вам слово, вы ему верите. А если оказывается, что слово человека ненадежно, то этот человек - конченый... ему никто не станет доверять, никаким бизнесом он заниматься не сможет, нигде... Поэтому, - продолжал Лайнус, продвинув каноэ вдоль плота и выходя на берег, - если назовешь человека лжецом, то без стрельбы не обойдется.

Он привязал каноэ, а когда выпрямился, то увидел, что рядом со вторым мужчиной стоит девушка. Она была тоненькая, но этак красиво округленная, и осанка такая... уверенная, гордая - это ему понравилось... она напоминала молодую олениху на краю поляны.

- Мне никогда не доводилось видеть бобровый мех, мистер Ролингз, - сказала Ева. - Вы не могли бы показать мне одну из ваших шкурок?

- Ну-у, мэм, в таком случае...

Он встал на колени на краю плота, отвязал сыромятные ремешки, которые держали попону из оленьих кож, и вытащил из-под нее бобровую шкурку. Мех был густой, коричневый, блестящий. Когда Лайнус выпрямился и протянул шкурку Еве, она в первый раз поняла, какой он высокий.

В его лице просвечивал добродушный, слегка подтрунивающий юморок - и это ей сразу понравилось, но была в нем и какая-то хладнокровная, спокойная сила-такой она раньше не видела ни в ком.

- Какой мягкий, - сказала Ева, - вот уж действительно мягкий!..

- Это первосортная шкурка.

- А мы боялись, что вы окажетесь пиратом, - сказал Харви. - Нам про них столько наговорили...

- Проходите, поужинаем, - добавил Прескотт, - да и познакомимся. Нам будет здорово интересно послушать рассказы про западный край.

Ева протянула шкурку Лайнусу, но он мягко оттолкнул ее обратно.

- Это подарок. Оставьте ее себе, мэм.

Слишком ошеломленная, чтобы поблагодарить его, она стояла, прижимая мех к щеке, и смотрела, как он идет к костру рядом с ее отцом - высокий, сухой...

Рядом появилась Лилит.

- Здорово! - прошептала она. - Ты времени даром не теряешь! Это что, тот самый охотник, из-за которого у тебя мозги набекрень? Только сдается мне, на Востоке его ждут жена и шестеро детишек.

Сэм вернулся из-под дерева и подошел к костру. Лайнус поднял на него глаза.

- Из тебя выйдет толк. Осторожность всегда окупается.

Сэм покраснел - смущенно и гордо.

- Мистер, отличная у вас винтовка... Вы добирались до гор с сияющими... снежными вершинами?

- Я там жил. Я четырнадцать лет, как из дому.

Он сел, скрестив ноги по-турецки, чуть в стороне от костра и взял тарелку, которую подала ему Ребекка Прескотт. Затем пришли все Харви, принесли свои кастрюли, чайники и поставили их к огню.

- Как там земля, на западе, - спросил Харви, - хороша она для фермерства?

- Ну, я в этом не разбираюсь, но, полагаю, некоторые места хороши. Сложность в том, что люди на востоке двести лет учились, как осваивать лесистые места, а когда увидели равнинные степи, тут же объявили их пустыней. А на самом деле - ничего подобного. Просто там жить по-другому надо, вот и все.

Он очистил тарелку и с удовольствием принял добавку. Лилит взяла аккордеон и начала играть "Хочу быть одиноким". Играла она потихоньку, чтобы не мешать разговору.

- Вы припозднились в дороге, - заметил Харви.

- Не терпится добраться до Питтсбурга. Много лет уже не видел большого города, охота малость погулять.

- А эти горы, там, далеко, они что, и вправду такие высокие, как говорят? - спросил Сэм.

- Ну, насчет этого... - Лайнус задумчиво сдвинул брови и очистил тарелку, - если по чести... точно не могу сказать. Мы с Джимом Бриджером (Джим Бриджер - известный траппер, первопроходец, проводник и разведчик на службе армии. Был дружен с индейцами, носил среди них прозвище "Одеяло".) вдвоем... полезли мы, значит, как-то на махонький такой пригорочек, так, вроде как подножие горы. Тогда только-только июнь начинался. Где-то около середины июля мы уже подобрались довольно близко к настоящим горам - как вдруг встречаем парня с красивыми белыми крыльями и с арфой в руках. "Джим, - говорю я Бриджеру, - что-то мне не нравится, как этот парень на нас глядит". Посмотрел Джим - и отвечает: "Да и мне тоже". Ну, мы тут же развернулись на месте - и задали драпака... так что я и по сей день не могу точно сказать, какой высоты эти горы.

Наступило молчание. Зебулон откашлялся, прочищая горло, но, прежде чем он успел что-то произнести, Ребекка сказала:

- Ну, Зебулон, а ты помолчи. Хватит в компании и одного брехуна.

Лайнус передал свою тарелку Ребекке, она, не спрашивая, наполнила ее снова, и Лайнус сказал:

- Спасибо, мэм. Здорово вкусно.

- А что вы еще сказать можете? - отрывисто бросила она. - Вы ведь уже две тарелки умяли.

- Конечно, нажираться на пустой желудок - вредно для здоровья, мэм, только я не могу припомнить, чтоб когда-нибудь ел чего вкуснее.

Зебулон поднялся на ноги.

- Спать пора... мы утром поднимемся рано. Позавтракаете с нами, мистер Ролингз?

- Спасибо, мистер Прескотт, но временами я с постели подхватываюсь, будто силой что поднимает, и тут же в дорогу. К восходу солнца уже могу быть черт знает где... Так что спокойной ночи.

Лайнус Ролингз взял винтовку и пошел прочь от костра. Отойдя немного, оглянулся, чтобы запомнить, как что расположено в лагере. Неохотно признал, что эти новички разбили лагерь разумно, а когда заметил, что Сэм Прескотт устраивается сторожить, повернулся и пошел к своему каноэ.

Его внимание привлекло какое-то движение под деревом, он присмотрелся и увидел, что это Ева Прескотт-опустившись на колени, она расправляла одеяла, постепенные поверх куч и аккуратно нарезанных веток. В тусклом свете, доходящем от костра, можно было разглядеть на одеялах индейский рисунок.

- Кажется, это мои одеяла.

- Ваши.

- Тогда я малость не понял. Это кому будет постель?

- Вам.

- И вы все эти ветки нарезали?

- Хватит их? - обеспокоенно спросила она. - Мне раньше не приходилось делать подстилку из веток...

- Вы все хорошо сделали. - Он посмотрел на нее с сомнением. - Но зачем? Зачем вы это сделали? Уж не думаете ли вы, что должны со мной расплатиться за ту бобровую шкурку?

Она поднялась на ноги легко и изящно, не хуже любой индейской девушки.

- Это не очень... не особенно вежливо спрашивать у девушки, зачем она что-то делает.

- Манеры у меня не особенно тонкие, мэм. Мне уж довольно давно не приходилось про них вспоминать. - Он аккуратно положил винтовку на ветки - так, чтобы она была под рукой. - Спасибо вам, мэм, и доброй ночи.

Она не двинулась с места.

- Скажите, индейские девушки - красивые?

- Некоторые - да... некоторые - не очень... Ну, это зависит от того, как давно ты в последний раз видел белых девушек. А они, сдается мне, становятся чем дальше, тем красивее.

- И давно вы в последний раз видели белую девушку?

Лайнус держался настороженно. Слишком опытный он был траппер, чтоб не чуять опасность...

- Что-то я не пойму, мэм, куда вы клоните... а время уже позднее. Ваш папаша может...

- Скажите, я, на ваш вкус, красивая?

- Не слишком ли вы быстро погоняете, мэм? Я имею в виду... ладно, вы здорово красивая девушка даже для человека, который никуда не уезжал. Вас бы признали красивой где хочешь... только, сдается мне, разговор у нас сворачивает на больно уж вязкую почву.

- Вы плывете вверх по реке, а я - вниз. У нас не так много времени, чтобы получить ответы на все вопросы.

- А вы уверены - твердо уверены, что хотите получить эти ответы?

А она ведь гордая, - внезапно понял он, - страшно гордая. Не похоже это на нее - вот так разговаривать с мужчиной... что ж, голова на плечах у нее есть, и смелости хватает...

И славная она... Он до сих пор не набрался духу поглядеть на нее толком - сам-то он был не особенно смел с девушками, и знал из долгого опыта, что проезжему человеку не годится слишком внимательно разглядывать чужих женщин. Он неловко переступил с ноги на ногу. Уж слишком сразу это на него свалилось, а он не привык в таких делах торопиться с решениями. Будь это бизон, или там пума... или любой краснокожий... но это была цивилизованная белая девушка, да еще и очень красивая...

- Вы уверены, мэм? - повторил он.

- Да.

- Быть одной в ночное время... в лесу, и вообще... это не самое безопасное место для девушки. Есть в лесах что-то такое, мэм... они пробуждают в мужчине... стремление...

- В женщине тоже.

Он снова переступил с ноги на ногу. Ситуация ускользала у него из рук. Он был готов, как любой другой мужчина, но... она ведь порядочная девушка, да и родня ее тут же рядом...

- Я пришел из далеких мест, мэм, и ухожу дальше. Вряд ли вы еще когда меня увидите.

- Пожалуй, да. - Она посмотрела прямо ему в глаза. - Мне грустно будет, если так случится.

И тогда он взял ее за плечи и привлек к себе. Она подчинилась охотно, хоть и как-то скованно, и он понял, что это для нее что-то особенное, необычайное. Он обнял ее, прижал к груди и поцеловал. Он целовал ее крепко, с каждой секундой в нем нарастало желание - но целовал он ее не крепче, чем она его.

Она отступила на шаг, пытаясь перевести дыхание.

- Господи Боже, вот это да!

Лайнус с удивлением заметил, что и у него дыхание слегка нарушено, и это его обеспокоило.

- Мэм... похоже, т а к вам раньше не приходилось целоваться.

- У меня... никогда раньше не было постоянного парня, чтоб так целовать меня.

Он неловко покосился на костер - ему почти хотелось, чтобы отец начал искать ее и пришел сюда. Лайнус Ролигз никогда не задумывался особенно над словами "постоянный парень", и теперь они возродили в нем старые опасения - он нутром чуял опасность, угрозу для своей свободы.

- Послушайте, мэм, я хочу, чтоб вы одного не забывали: я уплываю вверх по реке, вы - вниз.

- И раньше бывало, что возлюбленные разлучались - но они встречались вновь.

Так они теперь уже возлюбленные?! Лайнус колебался в нерешительности, не зная, что сказать. Он чувствовал, что надо развернуться на месте и удирать во все лопатки... как последнему трусу. Бросить эту постель, свои одеяла... даже винтовку, если на то пошло.

- Мэм...

- Ева...

- Ева, я старый грешник. Закоренелый, черный грешник. И в Питтсбург я еду, чтобы грешить снова. Жду не дождусь, пока попаду туда. Ты пойми, скорее всего, весь первый месяц я буду пьяный в дым, не смогу вспомнить шлюшку, с которой развлекался, или человека, которого порезал просто так, потому что У него морда противная - а уж тебя и подавно не вспомню.

В глубине души Ева знала твердо, что это - ее мужчина. Как-то девушки умеют это определять. И сейчас она сражалась за того, кто ей нужен, о ком она всегда мечтала. Она вовсе не была уверена, что пустила в ход именно то оружие, что нужно, у нее не было опыта, который бы помог ей, но она знала, что должна выиграть свою битву здесь и сейчас.

"Я поступаю бесстыдно", - подумала она, но ей припомнились слова одной женщины: мужчина женится по случайности, женщина выходит замуж по своему плану; каждый мужчина в душе бродяга, странник, и не захочет по доброй воле расстаться со своей свободой, с правом бродяжничать.

Каждой женщине нужен дом, защита для себя и для детей, которых она выносит... поэтому, когда встречаются мужчина и женщина, всегда идет эта битва, не столько за то, чтобы завоевать мужчину, сколько за то, чтобы удержать его, когда он уже завоеван. А у нее на это не было ни недель, ни дней, ни даже часов... у нее были только минуты.

- Лайнус, скажи мне... ты еще чувствуешь на губах этот поцелуй? Или это только у меня так? Хочешь ты забыть его? Хочешь ты уйти прочь?

- Что ж ты со мной делаешь? Я чувствую себя как человек, который повстречался с медведем гризли на узкой тропе... тут уж никак не сделаешь вид, что не заметил...

Он снова шагнул к ней, а она не сдвинулась с места - стояла, подняв лицо, спокойная, уверенная, гордая... и тряслась от страха...

Глава четвертая

За час до рассвета было тихо и холодно. Зебулон Прескотт осторожно выбрался из-под одеяла, так, чтобы не разбудить Ребекку. Он сделал это с ловкостью, выработанной за многие годы, потому что привычка вставать рано глубоко въелась в его натуру. А жене нужно отдыхать... путешествие для нее - тяжкий труд, как си ни пытается облегчить ей этот труд...

В штанах и нижней сорочке, со спущенными помочами он направился к реке с жестяным тазиком для умывания в руках. Оба плота были на месте, как и положено, но каноэ исчезло. Он прошел по плоту, наклонился, чтобы зачерпнуть тазиком воды, и замер - его поразила неожиданная мысль.

- Ева! - крикнул он и выпрямился. В голосе его смешались страх и изумление. Он посмотрел в сторону навеса, где спали девочки. - Ева?..

Из-под одеял вынырнули головы, Харви сел, глядя на него. Сэм выпростал ноги из постели и принялся натягивать сапоги.

Зебулон выронил тазик и кинулся на берег, к навесу. Его охватил страх. Но тут Лилит откинула кусок брезента, который служил занавеской.

- Что случилось, папа? Что-то не так?

- Можешь ты мне сказать, где твоя сестра? - спросил он, и в голосе его звучал нарастающий гнев.

Брезент снова откинулся, и наружу шагнула Ева, убирая назад волосы.

- Папа? Что случилось?

- Э-э... так ты все еще здесь! - сказал он запальчиво. - А я уж думал, ты уехала с этим... этим траппером!

Она посмотрела на реку. Место рядом с плотом было пусто. Каноэ исчезло. Лайнус уплыл...

- Я видел, что ты вертелась вокруг него, но сказал себе, что, по крайней мере, ты наконец обратила внимание на мужчину... пусть хоть такого тощака копченого... да разве это мужчина? Так, струйка дыма...

У нее на глаза навернулись слезы. Лайнус уплыл... "Я пыталась... что еще могла я поделать? Я хотела, чтобы он остался, я старалась удержать его рядом с собой..."

- Так ты по нем слезы проливаешь? Это что же должно означать? - у Прескотта вновь нарастали подозрения. Он схватил ее за плечо. - А, ну, говори, - почти кричал он, - что это значит?

- Ничего, па... Лайнус уплыл, вот и все...

- Когда ты легла спать?

- Рано было, - мигом соврала Лилит. - Я еще не спала, Ева подняла голову.

- Нет, не рано. Я легла поздно.

- Дочка, - голос Прескотта звучал сурово. - Я задам тебе только один вопрос. Было что-нибудь такое, из-за чего мы с мамой должны тревожиться?

- Нет... нет, папа. Ничего такого не было.

Ева нырнула под навес, взяла тазик и пошла к реке вместе с Лилит. Под деревом, где она устроила для него ложе, остались только сложенные ветки. Одеяла исчезли.

- Лилит... смотри! - Ева обошла вокруг дерева и показала рукой. На стволе были глубоко вырезаны два сердца - совсем недавно. Их соединял глубокий разрез в коре. Лилит смотрела с интересом - и с завистью.

- Ты говоришь... ты хочешь сказать, что действительно заставила взрослого мужчину сделать это? И эти нелепые слова говорить ты его тоже заставила?

- Да... точь-в-точь как в книге. И, кажется, ему это понравилось.

- Ева Прескотт, ты врешь почище, чем твой папаша! Ты сама вырезала эти сердца!

- Не стану говорить, что мне не пришлось подлизаться, но все же он это сделал. Он сказал, что это случай серьезный, все равно что проходить речной порог без весла.

- Но это все-таки не удержало его рядом с тобой! Я так думаю, он согласился на все эти глупости, лишь бы поскорее от тебя отвязаться и удрать. Ты ж знаешь, какие они, эти бродяги... вовсе им не хочется оставаться на одном месте. Считай, тебе повезло, что он уплыл. Или ты хочешь бродить всю жизнь, как какая-нибудь скво? Как индейская женщина? Видать, к таким он только и привык.

- Я увижу его снова, - сказала Ева с глубокой убежденностью. - Я знаю это... и, во всяком случае, у него нет жены и шестерых детишек. Пока что нет!

***

Вечер опустил на реку прохладу. Солнце садилось у Лайнуса за спиной, косые лучи окрасили потемневшую воду реки угасающими цветами. Обрывистые берега теперь поднимались выше, стволы лесных деревьев сливались в сплошную черную стену, хотя верхушки все еще выделялись неровной линией на фоне неба.

День тянулся медленно. Течение казалось более сильным, чем прежде, а может быть, он греб не так усердно. Его раздражало, что мысли, помимо воли, все возвращались к этой девушке на последней стоянке. Обычно его разум был кристально чист и открыт для восприятия впечатлений, предостережений, признаков опасности. Инстинктивно он улавливал каждую перемену света и тени, любой намек на движение...

- Да, это женщина что надо, - сказал он вслух. - Будь я из тех парней, что хотят жениться...

Он заметил белую надпись раньше, чем смог разобрать слова. Объявление стояло прямо на берегу, а за ним вверх по обрывистому склону поднималась тропка к пещере, внутри которой были видны, слабые отблески огня.

Он подгреб чуть поближе, чтобы прочитать надпись, слегка подгребая веслом, пока его проносило мимо.

"ЗДЕСЬ ПРОДАЕТСЯ ДОБРАЯ СТАРАЯ ВЫПИВКА"

Это было приглашение - и вызов. А вообще-то, уже довольно поздно. Если выпить стаканчик-другой, можно будет крепко заснуть и хорошо выспаться... а он нечасто позволял себе спать по-настоящему.

- Н-ну... ладно. - Он ловко повернул каноэ и направил к месту, где были причалены две лодки-долбленки (Лодки из березовой коры - каноэ - использовали индейцы; белые обычно выдалбливали лодки из стволов тополя.).

Из пещеры наверху доносились едва слышные звуки музыки - кто-то наигрывал на гармонике в веселом плясовом ритме.

- Н-ну!... - повторил он. - Против такого я не стану возражать. Это, конечно, не Питтсбург, но выпивка лишней не бывает... один черт, сколько ни пей, а опохмеляться придется...

Лайнус привязал каноэ, взял винтовку и пошел вверх по тропке. Левее, за деревьями, он заметил остатки другой тропы. Темно не было, хотя солнце уже село некоторое время назад. Старой тропой давно не пользовались, но, раз она тут есть, значит, кто-то жил здесь задолго до того, как появились эти люди. Скорее всего это была индейская тропа - а может, ее оставили какие-то давние охотники.

А потом музыка наверху замолкла, и кто-то выкрикнул:

- Посетитель!

У входа в пещеру появилась босая светловолосая девушка, довольно хорошенькая, хоть и одетая в какую-то рвань.

- Что, мистер, жажда замучала? - окликнула она. - Проходите, тут у нас виски первый сорт!

- Я сухой, как кузнечик на сковородке.

Лайнус вытер губы тыльной стороной ладони и прошел за девушкой в пещеру. Человек, который играл на гармонике, заметил Лайнус - а он обычно все замечал - тощий сухопарый парнишка, глянул на него как-то странно, с усмешечкой, как будто засчитал себе победу над Ролингзом.

Изнутри пещера была освещена пламенем костра, который горел в созданном природой очаге - дым вытягивался через отверстие в кровле пещеры. Был здесь бар - две доски, положенные на бочки, а за баром Лайнус увидел высокое узкое отверстие, ведущее в следующий грот. Через этот проем проникало легкое дуновение ветерка.

Два худых, сурового вида мужчин играли в карты, поставив у стены вместо стола упаковочный ящик. Еще один человек, облокотившись на доски, беседовал с седоголовым патриархом, который стоял за стойкой.

Патриарх протянул Лайнусу руку.

- Меня зовут Хокинст, са-а (так, по-южному протяжно, он выговаривал слово "сэр"). Полковник Джеб Хокинс, недавно из Алабамы. Куда направляетесь, са-а?

- В Питтсбург.

- Он по виду человек с гор, па. Бьюсь об заклад, у него в каноэ полно шкурок!

- О! Ну, са-а, я в восхищении? Человек, достаточно смелый, чтобы двинуться на запад, чтобы с отвагой противостоять индейцам равнин, чтобы одолеть расстояния и горы?.. Са-а, первая выпивка за мой счет. Садитесь, са-а!

Лайнус прислонил винтовку к бару и наблюдал, как полковник взял в руки оловянную кружку и глиняный кувшин.

- В этом виски никакого перца, никаких змеиных голов (В дешевые сорта виски, особенно для торговли с индейцами, добавляли красный перец, табак, мыло, головы гремучих змей и даже небольшое количество стрихнина.), са-а. Чистое зерно, сладкий поцелуй солода и вода из родников округа Бурбон в Кентукки. Лучшая ключевая вода по эту сторону от рая, са-а. Мы называем виски "бурбон", по названию округа.

Лайнус игнорировал кружку и потянулся за кувшином; наклонил его, оперев на согнутый локоть, и жидкость полилась ему в горло. Люди за карточным столом прервали игру и восхищенно уставились на него, разинув рты.

Наконец Лайнус остановился и перевел дух.

- Да, сэр? Вы правы. Настоящее виски, такое, что только глоточками цедить.

- Родники округа Бурбон, мой мальчик? Хорошего виски не приготовишь без чистой воды, а эта - самая лучшая. Вода из расщелин в известняке, вот что это за вода. Известняк удаляет все нечистое и оставляет только прозрачную, искристую воду. Пейте, са-а!

- Па, - сказала девушка с надеждой, - он же ведь траппер и все такое... как ты думаешь, может, он знает, что это у нас там за зверюга такая?

- Ну, Дора... может, он и знает. Са-а, - он подождал, глядя, как у Лайнуса ходит вверх-вниз кадык с каждым глотком виски, - словили мы какую-то пещерную тварь, какую в здешних краях никто отродясь не видел. Здорово интересно... может, вы нам скажете, что это такое...

- Не очень-то я разбираюсь в пещерном зверье... - Виски уже добралось до мозгов, и Лайнус ворочал головой замедленно. - Конечно, приходилось мне видеть в жизни кой-каких тварей, и мог бы...

- Она вон там, - Дора показала на внутреннюю пещеру, - можете взять кувшин с собой. - Заманчиво улыбнулась и протянула ему руку. - Я вам покажу.

В ее голосе слышался явный намек, что там можно найти не только зверя; да и сама она, - сказал себе Лайнус, - кобылка подходящая...

Свет факела отражался от стен. Она передала свой факел Лайнусу, взяла из кучки другой и подожгла. Эта пещера была поменьше, в нее доносился откуда-то далекий шум бегущей воды.

- А что, у вас много в Питтсбурге ласковых приятельниц?

- Ни одной - пока, во всяком случае.

- Мы с папой собираемся провести здесь зиму...

Теперь она была совсем рядом с ним, задела его бедром... Случайно ли?

- Я буду жить в отеле "Дюкесне-Хауз", если он еще не сгорел. - Лайнус отодвинул факел чуть в сторону и посмотрел на нее. Она была совсем молоденькая, но вполне округлая везде где надо, да и выражение глаз у нее было вовсе не такое уж наивное. - Вы уверены, что у вас тут действительно есть какой-то зверь?

- Мы его держим в яме, вон там.

Она показала на углубление в конце пещеры - довольно большое, футов шести в поперечнике.

- Чтобы что-то увидеть, надо наклониться поближе, а то там совсем темно.

Она держалась за его руку, как будто для защиты, и почти прижималась телом к нему сзади. Он поднял факел и наклонился над ямой.

- Так где?..

В последний миг он все понял - но сделать уже ничего не успел: девушка внезапно сильнее стиснула его руку и дернула вперед и вниз, сделав ему подножку. Он потерял равновесие и начал падать в яму, в темноту, сжимая в одной руке факел, в другой - кувшин.

Толкнув его вперед, она отдернула руку; он не увидел ножа, но почувствовал удар клинка... она запоздала с ударом, и нож только проткнул куртку, слегка зацепив кожу... а Лайнус тем временем уже летел в жуткую черноту провала.

Падая, он успел на миг увидеть ее лицо - в нем светилась отвратительная страсть. Факел коснулся воды на мгновение раньше, чем он сам, и резко зашипел, а потом он рухнул в воду в полной тьме. Она была немилосердно холодная... и он погружался все глубже, глубже, глубже в ревущую бездонную ночь.

- Он увидел зверя, па!

Хокинс заглядывал в проход, сжимая в руке двухствольный пистолет. Услышав слова дочери, он быстро повернулся к остальным.

- Отлично - а теперь вперед, ребятки! К нам еще не одна рыбка приплывет, прямо на сковородку. Перебираемся вниз, на остров!

Все немедленно принялись очищать пещеру и перетаскивать вещи в долбленки.

- Хорошая работа, Дора, - сказал Хокинс, похлопав ее рукой по плечу.

- Не уверена. У него очень твердые мускулы, и он упал слишком быстро.

- Практика - вот что для этого нужно! Вот у твоей мамочки была сноровка... упокой Господь ее душу...

***

Лайнус не знал, как глубоко он погрузился, но внезапно пришел в себя и замолотил руками и ногами, пытаясь выплыть вверх, на поверхность. Резкое падение в холодную воду протрезвило его... по крайней мере, частично, и когда он вынырнул из воды, рассудок уже действовал холодно и ясно.

Очевидно, он находился на дне ямы, но наверху не было света, и ни один звук не доносился сюда, кроме рева воды. Этот шум издавал какой-то подземный поток, соединяющийся с тем, куда он упал. Вцепившись в стенку ямы, он судорожно хватал воздух, чтобы восстановить дыхание.

"Черт, попался в ловушку, поймали, обвели вокруг пальца, как сосунка, но все это неважно... сейчас главное - выбраться отсюда... если получится."

Осторожно перехватываясь руками по каменной кромке, он двигался вдоль стенок. Они были мокрые и скользкие; неровностей здесь хватало, но опоры для рук они не давали, так что выбраться наверх в темноте не было никакой надежды.

Поток, в который он свалился, тащил его на юг... а в той стороне протекала река Огайо.

"Насколько тут далеко до реки? Я шел от каноэ... ярдов пятьдесят? Может, и меньше. Часть пути поднимался вверх по склону... так что это место, где я цепляюсь сейчас за камни, вряд ли находится ниже уровня воды в реке... разве что на несколько футов... Подводный туннель... Будет ли выходное отверстие достаточно большим, чтобы человек мог пролезть. А вдруг там коряги и камни, перекрывающие проход?"

Он оставался на месте всего несколько секунд, но успел подумать обо всем - и четко осознал, что всем этим рассуждениям грош цена, потому что, как бы то ни было, все равно придется рисковать... Выбор прост-или умереть тут, на этом месте, или рискнуть и попробовать выбраться через темный, ревущий подводный туннель.

Не медля больше, он выпустил из рук опору и нырнул головой вперед, отдавшись на волю течения. Его швыряло, грубо колотило о каменные стенки, течение волокло его дальше, и он скользил по темному каналу с жуткой, как ему казалось, скоростью. В каком-то месте оба плеча на мгновение коснулись стенок... а потом его выбросило в более теплую воду, и он начал бешено грести, выплывая наверх.

Лайнус вылетел из воды, задыхаясь, - и вокруг него был свежий воздух, а над головой - яркие звезды.

"Какой я все же дурак! - это была первая мысль. - Трижды распроклятый дурак... вот так рисковать своей жизнью, когда можно было преспокойно остаться с той девушкой, этой... как там ее звали?.."

Ева...

Он доплыл до берега, выполз на сушу, увязая в грязном илистом дне, и долго лежал, восстанавливая дыхание. У него болело в груди. И еще ощущалась боль там, где ударил нож, но ему случалось получать раны и прежде... это пустяк.

Он перевернулся и сел; потом поднялся, с трудом сделал несколько шагов - и упал. Наконец сел снова - и увидел реку.

Он все еще сидел, медленно восстанавливая силы, когда заметил проплывающую мимо маленькую флотилию - две длинные лодки-долбленки и свое собственное каноэ.

Эх, была бы сейчас в руках винтовка... но у него был только нож, удержавшийся в ножнах под поясом из сыромятного ремня.

Он поднялся на ноги и попытался хоть немного отжать воду из кожаной рубашки и легин. Бахрома поможет воде стечь... Потом посмотрел наверх, в сторону пещеры. Там могло что-нибудь остаться... может, сумеет он чем-то воспользоваться...

Он больше не думал о Питтсбурге. Вез шкурок ему там делать нечего - но он не собирался так легко отказываться от них. Уж слишком много он рисковал ради них, слишком тяжко трудился. И, если уж на то пошло, то слишком дорого они ему достались, чтобы спустить их на выпивку за один сезон.

"В конце концов, что может человек получить от жизни? Как это Бриджер говаривал? Что каждый за свою жизнь может заслужить одну хорошую собаку и одну хорошую женщину..."

Эта мысль вызвала у него на лице улыбку.

"Интересно, что сказала бы на это Ева? Небось, вышла бы наружу и привела мне собаку."

Эге, да он снова подумал о Еве... Да что он - глупый мальчишка? И эти глупости, чтоб вырезать на дереве два сердца, а потом еще бросать в них нож с шести шагов...

Шесть шагов! Он рассмеялся.

Ладно, вырезал он эти сердца, и это даже доставило ему удовольствие. Но шесть шагов? Он отошел назад и метнул нож в цель с двенадцати шагов, в темноте. Ну, правда, немного света от костров доходило...

Ладно, не до того теперь. Всему свое время...

А сейчас главное вот что: воры направились вниз по течению, и где-то им придется остановиться. Очевидно, то, что они с ним сделали, они проделают и с другими; уж слишком все хорошо спланировано, чтоб это был первый раз, уж слишком все гладко провернуто...

Нужна лодка или плот... Самое паршивое, что когда он свалился в эту яму, то потерял кувшин. Сейчас вовсе не вредно бы выпить...

Конечно, этот человек вор и убийца, но виски он продает хорошее...

Глава пятая

Лесистый остров был неширок, берега его обглодала и отшлифовала река. На верхнем конце острова, чтобы бросалось в глаза людям, спускающимся по течению, была устроена примитивная пристань - простой настил из едва ободранных жердей, приподнятый едва на пару футов над водой в крохотной бухточке. Над пристанью приколочена к столбу доска с надписью:

"МАГАЗИН БЕДЛОУ - ЧЕГО ВАМ НЕДОСТАЕТ? ПИТТСБУРГСКИЕ ЦЕНЫ"

Чуть подальше от пристани, в конце ведущей от нее тропки, стояло бревенчатое сооружение под брезентовой крышей. Марти, тот, что играл на гармонике, остановился, опустил на землю тючок шкурок и вытер пот со лба.

"Хорошо бы, - подумал он, - чтоб папаша изобрел какой-нибудь способ полегче делать дело... вот только он здорово норовистый и упрямый. Может, так сказывается на человеке, если он едва-едва ускользнул от виселицы... но у папаши одно на уме - все время менять места, и все время в спешке".

Марти взвалил шкурки на плечо - и тут появился Хокинс.

- Тут будут появляться переселенцы и всякий другой люд, так ты смотри, работай ловко и разговаривай любезно, - сказал он. - Мы должны на людей производить хорошее впечатление. А лодку эту утопи.

- Па, - запротестовал Марти, - но это же хорошее каноэ. Стыд и позор такое дырявить и топить...

- Делай то, что тебе твой папаша велит, - резко оборвал его Хокинс. - Мало ли кто мог видеть это каноэ? Нам вовсе ни к чему, чтоб люди задавали вопросы!

Марти снова опустил тючок на землю.

- Па, а куда они едут? Ну, все эти люди...

- На запад... какой-то новый исход, сынок. В первый раз такое переселение с тех пор, как сыны Израилевы ушли из плена египетского. Свет такого еще не видел, люди и" всех стран, Господом созданных, устремились на запад, плывут, как приливом их несет, кто пешком, кто на фургонах, кто верхом. Ты гляди на это все, сынок, и запоминай - этот люд едет заселять новую землю.

- Так что, и мы тоже когда-нибудь двинем на запад, па?

- Не думаю, сынок. Мы - одно из препятствий на дороге у этих путешественников, этих странников земных. И, могу добавить, быть таким препятствием - занятие куда более прибыльное, чем взращивать злаки, пахать землю или там... боронить... Это уж точно... или, кстати, чем копать золото...

Полковник Джеб Хокинс лихо сдвинул шляпу набекрень.

- Слушайся, сынок, своего старого папашу! Мир населен людьми двух сортов: ограбленными и грабителями... и, как мне представляется, несравненно лучше быть грабителем. А теперь - смотри в оба. Люди будут приезжать...

Хокинс повернулся, чтобы уйти обратно в сооружение под брезентовой крышей, но остановился и добавил:

- И слышишь: не забудь уничтожить это каноэ!

Когда Марти уложил в хижине последний тюк пушнины, он вернулся на пристань, чтобы затопить каноэ. Не хотелось ему делать это, просто рука не поднималась - уж больно хороши были красивые, чистые обводы лодки... Он перевернул ее днищем кверху и ударил по нему камнем - но только после нескольких ударов кора треснула. Потом он столкнул каноэ в воду и затопил, на всякий случай пригрузив камнями.

А после подумал о винтовке того человека с гор. Хорошо бы папаша отдал ее ему, а не продавал. Папаша всегда предпочитает все продать, а его собственному сыну приходится обходиться без винтовки.

Но тут его глаз поймал какое-то движение вдали на воде. - Па-а!.. - закричал он. - Плот идет!

Из-за деревьев появился еще один человек и, прикрывая глаза от солнца, посмотрел вверх по течению.

- Два, - бросил он через плечо. - Два больших плота...

Марти смотрел, как приближаются плоты, и ему было немного жалко этих людей.

"Ладно, - думал он, - папаша знает, что делает. Во всяком случае, обычно все получается, как он говорит... только временами люди на этих плотах такие славные... Дора - она точно такая же, как папаша. Она круто берется за дело... как с этим человеком вчера вечером... - Он, нахмурившись, смотрел на плоты, и почти надеялся, что они не остановятся. Ему вдруг стало завидно. - Почему мы с папашей и Дорой не можем отправиться на запад сами? Папаша всегда прикидывается землевладельцем, но иметь свой кусок земли на самом деле... это было бы здорово".

Однако ему даже в голову не приходило бросить их и жить самому. Они - семья, и всегда должны быть вместе. Ему никогда не доставляло удовольствия то, чем они занимаются... он только один раз участвовал в убийстве, да и то во время драки. Это обычно делали Дора или отец, а он работал только снаружи.

Марти хмуро отвернулся от реки. Папаша знает, что делает. Они почти всегда при деньгах, и время от времени отправляются в город и тратят эти деньги; но пару раз ему случалось попасть туда, где только что вспахали землю... она пахла... или сено недавно скосили... и в такие минуты ему хотелось иметь свою землю.

***

Зебулон Прескотт разглядел узкий остров издали и выпрямился, держа одной рукой рулевое весло, а другой прикрывая глаза от солнца. Там вывеска, что ли, какая-то... и вроде как строение.

Плот Харви плыл чуть впереди, и Харви крикнул:

- Остров! Остановимся?

- А как же! - ответил Прескотт. Теперь они подплыли уже достаточно близко, чтобы разобрать надпись. - Похоже, не скоро нам попадется другой магазин. Разузнаем, может, новости какие есть на реке...

Говорили, что на Огайо есть водопады, и хоть кое-кто твердил, что не такие они страшные, но для человека, У которого семья на плоту, любой водопад или порог - дело серьезное... Он подгреб рулевым веслом и направил большой плот к волнолому.

Это был естественный барьер из камней и наносов, частично прикрывавший мелкую бухточку с акр площадью, где была построена пристань. Большие плоты были неповоротливы, но бухточка располагалась так удобно, что потребовалось всего несколько взмахов длинными веслами, чтобы направить плот в заливчик.

Такие плоты сильно разнились по размеру, в зависимости от материала, который подвернулся под руку строителям, и от их нужд. У Прескотта плот имел чуть больше двадцати футов в длину и пятнадцать футов в ширину. В середине плота стояла будка - просто каркас из жердей, обтянутый палаточным брезентом, семи футов длиной, шести - шириной. За будкой были сложены их пожитки, накрытые другим куском натянутого брезента.

Плот Харви был практически таким же, только будка побольше - в ней помещались и люди, и вещи.

Сам полковник Хокинс вышел на пристань приветствовать прибывших. Он поднял шляпу и жестом пригласил их в магазин.

- Меня зовут Бедлоу, джентльмены! А это - пристань Бедлоу! У нас есть все товары и припасы, что для людей, что для зверья...

Зебулон Прескотт стоял в нерешительности. Отвернувшись от Бедлоу, он смотрел на магазин. Человек этот ему сразу не понравился, но, с другой стороны, он видел возбужденные лица Ребекки и девочек, и понимал, что им невтерпеж сделать покупки в настоящем магазине.

Бедлоу этот - чистый пустозвон, Прескотт таких людей недолюбливал, но он надеялся присмотреть кое-что в магазине. Ему были нужны некоторые вещи, и что-нибудь он бы купил, если цены будут подходящие. В конце концов, когда человек начинает устраиваться на новом месте, ему не обойтись без инструмента, а он кой-чего прозевал, собираясь в путь...

- Проходите в магазин, почтенные люди! Добро пожаловать на Пристань Бедлоу! Проходите - все! Мои ребята присмотрят за вашими вещами!

Все были рады оказаться на берегу, всех будоражила возможность купить что-нибудь. Они толпой двинулись к магазину, смеясь и переговариваясь.

"Магазин" был хорошо снабжен добычей, взятой у нескольких ограбленных переселенцев, и товарами, купленными у бродячих торговцев. Формы-пулелейки, порох, кремни, ножи, топорики, бухты веревок, большие обоюдоострые топоры, пилы, штуки брезента... а также несколько подержанных винтовок, револьверов и дробовиков - вот такой товар предлагался на продажу.

Сбоку на доске были расставлены несколько флаконов туалетной воды, разложена дешевая бижутерия и дюжина гравюр-литографий.

Лилит схватила флакон туалетной воды.

- Папа, можно мне взять эту туалетную воду? Тут написано, что это настоящая парижская парфюмерия!

Зебулон взял флакон - осторожно, пальцами.

- Пятнадцать центов? Это слишком дорого.

- Правильно, са-а! - сказал Хокинс. - Экономь пенни, а доллары сами нарастут. Думаю, человек с вашей рассудительностью, са-а, заставит нарасти много долларов.

- Ладно, мистер Бедлоу, - сухо ответил Зебулон, - я всю жизнь выбивался из сил, чтобы увернуться от богатства, и, думаю, справился неплохо. И что у меня лежит в чулке, там и останется.

- Ну, точь-в-точь мои мысли, са-а! - Полковник повернулся к Харви. - А вы, са-а, - вы, я вижу, человек с достатком. Да такой человек, как вы, может себе позволить расход хоть и тысячу долларов!

Харви едва глянул на него, потом перевел взгляд на Сэма, который взял с полки винтовку и вертел ее в руках. На ложе были выжжены инициалы - "Л. Р.".

- Па...

Что-то в голосе Сэма привлекло внимание Зебулона, он повернулся и подошел к сыну, держащему в руках винтовку.

- Па, - сказал Сэм, понизив голос, - ты видел эту винтовку раньше?

Хокинс, видимо, что-то услышал - он быстро взглянул на них, а потом перевел взгляд на Дору. Та разговаривала с Евой.

- А книги у вас какие-нибудь есть? - спросила Ева.

- По-моему, у нас есть календарь. Я посмотрю. - Дора уголком глаза поймала отчаянные сигналы отца и торопливо вышла за дверь.

- Это его винтовка, - прошептал Сэм. - Но как же она оказалась здесь, если он уплыл вверх по течению? И он бы никогда, ни при каких обстоятельствах не продал свою винтовку!

Зебулона охватила внезапная паника. Убирайся отсюда, - подсказывал ему инстинкт, - немедленно уматывай отсюда!

- Сынок, я думаю...

Внезапно брезентовая стена магазина рухнула, и они увидели четверых мужчин с жестокими глазами, глядевшими через прицелы направленных на них винтовок. Ребекка пронзительно вскрикнула и прижала к себе Зика. Зебулон осторожно повернул голову. Еще три винтовки смотрели им в спину.

- Ну-ну, только полегче! - предупредил полковник. - Не нужно ничего бояться. Тут женщины и дети, думаю, никому из вас не хочется, чтобы началась стрельба.

Зебулон Прескотт колебался. В нем нарастало бешенство. Сэм беспокойно смотрел на отца. Он хорошо знал его нрав - обычно добродушный и дружелюбный, Зебулон был вспыльчив и становился бешеным, как бык, когда его задевали.

- Мы стоим, с места не двигаемся, - спокойно сказал Сэм.

Как будто сговорившись, все мужчины из их группы повернулись лицом к речным пиратам. Зик вырвался из рук матери и стал вместе с другими.

Брискли, Хокинс, Марти и Дора принялись обыскивать пленников, отбирая у них все мало-мальски ценное, и тщательно держась в стороне от линии огня.

- Приободритесь, почтенные люди! - весело приговаривал Хокинс. - Это же в самых благородных традициях - идти вперед и завоевывать дикий край голыми руками и стойкими сердцами! Мы вас оставим на этом острове, и если вы будете держаться спокойно, то, может быть, даже дадим вам топор, чтоб вы могли построить новые плоты и устремиться дальше, в духе ваших предков. Американцев одолеть нельзя!

- Я еще увижу тебя в петле, Бедлоу! - свирепо прорычал Прескотт. - Я увижу тебя повешенным, даже если это будет последнее, что я увижу в жизни!

***

Лайнус Ролингз, направляя веслом старое каноэ, рассматривал остров на стрежне. Глубоко погрузив лопасть весла, он повернул каноэ к поросшему кустарником берегу. Когда он накануне проплывал мимо этого острова, направляясь вверх по течению, никакой вывески на нем не было... а теперь она появилась, и написанные краской буквы имели знакомый вид. Привыкший читать следы, оставленные всевозможными животными, он сейчас находил в начертании букв что-то, как ему казалось, знакомое. А если он ошибается, так это выяснится очень скоро...

Там, на берегу, когда он отдышался и восстановил силы настолько, чтобы обследовать место, где его одурачили и ограбили, он обнаружил, что пещера покинута. Вернулся к реке, туда, где причаливал, но там не нашлось ничего, на чем можно было бы плыть - все исчезло.

Вот тогда Лайнус вспомнил заброшенную тропинку, которую заметил, когда в первый раз поднимался к пещере; он возвратился к этому месту, пошел по старой тропе и вышел к крохотному потаенному заливчику. В кустах было спрятано дряхлое каноэ с пробоиной в борту. Он заделал дыру березовой корой, ободранной с ближайшего дерева; заплату он поставил кое-как, не потратив на работу и часа. Каноэ было брошено здесь давным-давно, и вряд ли грабители догадывались о его существовании. А весло он нашел самым простым способом - посмотрел в тех местах, куда сам бы его спрятал, будь это его лодка...

Он привязал каноэ у самого берега острова, под нависшим деревом, и осторожно пробрался через кусты к пристани. Подполз поближе, ловко, как индеец. Жаль, из оружия только нож.

Вниз по тропинке спускались люди, неся пушнину... его пушнину.

- Мы что, смываемся? - спросил один из них.

- Со всеми потрохами, - сказал Марти. - Папаша хочет, чтобы мы с этого места умотали раньше, чем появятся другие. Сейчас на Огайо чертова уйма народу, а вы знаете папашу... Он не любит сидеть на одном месте. Может, через полгода, может через год он снова сюда вернется и будет работать на тех же местах.

Марти посмотрел на плоты.

- Отвяжите плоты, когда закончите. Спустим их на пороги, пусть там разобьются.

Люди, носившие пушнину, пошли обратно за следующей порцией груза, а Марти забрался в долбленку и принялся укладывать винтовки.

Без единого звука, как призрак, Лайнус пробрался обратно в кусты, а оттуда сполз в воду. Нырнул и под водой поплыл к пристани. Не прошло и двух минут, как он бесшумно вынырнул под настилом. На минуту замер неподвижно, восстанавливая дыхание. Наверху возился Марти, сквозь щели сыпался песок, падали чешуйки коры с жердей. Корма долбленки отошла от причала, и Марти наклонился, чтобы подтянуть лодку поближе.

Один из людей, спускавшихся по тропинке с тюком шкурок, видел, как Марти схватился за долбленку... и исчез.

Человек этот остановился, тупо пялясь на воду и пытаясь понять, что же это он видел. Только что Марти был здесь, а теперь его нет. Лишь круги расходятся по воде...

Внезапно Марти вынырнул на поверхность, задыхаясь и крича от ужаса. Из раны в боку текла кровь. Потом он снова погрузился в воду.

Носильщик бросил тюк и с испуганным криком побежал обратно по тропе... но недостаточно быстро.

Лайнус вынырнул из-под причала, выхватил из долбленки винтовку, вскинул к плечу и выстрелил в тот момент, когда убегающий носильщик должен был вот-вот исчезнуть из виду. Но слишком опытный был охотник Лайнус, чтобы промахнуться с такого расстояния...

Убегающий вскинул руки и повалился лицом вперед, скрывшись из виду.

Лайнус мгновенно кинулся в кусты и замер неподвижно. У него не было ни пороха, ни пуль, и его разряженное оружие сейчас годилось только как дубинка.

Быстро пробравшись через кусты, он подполз к полянке, где был магазин. Полковник Хокинс стоял снаружи с двухствольным пистолетом в руке. Он прислушивался, пытаясь понять, что произошло на пристани.

Лайнус быстро оценил ситуацию у магазина и понял, что сможет действовать быстро, если вмешается Зебулон или Сэм. Он вытащил из-за пояса нож и метнул в спину человеку, который сторожил их.

И сразу же как будто ад разверзся. Зебулон выхватил из рук у падающего бандита винтовку и. держа ее за ствол, сильно ткнул в лицо второго охранника, который стоял у стены магазина. Тот качнулся назад, а Зебулон перехватил винтовку за приклад. Оба выстрелили одновременно. Бандит промахнулся, его пуля ударила в дальнюю боковую стену, отщепив кусок коры. А выстрел Зебулона свалил врага...

Хокинс мгновенно развернулся и выстрелил. Его первая пуля попала в Сэма. Тот повалился на колени. Вторая пуля убила Колина Харви. Хокинс пригнулся и бросился в кусты. Фалды сюртука развевались на бегу. Дора, которая была снаружи, на полянке, помчалась за ним следом.

Размахивая ружьем, как дубинкой, Лайнус бросился вперед. Правда, ему никогда в жизни не приходилось драться на дубинках, но он сумел уложить последнего из людей Хокинса.

Ева, которая вместе с матерью и Лилит отступала к кустам, узнала Лайнуса. Ее глаза поймали его худощавую быструю фигуру в тот момент, когда он выскочил из кустов и кинулся в драку.

- О, это он! - вскрикнула Ева. - Это он!

Как всегда в подобных случаях, схватка закончилась так же внезапно, как и началась. Мгновение назад раздавались крики, выстрелы, люди бежали и наносили друг другу свирепые удары, а теперь все затихло, светило солнце, тени падали от деревьев вокруг поляны... кто-то шумно переводил дыхание... кто-то приглушенно стонал.

Ребекка, позабыв о Зике, опустилась на колени возле Сэма. Харви вломились в кусты, преследуя Хокинса и Дору, а Ева бросилась к Лайнусу.

- Ты ранен! У тебя кровь на спине!

- Все нормально, - сказал он. - Мне надо собрать свои шкурки и двигаться дальше...

Она отступила назад, бессильно уронив руки, взглядом она искала его глаза.

- Так ты вернулся не для того?.. - Лицо ее потускнело. - Нет... я вижу, что нет. Они, значит, отобрали у... у вас пушнину, и вы вернулись за ней. Я должна была понять сразу...

Лайнус смущенно отвел глаза - он видел обиду у нее во взгляде и чувствовал себя виноватым.

"Это замечательная женщина, - подумал он, - с отважной душой... Ведь именно такое мужество меня всегда восхищало. Я-то видел, чего стоило ей, при ее гордости, прийти ко мне тогда. Вся беда в том, что я-не из тех парней, кто женится. Будь я таким, это была бы для меня самая подходящая девушка на свете, это уж точно".

Тяжело шагая, из кустов появились Харви.

- Они смылись, - устало сказал отец. - У них была долбленка в кустах на другом конце острова.

- Я стрелял, - сказал Брутус. - Думаю, влепил в него свинец. Но точно не знаю.

- Пусть удирают, - сказал Прескотт. - Их собственные грехи покарают.

Он боялся даже взглянуть на Сэма. Ребекка с помощью Лилит делала все возможное. Зебулона глубоко ужасала мысль, что он может потерять Сэма, он боялся услышать, что. у мальчика серьезное ранение. Сэм так изменился с начала путешествия, он стал мужчиной почти сразу, сам принимал решения, и в движениях у него появилась уверенность, какой Зебулон никогда не замечал в нем раньше.

Может быть, причиной тому было само расставание с фермой - фермой, принадлежавшей Зебулону. А теперь они просто Двое мужчин, делающих вместе одно дело, два самостоятельных человека, каждый из которых несет свою долю общей ноши.

- Глядя на раненого сына и на тело Колина Харви, Зебулон Прескотт впервые начал понимать, какой может оказаться цена этой дороги на запад.

"Нельзя добыть новую землю без крови и страданий. Мы проявили отвагу, когда бросили все и двинулись сюда, на реку Огайо. Что ж, может быть, нам придется дорого заплатить за свою отвагу. Мы ведь едва начали... сколько людей погибнет, прежде чем Запад будет покорен? Скольких убьют река, болезни, снежные бури, смерчи и наводнения? Сколько умрет от голода и истощения? До заснеженных гор и сияющих вершин путь долгий. Слава Богу, что мы не собираемся так далеко... И не стремимся дальше, к слову сказать..."

Потом он решил разобраться, что осталось в магазине. Не так уж основательно они могут пополнить собственные запасы - немного пищи можно взять, боеприпасов, пару лишних пулелеек - и оружие. Позвав на помощь Зика, он начал понемногу отбирать вещи. Все тут, или почти все, ворованное. Настоящие хозяева теперь, наверное, мертвые - или ушли дальше на запад. Порой это сводится к одному и тому же.

Лайнус Ролингз сложил пушнину на маленькой пристани. Он уже увидел свое каноэ на дне заливчика - неглубоко, всего несколько футов под водой - и надеялся, что сможет его починить. Нашел свою винтовку и пополнил запасы пороха и свинца. Ева с матерью приготовили под навесом постель для Сэма, и Лайнус помог Зебулону перенести раненого.

Только когда все его шкурки были уже на пристани, он зашел в воду и выбросил из каноэ камни. Брутус Xарви помог ему вытащить лодку на пологий берег, и Лайнус проверил, большой ли требуется ремонт. Оказалось, что нужно заменить всего два куска березовой коры... недаром у Марти душа не лежала портить такое каноэ.

Лайнус негромко выругался и взялся за работу. Кажется, в эти дни он только и делает, что латает каноэ. Эта лодка была большая, довольно новая и, если не считать поврежденного места, в отличном состоянии. Дряхлое каноэ, которое он нашел в кустах возле пещеры, слишком мало для его груза - а жаль, оно легкое на ходу и поворотливое...

На тропинке у него за спиной раздались шаги... он внутренне сжался. Но даже при этом ощутил странную теплоту, ему было по-настоящему приятно. Он разозлился, что может так смущаться. Но, черт побери, чего же ему, в конце концов, хочется на самом деле?

Она подошла к нему и остановилась, глядя на поврежденное каноэ.

- Придется поработать, - сказал Лайнус, - но я его так залатаю, что будет как новенькое.

- Лайнус...

- Ева, давай больше не будем говорить об этом.

- Лайнус, я должна тебе сказать. Ты сам не знаешь, что у тебя на душе.

- Может, так - а, может, и нет. Не стану отрицать, ты все время была у меня в мыслях - и все же я пошел "поглядеть на зверя" с этой пиратской девчонкой. И всегда я буду бегать "поглядеть на зверя", Ева, - просто не так я скроен, чтобы быть фермером и мужем.

- Лайнус, больше я об этом не заговорю, независимо от того, увижу тебя когда-нибудь снова или нет.

- Вот так-то лучше, Ева. Храни тебя Господь... знаешь, я уж и не припомню, когда в последний раз говорил такие слова кому-нибудь...

Сдерживая слезу, она резко отвернулась и пошла к тропинке. Лайнус выпрямился. Какое-то мгновение ему хотелось окликнуть ее. Но он только угрюмо сцепил зубы. И сказал про себя: "Ты не создан для женитьбы. Не успеешь ты осесть на месте, как тут же начнешь вспоминать, как свистит ветер над Южным перевалом или как плещет вода в озере у подножия Тетонских гор. А шагая за плугом, ты будешь слышать ярые ветры в вершинах сосен на гребне Могольон в Аризоне, или плеск бобрового хвоста в каком-нибудь пруду в Зеленых горах. Нет, сэр! Лайнус, ты не создан для женитьбы, не приближайся ты к этому делу и на пушечный выстрел".

Он ободрал с березы кусок коры и принялся за дело - нужно было удалить поврежденный лоскут и поставить вместо него целый - но лицо девушки осталось у него в мыслях и мешало работать. Он потихоньку ругался и хмурился, пришивая заплату на место.

"Пора уже отправляться в Питтсбург... и чем скорее, тем лучше. И вовсе сейчас ни к чему предаваться нежным мыслям о какой-то девчонке-переселенке..."

Глава шестая

Был полдень, но на реке лежала тьма. Черная вздувшаяся вода быстро неслась, вспугнутая опускающимися все ниже черными, нависающими над головой облаками. Гром ворчал в далеких скальных коридорах, дождь все громче колотил по воде.

Плот Харви несся на четверть мили впереди, едва различимый сквозь стальную сетку дождя. Похоже, у рулевого весла стоял Брутус... он был крепкий, стойкий, с ровным характером. Никогда не приходил в возбуждение, никогда не тревожился; когда надвигались неприятности или опасность, он просто наклонял голову, набычивался и шел вперед - как делают все такие люди до своего последнего дня.

Когда другие ударяются в панику и вопят, когда они стенают и льют горькие слезы, кляня переменчивые времена, всегда остаются такие люди, как Брутус, которые просто продолжают идти вперед. Переменчивые времена, гнев, разочарование, поражение - все они воспринимают хладнокровно и стойко, и живут свою жизнь в спокойном упорстве...

Так Думала Ева, глядя из-под навеса на дождь. Брутус хороший человек, жалко, что он не тот, кто ей нужен. Правда, он тоже не проявлял к ней никакого особенного интереса сверх обычного дружеского внимания.

Зебулон щурился - дождь хлестал в лицо; он смотрел вперед, выискивая коряги. Лилит мучилась с веревкой, пытаясь покрепче натянуть брезент - жестокие порывы ветра совсем раздергали его.

- Поосторожней, Лил! - закричал он, стараясь перекрыть раскаты грома, шум ветра и дождя. - Осто-ро-о-ожнее!

За дождем уже не было видно плота Харви. Река как будто неслась еще быстрее... или это казалось из-за ветра и дождя?

Зебулон с тревогой смотрел вперед. Один сын раненый, другой - больной... девочки изо всех сил стараются заменить Сэма. Он до сих пор никогда не осознавал, насколько все они зависят от Сэма; внезапно его разум как бы разделился странным образом на две части - не оставляя мыслей о сыне, он одновременно пытался оценить реку и справиться с ней.

Удивительно, но он и в самом деле не знал своего сына. У человека есть дети, и он воспринимает их как данное; это твои дети, они выросли у тебя в доме, и ты знаешь их как облупленных. А потом однажды понимаешь вдруг, что они - люди. Личности со своими мыслями, мечтами и устремлениями... может быть, весьма далекими от того, что ты когда-нибудь мог себе представить.

Он думал о Сэме, сравнивая его с девочками - с Лилит, которая сама не знает, чего хочет... или, по крайней мере, еще не нашла названия для своих желаний... и с Евой, которая стремится к своей цели со спокойным упорством... Сэм видит его насквозь. Недаром он вспомнил, как отец ездил поглядеть на то представление и на тех артистов. Сэм увидел это в нем, прочитал все его мечты, как на бумаге написанные, и от этого Зебулону вдруг стало стыдно перед сыном. Сэм, по крайней мере, хоть что-то понял в нем - а что он знает о Сэме?

Неожиданно Зик, сидевший на передней части плота, повернулся и сложил ладони рупором.

- Отец! - закричал он, стараясь перекрыть ветер. - Это водопад! Водопад Огайо!

Зебулон испуганно выпрямился во весь рост, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь завесу дождя. Этого не может быть, этого просто не может быть... Водопад - на другом рукаве реки!

Если... если только они не прозевали места, где река разделяется. Но где же Харви? Не могли же они настолько оторваться... Он, значит, прозевал рукав, и Харви исчезли, они сейчас по ту сторону острова...

В нем нарастал страх. Он пытался преодолеть его, пытался не замечать мерзкого вкуса во рту. Пока что белой воды не видно, но Зик прав: уже чувствуется, как тащит течение, с какой силой давит оно на плот и на рулевое весло.

Теперь вода потемнела и стала гладкой, плот заметно набирал скорость. Знающие люди предупреждали, что он увидит белую воду, только когда станет уже слишком поздно, и что быстрина будет казаться безопасной. Только тот, кто сам проплывал в этих местах, может оценить опасность... тут все выглядит так спокойно, так гладко...

Зик снова закричал. В его голосе слышалась паника. Зебулон увидел впереди громадный камень. Вода кипела, переливаясь через него. А за первым камнем виднелся второй...

Ужас прошел по всему телу ледяной волной. Зебулон отчаянно работал длинным веслом, сражаясь с течением, он понимал, что ничего не сможет сделать с этим неуклюжим плотом - а течение уже волокло его на камни.

Плот теперь уже не просто несся по течению, он как будто ожил, ныряя и подпрыгивая в кипящей воде. Внезапно, в тот момент, когда нос плота приподнялся на гребне несущейся воды, порыв ветра сорвал тент, привязанный к бревнам и прикрывавший будку. Брезент рванулся вверх, как гигантский воздушный шар, Лилит отчаянно вцепилась в его край...

В следующее мгновение ее сбросило с плота, она упала в стремительно летящую воду, брезент заполоскал и полетел следом за ней.

Когда она вынырнула, Ева протянула к ней шест, но Лилит промахнулась - не успела схватиться, и вода унесла ее. В последний момент, прежде чем она исчезла из виду, они увидели, что она перевернулась в воде и мощно гребет, оседлав течение и пробиваясь в сторону берега.

- Па! - закричал Зик. - Брезент тащит нас! Обруби его! Обруби-и!

Бросив ставшее бесполезным рулевое весло, Зебулон схватил топор и, с трудом пробираясь по ныряющему плоту, принялся отчаянно рубить перепутанные веревки. Брезентовый тент, действуя как плавучий якорь, разворачивал плот боком.

Он непрестанно бил топором. С виду отчаянно, как попало, но удары были точны; наконец он обрубил все веревки, и тент унесло ветром. И вовремя - еще мгновение, и их плот перевернулся бы и опрокинулся.

- Выравнивай! Выравнивай его, па!

Зебулон кинулся к рулевому веслу, но его швырнуло вниз головой. Он почувствовал жестокий удар по темени, однако поднялся и схватился за весло - и в этот момент конец плота врезался в камень. Это был жуткий удар, от которого весь плот сотрясся, а потом течение потащило корму и развернуло его.

С нарастающим ужасом Зебулон увидел, что от удара лопнула по крайней мере одна из веревок, связывающих бревна, и они начали расходиться. Между ними показалась вода. Он хрипло закричал, выпустил бесполезное весло и кинулся к жене, сидящей возле Сэма.

- Держитесь! - кричал он. - Хватайтесь за бревна!

Ева слышала крик отца, но слов не разобрала, а в следующее мгновение бревна под ней разошлись, и она провалилась в ледяную воду.

И тут же бревна с грохотом сомкнулись у нее над головой. Она забила руками, чтобы не попасть под удар. Прямо перед ней одно из бревен уперлось в скалу, течение задрало его толстый конец, и бревно перевернулось, Они услышали вопли, хриплый вскрик, увидела отца, одной рукой схватившего Ребекку. Бревна ударились друг о друга с пушечным громом, полетели щепки. Одна из них вонзилась Еве в щеку. Ева заколотила руками и ногами, выгребая вниз по течению и поперек реки.

Оглянувшись назад, она заметила несущееся бревно и успела уклониться от нацеленного в нее комля. Отчаянно вцепилась в шершавую кору, ощутила, как она обдирает ладонь, но сумела перебросить через бревно руку и повиснуть на нем.

Сам водопад был невысок, всего несколько футов, и с берега, наверное, выглядел совсем невинно. Она пронеслась через него, вцепившись в бревно, и вместе с ним вынырнула на поверхность. Внезапно бревно успокоилось и перестало нырять. Впереди виднелся широкий плавный водоворот, а дальше, ближе к берегу, вода была почти гладкой.

Освободив руку, она отбросила с лица мокрые волосы. Впереди мелькнул крохотный пляжик, на нем лежало что-то темное и неподвижное. У нее от страха сжалось горло, она принялась грести одной рукой и ногами, чтобы подогнать бревно поближе к берегу.

Когда ноги коснулись дна, она бросила бревно, выпрямилась и побрела на берег, с шумом разгребая воду.

При этих звуках темное тело вздрогнуло, поднялась голова. Это был Сэм... живой!

Она опустилась на колени рядом с братом, он с трудом сел. Передернулся всем телом и начал судорожно выкашливать из себя речную воду.

- Как ты, Сэм? Тебя не побило?

Он покачал головой.

- Я в порядке.

Она повернула голову, оглядываясь вокруг и опасаясь того, что может увидеть. Что-то - может быть, бревно, отсюда не разглядеть - застряло в прибрежных кустах. Больше ничего она не разглядела. Время было уже позднее, небо затянуто тяжелыми облаками.

- Как ты думаешь, они выплыли? Лил... ты видела Лил?

- Она, должно быть, на несколько миль выше по течению. - Ветер был холодный, она дрожала. - Сэм, нам нужен огонь.

Помогая друг другу, они добрались до деревьев. Ева собрала обломанные ветки и мусор, оставшийся после весеннего половодья. Потом под высоким деревом сложила хворост для костра. Отодрала с дерева кусок коры, отделила сухую внутреннюю часть и измельчила ее; и еще она нашла на стволе повыше немного сухого мха - его можно было использовать вместо трута.

Сэм с помощью кремня и кресала сумел после нескольких попыток добыть хорошую искру; мох задымился, Сэм принялся раздувать его, и наконец появился маленький огонек. Он осторожно подкладывал кусочки измельченной коры, потом маленькие веточки, пока наконец пламя не разгорелось.

К этому времени они оба уже тряслись от холода. Ветер все усиливался и пронизывал мокрую одежду насквозь. Они принялись строить из веток навес, хоть какую-то защиту от ветра на ночь.

Сэм воткнул поглубже в мокрую землю ветку-рогульку, потом нашел длинную ветку, один конец уложил на рогульку, второй - в развилку дерева. А после начал косо втыкать в землю другие ветки, опирая их на эту поперечину. Так получилась основа для навеса. Затем они торопливо наломали веток потоньше, заплели и закрыли ими основу. Когда навес был готов, они соорудили по другую сторону костра стеночку-отражатель, которая будет отбрасывать тепло в сторону навеса. И наконец сняли с себя верхнюю одежду и развесили вокруг костра на просушку, а сами прижались друг к другу, чтобы сберечь тепло.

Близился вечер. Дождь продолжался, но тяжелый ливень сменился мелкой моросью, которая, похоже, затянется на всю ночь. Время от времени Сэм поднимался и приносил еще веток, чтобы сделать навес поплотнее, или собирал сучья для костра.

Еве было страшно смотреть на брата. Лицо у него осунулось и посерело, рана снова начала кровоточить.

- Сэм? Как ты себя чувствуешь?

Он ответил не сразу:

- Нормально... просто страшно устал.

И повалился на мокрую землю возле нее.

- Ева... как ты думаешь, что случилось? С ними, я имею в виду... Ты думаешь, мы одни остались в живых?

- Не могу об этом думать... Я видела, как папа. держал маму... она ведь так и не научилась плавать.

- Она боялась воды...

С реки тянул холодный ветер. Пламя отчаянно плясало на сильном ветру, время от времени дождевые капли падали в костер и шипели. Навес плохо укрывал от ветра и дождя, но они могли, поддерживая небольшой огонь, держаться поближе к костру. Сэм в очередной раз побрел в лес и притащил поваленное деревце. Ветки с него он обломал и бросил в кучу дров.

Ева боялась подумать о Лилит и Зике. Лилит плавала отлично, лучше любого из них, даже лучше Сэма, но Зик был слабенький... по крайней мере, с виду. После его детской болезни мама вколотила себе в голову, что он слабый, хотя мальчик, пожалуй, всегда стремился быть на воздухе и двигаться...

Больше они не разговаривали, просто сидели у маленького огня, прижимаясь друг к другу, мокрые, промерзшие, жалкие, и поднимались с места, только чтобы подбросить дров. Ева старалась скрыть от Сэма свой страх. Ему надо отдохнуть, он совершенно обессилел... Но что с отцом и матерью? Где они?

Ветер усилился... еще не совсем стемнело. На востоке в мрачных облаках появился разрыв. Дождь кончился, но с деревьев еще срывались большие тяжелые капли, а иногда резкий порыв ветра стряхивал с листьев настоящий душ.

Ее одежда высохла, насколько это было возможно. Ева оделась и пошла вдоль берега. Она пробиралась в ту сторону, где заметила что-то темное, запутавшееся в кустах. Вечерняя темнота скрыла все вокруг, она ничего не различала...

Наконец она нашла этот предмет - это оказался тюк с одеждой, вынесенный водой на берег. Одежда не промокла, потому что была завернута в просмоленную парусину. Еще она нашла деревянное ведро и чайник - каким чудом чайник не затонул?..

И вдруг до нее донесся крик - и из лесу выбежал Зик, а за ним Лилит. Они бросились друг другу в объятия, крепко прижимаясь одна к другой, молча, без слов. Первым заговорил Зик:

- Где мама? С ней все в порядке? А папа?

- Там у костра Сэм, - сказала Ева - и больше она ничего не могла сказать. Лилит все еще была мокрая до нитки.

- Когда я выбралась на берег, - сказала она, - я поняла, что единственное, что можно делать - это идти вниз по течению и надеяться на встречу с вами.

- Ты не видела, что случилось?

- Зик мне рассказал. Я шла все время, как на берег выплыла... это было чуть позже полудня. - Она присела поближе к огню. - А Зика я встретила в полумиле отсюда.

- Сэм боится, что они не выплыли, - сказала Ева. - Мама не умеет плавать... а папа, конечно, пытался ее спасти. Он бы ее ни за что не бросил.

Сквозь разрывы в облаках начали проглядывать звезды. Они собрали веток побольше, чтобы расширить навес... Зик и Лилит сумели выплыть... так, может, и папа с мамой тоже?..

- Допустим, они... допустим, мы не найдем их, - сказал Зик. - Что вы собираетесь делать?

Лилит вызывающе вскинула голову.

- Я на запад не поеду, ну, уж нет! Мне этого никогда не хотелось, а теперь там для меня вообще нет ничего - и никого!

Ева молча переводила взгляд с сестры на брата и думала, что это конец чему-то... конец семье, которую они всегда составляли. Сначала не стало фермы - и с ней исчезло все знакомое, привычное... они остались без дома. А теперь не стало родителей... в душе она знала это наверняка.

Это был конец всему знакомому и начало всего нового, чему еще придется научиться.

А Лилит? Мама беспокоилась за Лилит, с ее странными желаниями, но Сэм, который был к Лилит ближе их всех, не тревожился. Она еще совсем молоденькая, но есть у нее внутри стальной стержень - и Сэм сумел это увидеть. Лилит проложит свою собственную дорогу, и на этой дороге она будет первопроходцем, как любой из них, а может, и в большей степени, чем они, потому что это будет совсем другая дорога. В каждом поколении находится человек, ломающий старые традиции... и Лилит как раз такая.

Сэм пойдет дальше на Запад, - думала Ева, - он ведь только о Западе и мечтал, бредил им задолго до того, как эта мысль запала в душу отцу. Папе он ничего не говорил, но делился с сестрами... и всегда думал, что в путь отправится он один, а не вся семья.

Ева подняла глаза и посмотрела на Сэма, который сидел по ту сторону костра.

- Ты бы лег, Сэм. У тебя усталый вид.

Вид у него был больной, а не просто усталый. Впрочем, он и возражать не стал. Просто заполз поглубже под навес и свернулся калачиком. Ева развернула сверток с одеждой, уцелевшей в смоленой парусине, и нашла отцовское пальто. Укрыла им Сэма, а потом расправила парусину, в которую была завернута одежда, и тоже набросила на него краешек. Им всем придется разделить эту парусину.

Налетел порыв ветра, зашептался с листьями. Зик поднялся, заполз под навес и прижался к Сэму, а она осталась у костра вдвоем с Лилит.

- Ты думаешь, они погибли, да? - спросила Лилит.

- Да.

- И я так думаю. Даже если их унесло далеко вниз, папа уже давно нашел бы нас - по костру.

- Лилит... что ты собираешься делать?

Младшая сестра плотнее укуталась в одеяло, которым была обернута одежда под парусиной.

- Не знаю. Единственное, что я умею - это играть на своем старом аккордеоне и немножко петь. Но мне нравятся люди. Я хочу быть там, где много народу... где происходят разные события... И мне хочется иметь красивые вещи.

Ева вслушивалась в говор реки. Сколько людей на протяжении столетий сидели вот так по ночам, слушая голос бегущей воды? Сколькие из них сидели у этой самой реки? Она вспоминала, как один человек рассказывал папе о странных курганах в краю Огайо, громадных искусственных холмах, насыпанных с никому не известной целью никому не известным народом, куда более чуждым, чем можно вообразить. Вот эти самые люди могли сидеть возле этой реки - могли здесь сидеть строители курганов, индейцы, первопроходцы... кто знает?

Она подняла глаза к деревьям. Какие они громадные, старые... просто великаны... нелегко будет расчистить здесь участок земли. Но потом она вспомнила, что мельком заметила луг, лежащий за этими деревьями... только мгновение она видела его, но он остался в памяти - большой луг, поросший высокой зеленой травой. Может быть, и не придется расчищать землю в лесу.

Это надо будет обдумать...

***

За много миль от нее Лайнус поднялся с рассветом и взялся за работу. Починка каноэ заняла больше времени, чем он рассчитывал, потому что там оказалась вторая трещина, которую он сначала не заметил. Пришлось опять идти в лес за корой. Он долго выбирал, наконец нашел такой кусок, который его вполне удовлетворял... и понял, что тянет время.

Ничего тут на острове не было завлекательного, но он не хотел уходить. Стоит только двинуться вверх - и каждый гребок весла будет отдалять его от Евы.

Лайнус хотел погулять в Питтсбурге, а потом отправиться в Нью-Йорк или еще куда-нибудь и поглядеть на океанские волны, о которых столько слышал. Должно быть. чертова прорва воды, еще больше, чем Большое Соленое Озеро, а некоторые говорят, что океан пошире, чем Великие Равнины. Он продолжал думать про Питтсбург, про это море-океан... но за всеми этими раздумьями таились мысли о Еве.

Он старательно пришил заплату, потом выпрямился - и увидел, что к острову приближается долбленка, подгоняемая неслышными усилиями двух гребцов.

- Здравствуйте! - окликнул его человек, сидящий на носу долбленки. Одет он был в линялую красную рубашку, на лице сияла широкая приветливая улыбка. - Вы куда - вверх, вниз?

- Да вот, поправлю это каноэ и двину в Питтсбург.

Они остановили лодку в тихой воде у пристани, и человек в красной рубашке предложил Лайнусу жевательного табаку. Тот поблагодарил и отказался.

- Мы людей повстречали на реке, ниже водопада... Харви их фамилия. Так вот эти Харви говорят, жуткий случай там произошел. С ихними друзьями.

У Лайнуса внутри что-то замерло. Он поднял глаза:

- Случай, говорите?

- Какие-то люди, которые путешествовали вместе с этими Харви, в непогоду поплыли не в тот рукав реки... и их пронесло через водопад.

- Как фамилия людей этих, не слышали?

- Прескотт, так вроде бы... эти Харви говорят: хорошие люди были. - Он помедлил, жуя табак. - Харви сказал, что сына потерял в схватке с речными пиратами где-то в этих местах.

Лайнус мотнул головой на остров у себя за спиной.

- Он прямо вон там похоронен. А что насчет Прескоттов? Кто-нибудь спасся?

- Харви не знает. Он был уже на двадцать миль ниже по течению и не видел никого из них, ну, и думает, что все погибли, всей компанией...

Подал голос человек, сидящий на корме долбленки.

- Пора нам дальше грести. - И улыбнулся Лайнусу. - Сдается мне, приятель, вам тоже надо поторопиться, а то, я вижу, у вас виски на исходе.

Лайнус вернулся к своей работе и закончил ее в считанные минуты. Поднял каноэ, столкнул на воду. Постоял, глядя, не появится ли где течь, но днище было сухим. Пока он так стоял, в голове у него была пустота - просто стоял и тупо смотрел на дно каноэ.

Наконец он начал грузить свою пушнину, размышляя за работой, и к тому времени, когда каноэ было загружено, понял, что не хочет жить в мире, где нет Евы.

Душа у него как будто опустела - ни чувств, ни воли - ничего. Девицы и виски Питтсбурга его больше не манили; даже желание посмотреть на океан представлялось ему сейчас пустым и бессмысленным капризом.

Она погибла... Ева погибла.

До этой минуты он не сознавал, как много она для него значит. Долгие годы он жил, думая лишь о себе. Он был свободен... и одинок.

Ева спокойно вошла в его жизнь со своим собственным одиночеством, и, страшась этого одиночества больше, чем ущерба для собственной гордости, пришла к нему. Спокойно и честно попыталась завоевать его.

В ней не было искушенности, не было женского искусства. Просто честная, открытая, искренняя девушка... он был нужен ей... а она была нужна ему.

Он горько раздумывал о годах, пролетевших так быстро, и наконец понял, что нетерпение в нем порождено его собственным одиночеством... оказывается, он нуждается в ком-то, в человеке, о котором он мог бы заботиться. Поначалу его странствия были рождены любовью к незнакомым, диким краям - к свободной, открытой земле с ее величественными горами, реками, текущими Бог знает откуда, с ее возвышенной красотой... но через какое-то время оказалось, что одной только незнакомой земли еще не достаточно.

Теперь, когда Евы не стало, он понял это.

Но... а если она жива? Может, она в эту минуту лежит там где-то на берегу реки, одинокая, раненая?

Он достаточно долго жил в диких краях и из опыта, своего и чужого, хорошо знал, какие невообразимые тяготы и мучения может перенести человеческое тело. В горах любому известна история Хью Гласса, которого порвал медведь-гризли и бросили умирать спутники; но он прополз сотню миль, а потом прошел пешком еще несколько сотен, бился со стаей волков за дохлого бизона - и сумел выйти к людям.

Любому в горах известна история Джона Коултера, которого сиксики-черноногие прогнали сквозь строй, любой знает, как он сумел прорваться через линию воинов и, голый, в чем мать родила, удрал, а черноногие бросились за ним в погоню. Он убил самого первого из преследователей его собственным копьем и исчез, ушел босиком через горы; ноги у него превратились в жуткое месиво мяса и крови... но он ушел от погони и выжил.

Лайнус знал сам по крайней мере двоих людей, которые выжили после того, как с них сняли скальп... а рассказов таких слышал множество.

Он уложил последний тюк шкурок, накрыл груз оленьими кожами и привязал покрышку к бортам. Больше он не раздумывал. Он действовал быстро, потому что хотел знать правду наверняка. Если она умерла, он должен в этом убедиться своими глазами. Если она лежит где-то, раненая и одинокая, он должен прийти ей на помощь.

Он столкнул лодку и поплыл вниз по течению. Здешний водопад не опасен для человека в каноэ, который проходил по бурным водам Йеллоустоуна и Снейка. Для лодки побольше или плота он страшен своей обманчивостью... Лайнус глубоко погрузил лопасть весла в воду и швырнул каноэ в пасть быстрины.

Она могла уцелеть, она должна была уцелеть!..

***

Лайнус заметил их на берегу раньше, чем они увидели его. Он увидел их, но не мог разглядеть, потому что каноэ летело по крутой струе к водопаду... потом по самому водопаду... он глубоко погрузил весло и бросил каноэ в пространство. Оно ударилось о воду с гулким всплеском... взмах весла, еще один - и он вырвался из бурлящего котла.

- Это Лайнус, - сказала Ева и пошла ему навстречу.

Он вытащил каноэ на берег, обернулся к ним - и их лица сказали ему все, что ему надо было знать - их лица и те немногие вещи, которые им удалось вытащить из воды.

Сэм был худой, изможденный, видно было, каких усилий ему стоит просто держаться на ногах. Пройдут недели, а то и месяцы, прежде чем он придет в норму. Зик выглядел получше, но этому мальчику еще надо подрасти и набраться сил.

- А ваши родители? Они...

- Мы похоронили их вон там, - тихо сказала Ева. - Они утонули вместе. Мама не умела плавать, а папа был не такой человек, чтобы ее бросить. Мы нашли их в кустах, чуть ниже по течению.

- Ну, если кому и положен прямой билет на небеса, так это им, - сказал Лайнус, а потом встретился с ней глазами. - Ева... я такой уж мастак говорить, и не особенно я умею ухаживать за женщинами, но всю дорогу, пока я плыл сюда, я себе твердил, что, если найду тебя живой... Ева, хочешь поехать на восток со мной вместе?

- Нет, Лайнус, я остаюсь здесь. Я отсюда ни на шаг не сдвинусь, ни в одну сторону, ни в другую. Мама и папа... они хотели иметь ферму на западе, и вот до этого места они добрались. И мне кажется, сам Господь хотел, чтобы они здесь остановились... навсегда...

- Ева, Сэму нужно лечение и отдых, а зима не за горами. Я имею в виду, что осталось не больше двух месяцев, меньше даже, - до белых мух. А зимы здесь суровые.

- Я остаюсь, Лайнус. Мой дом будет прямо вот на атом месте.

- Мне неприятно это говорить, вы потеряли близких и все имущество... но вы поступаете неразумно, Ева. Да мне и не нужно вам это объяснять...

- Половина людей, отправляющихся на Запад, поступает неразумно, Лайнус. Вы знаете это так же хорошо, как и я.

Лайнус долго смотрел на нее, а потом поднял взгляд и огляделся вокруг. Их окружал густой лес из громадных деревьев, под которыми почти не было подлеска - девственный лес, которого никто никогда не рубил, поэтому кусты и не могли вырасти.

Но потом его внимание привлек луг - как раньше он привлек внимание Евы. Он повернулся и крупными шагами направился к опушке, чтобы осмотреть луг и возвышающийся над ним крутой, поросший травой склон. Да, - согласился он неохотно, - это хорошее место, очень хорошее.

Струйка воды, стекающая по склону, означала, что где-то наверху есть родник, а ручей, пробегающий по лугу, имел ширину от трех до четырех футов, а в глубину - около половины того. Трава хорошая, а почва, судя по траве и другой растительности, - богатая и плодородная.

Он уже успел заметить следы и помет оленей - глаз опытного охотника не пропускает таких вещей. Немного раньше, спускаясь по реке, он видел у кромки воды черного медведя. О, эти места богаты дичью, никаких сомнений!

Река - удобное средство сообщения. Отсюда человеку легко спуститься до Миссисипи с любым товаром на продажу, какой у него найдется - с пушниной или еще с чем.

Тут можно выращивать все, чего не даст лес.

Вот на той террасе можно построить отличный дом - бревна брать со склона наверху. Топлива на зиму тут хватит - сушняк, бурелом... А если тебе охота живность завести, то по кустам всегда найдутся отбившиеся телки. Он знал, что переселенцы, направляющиеся на запад, временами теряют скот.

Он вернулся к Еве и сказал:

- Ева, ты - мудрая женщина. Будем надеяться, что я ушел "поглядеть на зверя" в последний раз.

Он повернулся к остальным.

- Приглашаю вас всех остаться с нами. Здесь будет ваш дом, пока вам не надоест - или когда вам придет в голову вернуться сюда. Сэм я думаю, ты предпочтешь двинуть на запад, но тебе лучше какое-то время побыть здесь - пока силы не восстановятся. Зик, будь с нами, прошу...

Он повернулся к Лилит, но она отступила назад.

- Я уезжаю на восток, Лайнус. Им я это уже сказала, и теперь то же самое скажу вам. Я не хочу жить на ферме.

- Что ж, я так и предполагал, - ответил он спокойно. - Если не чувствуешь, что ты должна, значит, ты не должна. Но лучше б ты подождала, пока я продам пушнину. Вещи... тебе понадобятся кое-какие вещи. Если женщина отправляется на восток и собирается жить среди порядочных людей, ей надо быть одетой как следует. По одежде встречают. И еще, я думаю, у тебя дела пойдут лучше, если ты будешь с аккордеоном... вроде того, что у тебя раньше был.

Он достал трубку и аккуратно набил ее.

- Когда я продам пушнину, то позабочусь, чтоб ты была как следует одета и чтоб у тебя были какие-то деньги на первое время. А потом - живи как хочешь.

Лилит хотела было заговорить, но к глазам подступили слезы и, резко отвернувшись, она убежала к реке.

Ева, раз мы уж собрались остаться здесь, так надо выбрать место для дома. Пошли вместе, ребята. Нам понадобится совет, это уж точно.

Они поднялись вместе вверх по склону к терраске - именно здесь надо ставить дом. Перед окнами будут луга, а справа - река, и им будут видны проплывающие лодки.

- По-моему, кухню надо устроить с этой стороны, - предложил Лайнус. - Когда женщине есть на что глядеть, ее не мучит чувство, что она заперта в помещении. А здесь ты будешь смотреть на лодки. Со временем их тут станет видимо-невидимо.

Он повернулся к Сэму.

- Даже если ты не собираешься остаться с нами, тебе стоит застолбить немного земли рядом со мной. Я буду обрабатывать ее, а если ты не захочешь вернуться, она будет моя. Ну, а если вернешься, так это твоя земля. У человека теплей на душе, когда он знает, что где-то есть у него клочок земли, своей земли. Он повернулся к реке.

- И, конечно, нам надо будет устроить пристань. Свою собственную пристань...

Часть вторая

РАВНИНЫ

Пространства были неизмеримы, трудности неисчислимы, но сотни мужчин и женщин на беловерхих фургонах - этих шхунах прерий - упрямо одолевали их. Это была страна опасностей - землю сотрясали стада бизонов, дикие краснокожие всадники налетали на караван, убивали - и исчезали, чтобы вернуться и безжалостно ударить снова... Это была земля, за которую приходилось платить кровью и первозданной несокрушимой отвагой...

Глава седьмая

Клив Ван Вален остановился на углу и с отвращением поглядел на реку жидкой грязи, которая отделяла его от роскошного здания отеля "Плантатор", кичащегося двумястами пятнадцатью номерами и "самым большим бальным залом к западу от Аллеганских гор (Аллеганские горы - хребет в восточной части США, проходящий по штатам Западная Вирджиния и Пенсильвания.)".

Он вовсе не хотел оспаривать это утверждение. Единственное, чего он хотел - это перебраться через улицу, сохранив блеск элегантных башмаков парижской работы и не заляпав грязью красивый костюм из тонкого сукна, сшитый на заказ в Новом Орлеане.

Но вообще-то имелись у него проблемы и посерьезнее: Клив Ван Вален переживал полосу неудач за карточным столом и во всех прочих делах, а всякий опытный картежник знает, что любой человек окажется в проигрыше, если будет играть, когда ему необходимо выиграть.

Полоса невезения не была для него чем-то новым, потому что началась она, по сути дела, почти пятнадцать лет назад, когда его отец умер от сердечного приступа - а Клив тогда совершал гран-тур по Европе.

Добравшись домой так быстро, как позволило море, он обнаружил, что стервятники все-таки оказались быстрее: за этот промежуток времени состояние его отца таинственным образом испарилось. Едва достигший двадцати одного года, не имеющий никакого опыта в делах, выслушивал он многословные объяснения компаньонов отца - и знал, что они лгут... но они очень тщательно заметали следы.

Они показывали ему векселя, подписанные отцом, - и он знал, что это подделки, но не имел доказательств, а люди, надувающие его, были заметными фигурами в обществе и в деловых кругах. Короче говоря, доказательств у него не нашлось, и то незначительное сочувствие, которое испытывали к нему окружающие, полностью исчерпалось, когда он назвал самого Джона Нормана Блэка лжецом и вором.

Блэк вызвал его на дуэль, устроив целое представление, каковое имело целью продемонстрировать, со сколь глубоким сожалением уступает он этой печальной необходимости. Записной дуэлянт и искусный стрелок из пистолета, Блэк плакался всем знакомым, что поединок ему навязав силой и что самое последнее, чего ему хотелось бы - это стреляться с сыном бывшего компаньона.

Но на поле чести, когда они на мгновение оказались спиной друг к другу, а другие их слышать не могли, Блэк бросил через плечо:

- Если бы твой папаша не помер, мне пришлось бы убить его, потому что я его ограбил, а он про это дознался. А теперь я убью тебя.

Может быть, он надеялся разозлить Клива, чтобы тот потерял осторожность. Может быть, просто хотел повернуть нож в ране. Джон Норман Блэк стрелял без промаха и ничуть не беспокоился. Он сделал положенное число шагов, повернулся и опустил пистолет, наводя его на цель.

Клив Ван Вален никогда не участвовал в дуэли, не приходилось ему и стрелять из пистолета в минуту запальчивости, но реакция у него была отличная. Вместо того, чтобы, как положено, опустить пистолет и тщательно прицелиться, он просто повернулся и выстрелил. Пистолет Блэка, не причинив никому вреда, выпалил в воздух, а сам он свалился с пулей в сердце.

Общественное мнение было против Клива. Все считали, что он обезумел, бросая бессмысленные обвинения в адрес почтенного гражданина, и что он поступил как вспыльчивый глупец, вызвав его на дуэль. Все соглашались, что ему поразительно повезло - как же, убить такого человека!..

Без друзей, лишенный состояния. Клив ничего не добился бы, оставшись в Мэриленде (Мэриленд - один из восточных штатов, выходящий к побережью Атлантического океана.). И он отправился на запад по Тропе Натчезов.

У него не было ни профессии, ни ремесла. Деловое образование, которое отец собирался дать ему в процессе работы, растаяло в сияющей дымке. Единственное занятие, в котором он был искушен, представляли карты. У него было прирожденное чутье к карточным играм, хорошая память, и играл он успешно.

Он действовал в Новом Орлеане, выигрывая и проигрывая, всегда имел достаточно, чтобы хватало на приличную жизнь, но дальше этого продвинуться не мог. Он был молод, ему нравилось иметь деньги и тратить их. И, в довершение всего, он не имел цели в жизни.

За Новым Орлеаном последовали Натчез, Сент-Луис и Цинциннати, бесчисленные речные пароходы, а потом, на гребне удачи, он отправился в Европу. Там он провел два года, перебираясь из Лондона в Париж, а оттуда в Веймар, Вену, Инсбрук и Монте-Карло. Ему пришлось второй раз сразиться на дуэли, в Ниме, на саблях, и он победил.

Но полосы удачи случались все реже, и длились они все короче. Он жил в достатке, но запас средств, с которым он садился играть, становился с каждым разом все меньше, и в нем нарастало ощущение, что скоро он будет списан со счета.

Клив вернулся в Соединенные Штаты, играл помаленьку в разных местах между Нью-Йорком и Саратогой, часто - в узком кругу. Как всегда, он играл честно - но он умел играть, и потому выигрывал.

Он уже неплохо поправил свои дела, но в один прекрасный вечер кто-то узнал в нем профессионального игрока. К полудню следующего дня двери клубов были перед ним закрыты, а полученные ранее приглашения на различные приемы отменены.

В Цинциннати он потерял почти все выигранные деньги, а теперь в Сент-Луисе дела шли ничуть не лучше. Он смотрел на реку грязи, которая именовалась улицей, и думал, что здесь тоже можно потонуть без следа.

Клив всегда был честен с самим собой, и сейчас понимал: то, как с ним обошлись в Нью-Йорке, глубоко задело его. Чрезвычайно чувствительный, он гордился своей игрой и никогда не передергивал карты... хотя и знал, как это делается.

Он смотрел на грязь. Он больше не был джентльменом - он был игроком, сомнительным типом в любой компании. Он был игроком и имел дело с игроками.

Неожиданно к нему кто-то подошел; это был Аллен Джонс, хорошо известный повсюду, где люди играли в карты.

- В отель собрался? Хочешь перейти через дорогу? - спросил он. Усмехнулся и показал на улицу. - В своих ботиночках ты этого не сделаешь, Клив.

- Спорим на самый лучший обед в Сент-Луисе, что я переберусь через улицу, и на мне даже пятнышка грязи не появится! - немедленно ответил Клив.

- Годится! - сказал Аллен. - Спорим!

Клив огляделся по сторонам. По улице в их сторону направлялся крупный широкоплечий человек средних лет.

- Эй, послушайте! - сказал Клив. - Я вам заплачу пять долларов, если вы перенесете меня на спине на ту сторону, к отелю.

Незнакомец медлил, переводя взгляд с Клива Ван Валена на Аллена Джонса.

- Я побился об заклад, - объяснил Клив, - что смогу перебраться на ту сторону и не выпачкаться в грязи.

Здоровяк мрачновато улыбнулся.

- Ну, ладно, - сказал он и повернулся спиной к Кливу. -Залезайте наверх.

Клив влез ему на спину с края тротуара, и здоровяк, неся его на закорках, зашлепал по грязи.

- Эй! - крикнул Джонс. - Даю десять долларов, если скинешь его!

Человек сказал через плечо:

- Не хотите прибавить ставку?

- Мы с вами договорились, - ответил Клив. - Договор дороже денег.

- Двадцать долларов! - крикнул Джонс.

Слегка подбросив Клива повыше, здоровяк перебрался через грязь и аккуратно поставил его на ступеньки отеля.

Клив достал тощую пачечку денег, отсчитал пять долларов и вручил своему носильщику. Тот спокойно полез в карман и вытащил кошель, туго набитый банкнотами и монетами. Сунул туда пять долларов и ухмыльнулся Ван Валену.

- Немножко здесь, немножко там. Когда-нибудь я стану богатым человеком.

- Вы не согласились взять большую сумму и сбросить меня в грязь, - сказал Клив.

Человек глянул на него.

- Вы ведь сами сказали - договор дороже денег. Если слову человека верить нельзя, в этих краях он ничего не стоит.

- Давайте зайдем внутрь, - предложил Клив, - я хочу угостить вас стаканчиком. Вы в Сент-Луисе недавно?

Здоровяк улыбнулся.

- Только не принимайте меня за простака, которого можно ощипать, друг мой. Я не игрок. Это не значит, что я никогда не пойду на риск в бизнесе, но бизнес - это моя игра. Никогда не играй в игры других людей - вот что я говорю... Он потопал ногами, сбивая грязь с сапог.

- Ладно, выпью с вами. Мне говорили, что Профессор Джерри Томас придумал новую штуку, под названием "Том и Джерри".

- Он - лучший бармен в здешних краях, - сказал Клив. - Пойдемте внутрь. - В баре он снова посмотрел на здоровяка. - Возможно, я ошибаюсь, но теперь, когда я разглядел вас при свете, ваше лицо кажется мне знакомым.

- Сомневаюсь, чтоб вы видели меня больше одного-двух раз. Я работал на вашего отца.

Лицо Клива стало холодным.

- Вот как? Я не думал, что с тех времен у него остались друзья.

Но здоровяк был невозмутим.

- Я - Гейб Френч. Вы-то меня не знаете, но ваш отец знал. Пару раз, когда дела оборачивались неважно, он меня выручал. - Френч попробовал питье. - Он был славный человек.

- Его обчистили до нитки, - сказал Клив с горечью.

- Это точно... и вас заодно. Но вы хорошо сработали, когда Блэка пристрелили. Он на это давно напрашивался. - Френч кинул быстрый взгляд на Ван Валена. - Приходилось с тех пор еще стрелять?

- Когда нужно было.

- У вас есть сноровка, друг мой. Я ведь видел это, знаете ли. Вы просто повернулись и выстрелили, не целясь... мгновенная реакция. Вы просто повернулись и выстрелили... прямо в яблочко.

К ним присоединился Аллен Джонс.

- Я должен вам обед. Желаете получить?

- Мистер Джонс... Мистер Френч...

Френч протянул руку.

- Вас я тоже знаю, мистер Джонс. Знавал вас еще в те времена, когда вы шорничали, делали седла.

- Я делал хорошие седла, - сказал Аллен Джонс с оттенком гордости. - Это здорово приятно, - добавил он. - Нет ничего лучше, чем работать с хорошей кожей. Я вернусь к этому занятию когда-нибудь.

- Пообедаете с нами? - предложил Клив Френчу.

- Нет, благодарю. Я продаю мулов людям, отправляющимся в Калифорнию, и вот-вот, пожалуй, сам тоже решусь двинуть туда. - Он поставил стакан на стойку и повернулся к Кливу; - Хотите поехать со мной? Вы там сможете поправить свои дела.

- Я знаю, когда смогу поправить свой дела. Я останусь здесь.

Когда Гейб Френч ушел, Джонс повернулся к Ван Валену и ухмыльнулся.

- А знаете, кто такой этот человек... которого вы наняли перенести вас через грязь? Он - самый крупный торговец скотом в этой части страны. Самый богатый человек в городе, если не считать старого Шото.

- Я понимаю, почему он так богат, - задумчиво сказал Ван Вален. И поставил свой стакан на стойку. - Ну что ж, я готов сейчас пообедать. - Самая лучшая кухня - здесь, в "Плантаторе", - сказал Джонс, - но самое лучшее представление - чуть дальше по этой улице. Там появилась новая девушка, откуда-то с востока. Настоящая красавица. Танцует, поет как ангел, играет на аккордеоне... Ее зовут Прескотт, Лилит Прескотт.

***

Театр-ресторан был переполнен, но официант провел их к столику у самой сцены, потому что сразу узнал Аллена Джонса, а Клив Ван Вален был явно того же покроя.

Клив огляделся по сторонам и уныло подумал, что если нынешняя полоса невезения затянется, то скоро он уже не сможет обедать в таких местах и играть в номерах "Плантатора". Ему придется ставить капканы на волков или сносить дома на береговом обрыве.

Все что угодно, лишь бы не это. Он недовольно разглядывал девушек на сцене. Танцевали они не особенно хорошо, но их нижние юбки вертелись вихрем так соблазнительно, что его досада постепенно сменилась нарастающим интересом.

Блюда были великолепны, а "Шато-Марго" ("Шато-Марго" - сорт французского вина.) - выдержанным. Он понемногу успокаивался. К их столику подсел Дик Харгрейвс, уже довольно известный на реке человек, и заказал вторую бутылку вина.

- Подождем, пока не увидим Лили, - сказал он. - В этой девочке есть что-то особенное.

Джонс засмеялся.

- Это каждому видно. Только, кажется, никто еще не разобрался, насколько особенное... Э-э, да вот и она! - он показал рукой.

Лили двигалась с легким дерзким изяществом. Сразу бросалось в глаза, что в ней действительно есть что-то, недостающее другим девушкам - потому что, помимо подлинной красоты и вот этой дерзости, она еще имела стиль.

Ее глаза скользнули по толпе, и она запела "Подожди фургона", ведя сольную партию. Танец ее превзошел все ожидания Клива. Да, где бы она ни училась, но учили ее хорошо... Он резко выпрямился в кресле и долил себе в бокал вина.

Клив Ван Вален, которому доводилось любоваться балетом в Париже, Вене и Риме, прекрасно видел, что умеет она куда больше, чем требует от нее незамысловатая программа. Где-то, когда-то она потрудилась от души, чтобы научиться всему.

Заинтересовавшись, он влился взглядом в ее лицо. А она, увлеченная музыкой, забыла обо всем... и тут их глаза встретились. Ее взгляд на мгновение остановился на нем, а потом скользнул прочь.

Действительно ли она увидела его? Огни рампы были не слишком яркие, так что разглядеть его она могла, тем более, что он сидел рядом со сценой. Ему казалось, что она его заметила - рассмотрела и тут же отвела ему точное место в каталоге... и ему, и его друзьям: перекати-поле, игроки, всегда с пустым карманом.

- Я говорю - не больше трех, - заявил Харгрейвс.

- Чего трех? - спросил Клив.

- Нижних юбок... Джонс считает, что она их носит не меньше четырех.

- Четырех? Мне очень жаль, джентльмены. На ней их надето шесть.

- Шесть?! - воскликнул Джонс. - Ты с ума сошел, Вал! Тебя ввели в заблуждение кружева. Никак не больше четырех!

Харгрейвс поставил стакан.

- Лучше не спорь с ним, Аллен. Судя по тому, что я слышал, Клив - настоящий эксперт во всем, что связано с дамами такого сорта. В любом случае, как тут докажешь, кто прав?

- Слушай, - Клив с трудом отвел глаза от девушки на сцене. - Я уже выиграл у тебя обед и совсем не против нагреть тебя еще малость. Ставлю сотню, что на ней не меньше шести нижних юбок!

- И как ты это докажешь?

- Пойду за кулисы и выясню. Согласен на пари?

- Если я пойду вместе с тобой.

- Это справедливо. - Клив поднялся. - Пошли!

За кулисами было людно. Бегали туда-сюда девушки, более или менее раздетые. Здесь не было настоящих уборных, просто ширмы высотой до плеч, и за каждой ширмой какая-то из девушек снимала платье или переодевалась.

Клив Ван Вален прокладывал в толпе дорогу с уверенностью человека, для которого не существует неудобных ситуаций. Двое игроков следовали за ним.

Найти Лилит Прескотт было нетрудно. Она тоже переодевалась за ширмой, над которой виднелись ее голова и верхняя часть плечей, а над головой висело на шнурах изысканное платье, которое вот-вот должны были надеть на нее, опустив сверху. Снаружи перед ширмой стояла костюмерша, чтобы принимать одежду по мере того, как Лилит будет ее снимать.

Клив посмотрел поверх ширмы на красивое, слегка разрумянившееся лицо девушки, и спросил себя - действительно ли он отправился за кулисы только из-за пари? Может быть, скорее ради того, чтобы еще раз ее увидеть? А, может, еще и потому, что ее взгляд успел так быстро оценить его и отмести прочь, как ничего не стоящего субъекта? Он усмехнулся при мысли, что его гордость можно задеть таким пустяком, но все же признал, что чувствует себя уязвленным. Конечно, он всего-навсего обыкновенный легкомысленный тип, но женщины пока что не обходили его своим вниманием, всякие и разные... и, в конце концов, сама-то она что такое особенное из себя представляет, если танцует в подобном заведении?

Пока он собирался с духом, чтобы задать ей вопрос, кто-то за спиной у него произнес:

- О, прошу меня извинить!..

Оглянувшись, он увидел человека средних лет, который неуверенно пробирался сквозь толпу за кулисами. Очевидно, его немного ошарашила суета и беспорядок, смутило обилие обнаженного тела и затянутых в чулки длинных ног, но он настойчиво проталкивался, пока не нашел ширму, за которой переодевалась Лилит Прескотт. Помешкал немного и позвал:

- Мисс Прескотт! Мисс Прескотт...

Она даже не подняла глаз.

- Потом.

- Но это очень важно, мисс Прескотт, я...

- Это всегда важно. Чем они старше, тем важнее это становится.

На ширму сверху шлепнулась нижняя юбка, и Клив поднял палец.

- Мисс Прескотт, вы меня неверно поняли. Я - Хайлан Сибери, поверенный в. делах Джонатана Брукса. - Сибери помолчал. - Разве это имя вам ни о чем не говорит?

- Этот старый козел?

- Ну, - раздраженно сказал Сибери, - по-видимому, вы для него что-то значили. Он включил вас в завещание.

Она в изумлении подняла голову над ширмой.

- Он что?

Ее глаза скользнули мимо Сибери и наткнулись на взгляд Ван Валена. Она тут же посмотрела в сторону.

На ширму шлепнулась вторая юбка, за ней третья. Клив поднял второй и третий пальцы.

- Я уверен, что выиграю, джентльмены. Не меньше шести.

В это мгновение в закулисном шуме вдруг возникла пауза, и в наступившей тишине его слова прозвучали громче, чем ему хотелось бы.

- Вам придется поехать в Калифорнию, мисс Прескотт, чтобы воспользоваться завещанной вам недвижимостью, но на вашем месте я бы...

- Но вы не на моем месте. И я не поеду в Калифорнию, даже если Джон Джейкоб Астор (Джон Джейкоб Астор (1763-1848) - знаменитый американский миллионер; занимался торговлей мехами, чаем, спекуляцией земельными участками, преимущественно в восточных штатах и на Среднем Западе.) завещает мне весь Сан-Франциско! - При этих словах поверх ширмы шлепнулась четвертая юбка, и ее забрала костюмерша.

Клив поднял четвертый палец.

- Видите? Уже четыре. А я спорил, что будет не меньше шести.

- У мистера Астора нет таких владений в Сан-Франциско, мисс Прескотт. Однако вы убедитесь, что доход от собственности мистера Брукса таков, что им не стоит пренебрегать. Определенно не стоит.

На ширму легла пятая юбка, и люди, которые должны были опустить на Лилит роскошное платье, разобрали шнуры.

- Все, Мэри. Давайте, ребята.

- Все?

- Ты слышала, что я сказала. Это все! - Она подняла руки, продела их в платье, опускающееся на нее сверху, и подвигала плечами, чтобы платье село на место.

- Доход, вы сказали... Доход от чего?

- От золота, мисс Прескотт. Меня заверили, что собственность эта вполне надежна. Так вот, если вы соизволите подписать эти бумаги...

- Вы сказали... золото?

- Вот именно. Эта заявка дала три с половиной тысячи долларов за первую неделю разработки.

Лилит посмотрела через голову Сибери на Клива Ван Валена, который отсчитывал золотые монеты с орлом в протянутую ладонь Джонса.

- Ты выиграл, - сказал Клив, - но, черт побери, я готов поклясться...

- Ты уже клялся, но проиграл. Ты сказал - не меньше шести, и мы все это слышали.

Бросив последнюю монету в ладонь Джонса, Клив услышал слова Лилит:

- Ради такого я даже могу поехать в Калифорнию.

Расстроенный невезением, Клив повернулся и ушел. И тогда Лилит шлепнула на ширму шестую юбку и показала ему в спину язык.

Глава восьмая

Ночь, и дальнее зарево в небе... откуда, интересно? Над головой сияли звезды, где-то, не очень далеко, лаяла собака. И больше никаких звуков, только поскрипывало седло и цокали копыта лошади. Воздух был прохладный и, кажется, донесся запах реки.

Клив Ван Вален знал, что он трижды дурак. С чего вдруг он кинулся за этой девушкой, которая, может, вовсе и не появится здесь? Разве он не слышал, как она сказала, что не поедет в Калифорнию? Правда, когда законник упомянул про золото, она заинтересовалась... и он тоже.

Клив внимательно взглянул на себя, как бы со стороны, и то, что он увидел, ему вовсе не понравилось - зрелый мужчина, который провел четырнадцать, а то и пятнадцать лет своей жизни за карточным столом, кинулся вдруг искать девушку просто потому, что она получила в наследство золотоносный участок. И зачем? Затем, что надеялся жениться на ней и завладеть этим участком и тем, что он дает.

В его прошлом немного было такого, чем стоит гордиться, но и ничего такого, чего надо стыдиться; но если он действительно сделает то, что собрался... довольно постыдное дело он задумал. Если, впрочем, это дело вообще выгорит... вот тут-то и появляется сомнительная карта в его колоде - ведь Лилит не проявила к нему ни малейшего интереса.

Она посмотрела на него, увидела, в какой он компании, и с той самой минуты перестала замечать. Вот это его и грызло больше всего.

От этой мысли ему стало стыдно, а потом накатило раздражение. Да что он, мальчишка зеленый, что ее невнимание так его задело за живое? Женщины его любили, женщины его ненавидели, некая девица пыталась даже убить его - но ни одна не оставалась к нему безразличной.

Так что же так тревожит его? Неужели опасение, что это золото может проплыть мимо носа?

Из-за нее он уже потерял сотню долларов, из-за одной-единственной юбки... и он собирался вернуть свое. Так он сказал себе - и безбожно соврал. Он хотел попробовать жениться на Лилит Прескотт не из-за этой сотни и не потому, что полюбил ее - нет, ему даже не нравились женщины такого типа - а просто потому, что во всем прочем он потерпел неудачу, и ему не осталось ничего другого, кроме как подыскать себе теплое местечко раньше, чем он станет слишком стар для этого. А когда человек вынужден принять такое решение, не очень-то это приятный момент...

Но как, Господи Боже, найти ему одну девушку на атом бескрайнем Западе? Даже если это такая девушка, как Лилит Прескотт?

А найти ее необходимо. В кармане у него лежат три двадцатидолларовые золотые монеты, лошадь, на которой он едет, его собственная. В кобуре на поясе у него револьвер, сзади за седлом, в скатанном одеяле немного одежды - и это все. У него нет винтовки, нет никакого опыта жизни на границе цивилизации и, в конечном счете, никаких оснований, чтобы ехать на Запад.

Он внезапно, повинуясь минутной прихоти, связал свое будущее с этой девушкой и ее наследством; а что еще оставалось ему делать?

Он даже не знал наверняка, что она поедет этой дорогой - знал только, что она бросила работу и растворилась в воздухе. Но, если принять во внимание это неожиданное наследство, то такое предположение вполне правдоподобно. Вокруг Индепенденса и по соседству с этим городом собирались люди, которые отправлялись на запад в фургонах и верхом. Здесь они собирались, сбивали караваны фургонов, приводили в порядок снаряжение и готовились к предстоящему долгому путешествию.

Неожиданно для себя Ван Вален выехал на вершину пригорка и в изумлении натянул поводья. Перед ним до самой реки протянулась широкая равнина, и посреди этой равнины лежал городок, сияющий огнями, хотя уже давно перевалило за полночь. Но удивил его не сам город, не то, что он был освещен в такое позднее время - удивили его лагерные костры вокруг.

Вокруг на невысоких холмах разместились стоянки и казалось, будто под каждой звездой на небе горит свой костер на земле. Куда ни глянь, ночь расцвечивалась огнями, поблескивающими и приветливыми.

С самого детства слышал он рассказы о людях, отправившихся на запад, разговоры о тех, кто собирался туда, но никогда, даже в самых безудержных фантазиях, не мог он вообразить такого всеобщего исхода. Должно быть, они здесь собирались не одну неделю. Несомненно, самые рисковые уже двинулись через прерию, раскинувшуюся на западе, но совсем недавно, самое большее - несколько дней назад.

Часом позже он подъехал к кузнице Боба Уэстона. В городке имелись и другие кузнецы, но эта была самая большая, самая бойкая, и она служила центром притяжения для путников, собирающихся на запад, местом, где назначались встречи, где сбивались караваны фургонов. Здесь всегда толпились люди. И здесь он решил начать свои поиски...

Дюжина наковален звенела под ударами молотов, светились раскаленные поковки, красные отблески огня ложились на черные от сажи лица и тела кузнецов. Здесь работали одновременно два десятка людей - ковали подковы, приколачивали их к копытам лошадей, изготовляли железные части для фургонов. И все это - среди ночи!

Мимо проехал очередной фургон. Женщина на сиденье держала на руках плачущего ребенка, рядом с фургоном шел мужчина с палкой в руках и погонял волов. Пусть на волах - но они все же ехали на запад.

Неожиданно чья-то рука легла на его стремя.

- Неужели это вы? Вы едете на запад?

Это был Гейб Френч.

- Да вот подумываю. А вы?

- Выезжаю завтра с компанией Роджера Моргана, у меня четыре фургона. Если решитесь ехать, найдите меня, прежде чем обращаться к кому-нибудь другому. Мне пригодятся лишние руки.

- Я огляжусь сперва.

Гейб Френч поднял руку и заторопился прочь своей странной, косолапой походкой. Клив посмотрел ему вслед.

- Да, паренек, - сказал он, обращаясь к своему коню, - этот человек справится. Пока мы с тобой будем привыкать, он уже завладеет половиной Калифорнии.

Под фонарем на другой стороне улицы какой-то человек раскидывал карты - играл с желающими в три листика. Клив присмотрелся - это был Канада-Билл.

Клив поехал дальше вдоль улицы. Он видел, как загружают фургоны и отгоняют подальше в прерию. Куда ни глянь, повсюду кипела работа - и повсюду шли разговоры. Никогда в жизни не слышал он, чтобы столько людей одновременно разговаривали об одном и том же, одними и теми же словами. Все в один голос вели разговоры о тропе, о том, какие фургоны лучше, о волах, о лошадях, о мулах. Рассуждали об индейцах, о фортах, которые ставят на тропе военные. Повсюду царило возбуждение, чтоб не сказать - экстаз... эти люди были вовлечены в грандиозное приключение, небывалое переселение под магическим сиянием слова "Запад". Это слово звучало, как "Сезам, откройся!" - и открывало фантастическое будущее.

Он повернул коня и поехал обратно. Он смертельно устал, надо было найти ночлег - а чуть дальше по улице находилась гостиница полковника Ноланда.

И тут, приближаясь опять к шуму и звону кузницы Уэстона, он увидел ее...

Она о чем-то беседовала с высоким, крепко сложенным человеком, который изучал кнуты, выложенные на продажу на столике прямо перед входом в кузницу.

Клив остановил коня в тени соседнего строения и прислушался. Человек говорил:

- Я полагаю, фургон у вас есть?

- Могу купить, - отвечала Лилит.

- А упряжка?

- Я достану все, что нужно.

- Вы замужем?

- Нет, мистер Морган.

- Путешествуете в одиночку?

- Да.

- Ну-у, в таком случае - нет. Только не в моем караване. Незамужняя женщина, путешествующая в одиночку, - да в мужчин сам дьявол вселится. Всех достанет... а вы мне поверьте - в этих караванах люди и без того совсем дикие.

- Я буду держаться в стороне, мистер Морган, а о себе я умею позаботиться. В конце концов, - сухо добавила она, - любую проблему, которая может возникнуть, мне уже приходилось решать раньше.

- Не сомневаюсь. Но... такая женщина, как вы? В один прекрасный день вы обнаружите, что... э-э... попали в беду, и вам придется затратить черт знает сколько сил, чтобы выяснить кто виноват.

У Лилит побелело лицо. Она схватила один из кнутов и, резко отступив на шаг назад, умело щелкнула им.

- А, ну, - сказала она ледяным током, - повторите ваши слова еще раз, мистер Морган, и вы получите такую порку, какую давно заслужили!

Морган засмеялся, но в глазах у него появилось уважение.

- Ну-ну, ладно. Мне нравятся женщины с характером... и я действительно не имел никакого права так разговаривать с вами... Есть у меня мысль, что вам надо сделать, чтобы ехать с нами. - Он забрал кнут у нее из рук. - Этот кнут мне нравится, - сказал он и бросил монету на столик.

А потом снова повернулся к Лилит.

- Есть тут одна женщина по фамилии Клегг - Агги Клегг. Попробуйте с ней договориться, чтобы она присоединилась к вам - или вы к ней. Вас двоих вместе я возьму с удовольствием.

Клив подождал, пока Лилит уйдет, потом последовал за ней на приличном расстоянии. Она шла целеустремленно - видимо, знала, где можно найти эту самую женщину по фамилии Клегг.

В конце улицы она повернула к нескольким фургонам, стоящим на краю прерии. При свете факела какая-то женщина заталкивала в задок фургона тяжелую корзину.

Подойдя чуть поближе, Клив услышал, как она говорит:

- Ну... не знаю. Я надеялась проделать путь вместе с мужем... и чуть не поймала себе мужа на прошлой неделе.

- Мне говорили, что в Калифорнии на одну женщину приходится сорок мужчин. Подумайте, мисс Клегг. Я бы вам охотно заплатила.

- Да не нужны мне деньги, мне мужчина нужен! - Взглянув на Лилит, она добавила:

-Да и тебе он тоже потребуется, пока эта дорога кончится.

Клив легко тронул каблуком коня и шагом двинулся вперед. Они услышали и подняли глаза.

- Добрый вечер, леди, здравствуйте. Мисс Прескотт? Клив Ван Вален, к вашим услугам. Я - в вашем распоряжении, если захотите, отсюда и до самой Калифорнии.

- Благодарствуйте, - резко бросила Лилит. - Что бы вы ни предлагали, мы в этом не нуждаемся.

Агата Клегг вытерла руки о передник.

- Говори за себя, милочка. Я ведь уже сказала тебе, пока это путешествие закончится...

Клив перебил ее.

- Боюсь, вы меня не правильно поняли, мисс Прескотт. Я...

- Не волнуйтесь, я все поняла правильно. И когда я вижу перед собой пустозвона без гроша в кармане, я его ни с кем не спутаю.

- Я предлагаю вам честную ежедневную работу за честную ежедневную плату.

- Прощайте, мистер Ван Вален.

Клив повернулся ко второй женщине.

- Очень приятно было познакомиться с вами, мисс Клегг. Я никогда не видел женщины с такими красивыми волосами... естественно, я обеспокоен... для индейца это будет такой почетный трофей, когда он повесит их на гриву своего пони...

Посмотрел на Лили и сказал уже серьезно:

- Надеюсь, вы хорошо понимаете, что делаете, мисс Прескотт. Две красивые женщины, одни в диком краю, - кто защитит вас? Когда нападут индейцы, каждый мужчина станет защищать свою семью - и кто осмелится упрекнуть его за это? - Он приподнял шляпу. - Спокойной ночи, мэм. Или правильнее сказать, доброго утра?

Он повернул коня и поехал прочь между фургонами, а Лилит посмотрела ему вслед, наполовину раздраженная, наполовину смущенная.

- Черт возьми! - сказала Агата. - Никто мне раньше такого не говорил...

- Чего?

- Что у меня волосы красивые... - Она с явным удовольствием провела рукой по волосам, потом сказала Лилит:

- Знаете, чую я, что мужчины на вас летят, как бабочки на огонь. Может, и я какого сумею поймать, когда он будет пролетать мимо. - Она протянула руку. - Ладно, мисс Как-Вас-Там, считайте, что у вас есть напарница.

- Меня зовут Лилит Прескотт, - ответила Лилит, - и не думайте, что я не смогу нести свою ношу. Я выросла на ферме в северной части штата Нью-Йорк.

- В жизни бы не подумала! - Агата удивленно глянула на нее. - Странно все же, что такая красивая девушка - и до сих пор не замужем.

- А я не искала себе мужа, - резко ответила Лилит. - Когда мне встретится нормальный мужчина, я за него выйду, но пока что мне не к спеху.

Клив Ван Вален ехал обратно к городу, ничуть не обескураженный неудачей. Он чувствовал, что бросил семя в плодородную почву.

Время от времени он останавливал коня, чтобы послушать разговоры вокруг. И впервые ему пришла в голову беспокойная мысль, что сам-то он не слишком подготовлен к предстоящему путешествию. Ему приходилось править упряжкой, от случая к случаю выполнять физическую работу - но таких случаев было раз-два и обчелся...

Люди вокруг него мелькали самые разные, всех нравов и ремесел, всех национальностей. Здесь были немцы, швейцарцы, поляки, французы, шведы, норвежцы, испанцы. Короче, здесь собрались всевозможные люди - и на всевозможных повозках.

Его остановил высокий человек в цилиндре и с бакенбардами-котлетками.

- Простите, сэр, не найдется ли у вас огонька? Я истратил последнюю спичку.

Клив дал ему прикурить.

- И вы тоже переселенец? - спросил он, хоть и понимал, как глупо звучит его вопрос в этом месте и в это время.

- Я - юрист, сэр. Да, адвокат, и намерен отправиться на Запад. За золотом, сэр, да, за золотом, хоть и не собираюсь выкапывать его из земли. Просто подожду, пока они мне его сами принесут...

- Вы карточный игрок? Или собираетесь открыть салун?

- Ни то, ни другое, сэр. Как я уже имел удовольствие сообщить, я юрист. Повсюду, где есть золото и есть люди, неизбежно возникают споры и тяжбы, а где есть тяжбы, там не обойтись без адвоката. Уж я-то разбогатею, на этот счет у меня никаких сомнений, сэр!

Клив доехал дальше. Может, он и юрист, но, судя по носу, уж слишком много салунов он разглядывал изнутри... Клив доехал до "Дома Ноланда" - и тут ему повезло: нашлась свободная кровать, она еще хранила тепло человека, спавшего здесь до него. Сейчас этот человек, несомненно, готовится отправиться на запад с караваном фургонов. На рассвете должны были выступить четыре каравана.

На следующее утро за завтраком в столовой "Дома Ноланда" он услышал, что караван Моргана ушел. В первым день они вряд ли пройдут больше чем восемь или десять миль - просто для того, чтобы животные в упряжках привыкли друг к другу и втянулись в работу. Из-за этого караван может остановиться совсем рано - так обычно делают, пока еще не привыкли к дороге.

Дважды за это утро у Клив а хотели купить лошадь, но он отказался ее продавать. Позднее, когда он уже насиделся в гостинице, прислушиваясь к разговорам и прикидывая, как бы организовать небольшую игру (что у него не получилось), он вышел на улицу и начал пополнять свое снаряжение. Купил кофейник, запас пеммикана (Пеммикан (от слова из языка кри "пими-окан" - "род жира") - прессованная смесь растертых в порошок ягод, бизоньего или оленьего мяса и жира; обычная дорожная пища индейцев.), а старый миссуриец продал ему немного "холодной муки".

Клив никогда не слышал о "холодной муке", но миссуриец только хмыкнул.

- Мексиканцы вовсю ею пользуются. Берешь малость кукурузного зерна, поджариваешь, размалываешь как следует и добавляешь чуток сахара и корицы. На половине бушеля такого харча человек может месяц прожить. Да и вкусно. Просто разбалтываешь в воде и пьешь.

Он купил гуттаперчевое (Гуттаперча - похожее на каучук упругое вещество, получаемое из свернувшегося млечного сока некоторых тропических растений; широко использовалась в быту и технике.) пончо на случай дождя, пару одеял, подстилку. Добавил еще флягу и сотню зарядов для своего револьвера.

Магазины были забиты людьми, которые делали покупки, обсуждали планы, спрашивали совета у продавцов и у других посетителей - у тех, по крайней мере, кто имел время выслушать.

- Сливочное масло? - услышал Клив чужой разговор. - Ну, с ним никаких проблем. Прокипятите его... прокипятите как следует, пену снимайте, пока оно не станет прозрачное и чистое, как растительное масло, а потом разлейте в жестяные бидоны и запаяйте. Это масло выдержит даже дорогу до Техаса, хоть там я здорово жарко... Овощи? Ну конечно, можно взять и овощи. Только берите сушеные, какими пользуется армия. Они спрессованы и запечены такими коржами, твердыми как камень. Кусок такой штуки размером с женский кулачок даст вам горшок еды на четыре-пять человек, Я снабжал ими армию, когда военные отправились в Юту приглядеть за Бригемом (Бригем Янг (1801-1877) - вождь мормонов ("Святых") после смерти основателя секты Д. Смита (1805-1844), объявленного "пророком Мормоном". Религия мормонов - смесь элементов христианства, буддизма, мусульманства. Мормоны практиковали многоженство.) и его Святыми. Вкусная это штука и сытная - будь здоров...

Он нашел у Ноланда сигары своего сорта и упаковал в дорогу. Это была единственная роскошь, какую он мог себе позволить. Снаряжения и запасов он взял явно недостаточно, но у него было слишком мало денег, а ему хотелось сохранить несколько долларов, чтобы иметь что поставить, если в дороге кто-то затеет игру в карты.

Конь у него, в общем-то, был объезженный, но к такому дальнему пути явно непривычный, придется его обламывать по дороге, дать втянуться... Он сел в седло и двинулся на запад.

Пока что Клив не собирался догонять караван. Он хотел сделать это подальше от населенных мест, чтобы Роджер Морган не смог отправить его назад.

Роджер Морган имел хорошую репутацию. Он славился как отличный караванщик, один из немногих, кто сам сколачивал фургонные караваны - обычно путешественники выбирали старшего - "капитана" - из своего числа, а если он не мог как следует вести караван и командовать людьми, так и смещали. Морган прошел весь путь не один раз, исполняя обязанности и проводника, и руководителя. Он был известен, как человек твердый, не допускающий у себя в караване никаких глупостей и готовый немедленно справиться с любым затруднением.

К западу от Индепенденса и Ливенворта кое-где попадались редкие поселки и фермы - здесь с радостью встречали проезжего. Людей волновали новости из внешнего мира, им хотелось знать, что делается в людных городах, вроде Индепенденса.

Язык у Клива Ван Валена был хорошо подвешен, говорил он вежливо, без развязности, и легко находил благодарных слушателей для своих историй о делах в Сент-Луисе, Цинциннати и в самом Индепенденсе. Он не гнал, проезжая за день иногда всего несколько миль, останавливался по дороге на фермах и ранчо, чтобы поесть домашней пищи, и при каждом удобном случае, не стесняясь, задавал вопросы.

Клив был достаточно опытный игрок, чтобы не понимать своей слабости - он ведь едет в такие места, где придется играть в чужие игры, а этого ни один разумный игрок делать не станет. В последнее время ему не раз приходилось слышать - то за карточным столом, то возле игорных домов, то на речных пароходах - бесконечные разговоры о схватках с индейцами, о жизни на равнинах и в горах, и постепенно он начинал понимать, что ожидает его впереди. Теперь он старался разузнать побольше у пограничных поселенцев. Ему хотелось к моменту встречи с караваном быть подготовленным, чтобы оказаться нужным и Лилит Прескотт, и всему каравану.

К западу от Ливенворта он встретил индейца-чероки, который направлялся к месту встречи с охотничьим отрядом, и какое-то время ехал вместе с ним. Черокез этот, когда-то владевший плантацией и рабами в Джорджии, но вынужденный уехать на запад во время переселения индейцев (Переселение индейцев - 28.05.1830 президент Эндрю Джексон (носивший среди индейцев прозвище "Острый Нож") издал закон о переселении южных индейцев - чероков, чикасо, чокто, криков и семинолов - за Миссисипи; целью этого было освободить богатые южные земли для поселенцев и плантаторов.), много рассказывал ему о кайовах (Кайова - крупная группа племен атапаскской языковой семьи, насчитывавшей 53 племени; в эту же семью входили навахо и апачи.), арапахо и шайенах, которых он встретит дальше на западе. Эти индейцы, в отличие от чероки, чокто, чикасо, криков и семинолов, - индейцы дикие, занимаются набегами, конокрадством и охотой за скальпами.

- При первой возможности они переполошат твой скот, стадо с перепугу понесется как бешеное - это называется "стампида"... - объяснял черокез, - они его угонят, а потом соберут. И любой человек, которого они поймают в стороне от каравана, будет убит - можешь не сомневаться.

Они ехали вместе три дня, а потом расстались у небольшого ручейка, и черокез показал Кливу фургонный тракт, ведущий на запад. Ван Вален повернул коня и уехал. Он перебрался через ручей, пересек полосу кустарника на противоположном берегу и направил коня вверх по длинному травянистому склону.

Воздух поражал необычайной чистотой... в небе ни облачка. Погода была приятная, не слишком теплая, конь легко шел шагом по высокой траве. На вершине холма Клив натянул поводья и остановился. Отсюда он увидел тракт - внизу и чуть подальше.

Сколько хватит глаз, простиралась бесконечная травянистая равнина. Далеко-далеко в траве виднелись два темных пятнышка - это паслись бизоны. Он набрал полные легкие свежего воздуха - как будто напился холодной, чистой воды. Все вокруг было неподвижно, только ветер низко клонил траву. Да... это земля для мужчин.

Его мерин поставил уши стрелками, нетерпеливо переступил с ноги на ногу - его влекло вперед.

Весь долгий день ехал он по траве, миля за милей. На ночь остановился в ивняке у ручья. С рассветом поднялся, в первый раз за всю дорогу сварил кофе, разболтал немного "холодной муки" в воде и выпил. А потом поехал дальше... Когда он приблизился к каравану, фургоны уже остановились на полуденный привал. Караван не так давно пересек речку Вермиллион, а на ночь должен был остановиться лагерем у верхнего брода через Биг-Блу - Большую Голубую реку.

Чуть ли не первым ему на глаза попался фургон Агаты Клегг и Лилит Прескотт. Крупный человек верхом на лошади, остановившийся у их костра, был не кто иной, как Роджер Морган. Он повернул голову и уставился на Клива, который приближался легким галопом.

Клив снял шляпу и изящно взмахнул ею.

- Леди, - начал он, - я...

- А я думала, - сухо перебила его Лилит, - что мы видели вас в последний раз.

- Честно говоря, я тревожился. Меня просто мучили мысли, что вы едете одни и без всякой помощи. Если бы с вами что-то случилось, я бы этого себе никогда не простил.

- Вы проехали сотню миль в одиночку? - спросил Морган.

- Насчет сотни миль я поверю вам на слово. Меня будто грызло что-то, я испытывал столь мрачные предчувствия, что как-то не заметил расстояния.

- Вы можете их испытывать еще сто миль на обратном пути. Нам в этом караване игроки не нужны. Если сломается фургон, то мне нужен будет такой человек, который сможет его починить, а не такой, который станет биться об заклад, сколько времени займет починка.

- Вы хотите сказать, что завернете человека одного назад? Посреди индейской страны?

- Мы пока еще не в индейской стране, вы приехали сюда сами, целый и невредимый, так что, думаю, сами и обратно сможете добраться.

Лилит хотела было возразить, но Агги ее опередила:

- Мистер Морган, я беседовала с этим человеком еще в Индепенденсе. Я сказала ему, что если он успеет уладить свои дела и догнать нас, то мы возьмем его с собой. Думаю, до конца пути нам еще понадобится мужская сила.

- Я хороший наездник, капитан, а стреляю без промаха, - сказал Клив.

Морган повернулся к Лилит с явным раздражением.

- Это правда, мисс Прескотт? Вы действительно пообещали нанять этого картежника?

- Переговоры вела мисс Клегг, - ответила Лилит вполне честно, - и, кажется, это дело решенное. Кроме того, у мистера Ван Валена есть и еще один друг в этом караване. О нем очень высоко отзывается Гейб Френч.

Морган был в изумлении - и в сомнении.

- Вы знаете Гейба Френча?

- А как же! Собственно, мы с ним как-то провели одну небольшую операцию... э-э... транспортную. Должен признать, что основную нагрузку нес Гейб, но наше сотрудничество было взаимовыгодным.

Несколько успокоенный, Морган кивнул.

- Ну тогда ладно, если уж вам так хочется.

И уехал в голову каравана.

Лилит резко повернулась к Агате.

- Агата! Что это тебе в голову взбрело? Ты что, с ума сошла?

- Он сказал, что будет честно делать ежедневную работу, а мы с тобой уже проехали достаточно далеко, чтобы понять, что для нас это слишком тяжело. Я не возражаю против того, чтобы собирать бизоньи лепешки или править упряжкой... но водить мулов на водопой, привязывать на ночь, искать и рубить дрова - это для меня слишком.

- Ты, конечно, права... - Лилит смерила Клива холодным взглядом. - Одно я тебе обещаю твердо, Агата. Он будет делать свою работу. Он ее будет делать, или я уж присмотрю, чтоб он умотал отсюда один - и неважно, где мы тогда будем.

- Да, мэм, - послушно сказал Клив. - Как скажете, мэм.

Он соскочил с седла, привязал коня за повод к заднему борту фургона и взобрался на козлы. Разобрал вожжи и прикрикнул на мулов.

- Эй, вы ж ничего не поели! - запротестовала Агата.

- В следующий раз, добрая леди, - ответствовал Клив с серьезным лицом, - Моя безжалостная хозяйка на такую ерунду времени не дает. А кроме того, пора уже трогаться.

Клив снял и аккуратно сложил пиджак. Лилит посмотрела на его безукоризненно чистую белую рубашку. Ну, долго она белой не останется...

Перед ними широко раскинулась пустынная равнина. Фургоны катились по пыльной траве. Скоро начнутся весенние дожди, и Морган спешил проехать до дождей подальше, чтоб не пришлось пробиваться через самую вязкую грязь.

Когда сидишь на козлах и весь долгий день погоняешь мулов, времени на раздумья хватает, и Клив Ван Вален принялся разрабатывать свой план кампании. Лилит владеет золотым прииском, который ему хочется добыть, - значит, в первую очередь надо завоевать Лилит.

"Но только ни в коем случае нельзя показывать, что я ее добиваюсь, - размышлял Клив. - Она вовсе не дура, и жизненного опыта у нее вполне хватает, так что легко ее не возьмешь. Без сомнения, не один мужчина пытался вскружить ей голову и врал при этом напропалую... а она и так смотрит на меня с подозрением. Поэтому лучше держаться от нее в стороне. Надо хорошо справляться со своей работой, но при этом избегать любых контактов с ней. Нельзя вертеться возле нее, нельзя заводить с ней разговоры. И, наконец, надо быть умелым и нужным работником, иначе не удержишься в караване достаточно долго, чтобы осуществить свои планы".

Несколько дней путешествия, пока фургоны были где-то далеко в прерии, дали ему возможность втянуться в эту жизнь. Его приятель-черокез оказал ему громадную помощь; когда он увидел, что Клив хочет чему-то научиться, он постарался как следует использовать те три дня, что они ехали вместе. И теперь, когда время работало на него, Клив старательно припоминал все полезное. что ему когда-либо приходилось слышать.

За время своих странствий и пребывания в пограничных городах он слышал множество разговоров и многое из них запомнил, потому что память у него была цепкая, потому что его всегда интересовали конкретные сведения и факты, и потому что он умел слушать...

В памяти начали всплывать обрывки сведений, услышанных от трапперов и торговцев, с которыми ему довелось провести Долгие часы за картами или разговорами. К счастью, он довольно много прочел - и, среди прочего, - "Путешествие по прериям" Вашингтона Ирвинга (Вашингтон Ирвинг (1783-1859) - американский писатель, зачинатель жанра романтизма и новеллы в США.) и "Торговлю в прериях" доктора Грегга. Он начал систематически просеивать свою память, стараясь припомнить все, что сможет, из этих книг.

Когда они разбили лагерь у верхнего брода через Биг-Блу-Ривер, река была чистая и холодная. В этом месте ширина ее составляла добрых шестьдесят ярдов. Трава тут росла в изобилии, хватало и дров.

Клив, который продумал каждый свой шаг с момента появления в лагере, быстро выпряг мулов и снял с них сбрую; потом, оставив животных на привязи у фургона, он развел костер из бизоньих лепешек и веточек, валявшихся под ногами. Когда огонь разгорелся, он повел мулов на водопой, а потом - в отгороженный веревками загон, или кораль, где они вместе с другими упряжными и верховыми животными будут под надзором ночной стражи. Своего коня он привязал к колышку рядом с фургоном.

Потом взял топор, пошел в заросли у реки и нарубил дров на ночь и на утро, чтобы хватило приготовить завтрак.

Работа была непривычная, и ему пришлось попотеть. От топора на руках вздулись водянки, потом лопнули. В детстве он частенько охотился и ловил рыбу в горах Вирджинии, в молодые годы вел активный образ жизни, занимался верховой ездой, фехтованием, стрельбой. Но такой работы, как сейчас, ему делать никогда не приходилось.

Когда он вернулся к костру с охапкой дров на утро, Агата протянула ему полную тарелку. Руки у него тряслись, он едва двигал ими, и она заметила, как неуклюже он взял тарелку. Но он отошел со своей тарелкой на несколько шагов в сторону и сел один. Лилит удивленно глянула на него, однако он сделал вид, что не замечает.

Он уже доедал, когда, случайно подняв глаза, увидел перед собой Роджера Моргана.

- Почему вы оставили свою лошадь здесь?

- Ну, мне кажется, - сказал Клив, - что если индейцы спугнут наших животных, я буду выглядеть очень глупо, гоняясь за ними пешком.

Морган ничего не ответил, лишь какое-то время разглядывал его, а потом прошел к костру. Раскурил сигару и заговорил с Лилит и Агатой. Через несколько минут Агата подошла к Кливу и наполнила его кружку снова. От второй порции еды он отказался, хотя мог бы управиться с ней без труда.

На следующее утро Клив проснулся рано, тут же выбрался из одеял и сразу повел поить своего мерина. Привел обратно, оседлал и привязал к фургонному колесу. Потом стал на колени и начал разводить костер.

Когда огонь занялся, он подбросил дров и поставил. чайник с водой. Было свежо, и пока костер разгорелся, его уже трясло от холода. Он побежал к реке, быстро Умылся студеной водой, оделся и вернулся к костру как раз вовремя, чтобы подбросить дров. Агата была уже на ногах, он оставил костер на нее и пошел в загон за мулами.

Пока он надевал на мулов сбрую, поспел кофе, и Клив присел у огня, согревая застывшие руки о горячую кружку.

Сегодня их место было ближе к хвосту каравана - места фургонов в караване менялись каждый день, по кругу. Закончив запрягать мулов, Клив повернулся к Лилит.

- Вы не согласитесь поехать верхом на моем коне? Мне не хочется, чтобы он тащился на привязи за фургоном, когда мы будем переправляться через реку.

- Конечно, - согласилась она.

Он разобрал вожжи и направил тяжелый фургон в общую колонну. Когда впереди идущая повозка уже въехала далеко в воду, он тронулся тоже. Мулы, как он отметил с облегчением, пошли в воду без колебаний. Брод был неглубокий, вода едва достигала днища фургона, но он предпочитал не рисковать, держался строго за передним фургоном и тщательно повторял все его маневры.

Агата, сидящая рядом с ним на козлах, отметила:

- Для картежника вы совсем неплохо управляетесь с экипажем.

- Честно говоря, мне уже приходилось править лошадьми. Совсем мальчишкой я несколько раз правил четверней и почтовым дилижансом.

Внезапно сзади донесся резкий вскрик, потом вопль. Первая мысль его была о Лилит. Он передал вожжи Агате и вскочил ногами на козлы, чтобы посмотреть назад поверх парусинового тента. Раздался еще один вопль, потом отчаянный плеск в воде, за которым последовали хриплые крики:

- Сэра! Боже мой, Сэра!

Посмотрев назад, он увидел, что идущий следом фургон отклонился от линии брода и попал на более глубокое место рядом с подводной грядой, по которой они пересекали реку. Колеса зацепили большую корягу и вывернули ее. При этом фургон накренился, с него свалилась женщина и попала на глубокое место. Похоже, она не умела плавать. Клив сбросил сапоги и прямо с козел кинулся в воду.

Вынырнув на поверхность, он схватился за полупритопленное дерево и завертел головой, разыскивая женщину. И увидел, как Морган кинул ей конец своего бича и вытащил на берег. Никем не замеченный, Клив доплыл до мелкого места и выбрался на сушу, отряхиваясь от воды; Оглянулся назад - и заметил, что на него смотрит Роджер Морган.

Похоже, больше никто не обратил внимания на его благородный порыв. Но, поднимаясь наверх, к фургонам, он поскользнулся в грязи и растянулся во всю длину. Вокруг захохотали. Подняв голову, он увидел, что Лилит смеется над ним, и даже у Агаты была на лице улыбка.

Он поднялся на ноги и посмотрел на свою одежду.

- Только не пробуйте оттереться, - предупредила Агата. - Подождите, пока одежда подсохнет, грязь тогда почти вся сама отвалится.

Он подошел к фургону, влез на козлы и забрал вожжи у Агаты.

- Ну, - сказала она, - шлепнувшись лицом в грязь, вы добились куда большего, чем всем, что делали раньше.

- Я чувствую себя последним дураком.

- Никакая женщина не против того, чтобы мужчина разок-другой выставился дураком - это как-то делает его более человечным. Я-то ведь вижу, что у вас на уме! Не надо держать меня за дурочку, Клив Ван Вален! Главное - то, что вы сделали сегодня. С этой минуты она будет на вашей стороне.

- Сомневаюсь.

- Подождите - и увидите, - сказала Агата, - и подумайте над тем, что я вам сказала.

Глава девятая

Тени от пламени костров играли на белых покрышках фургонов, люди в лагере последовательно, как ритуал, выполняли дела, обычные для ночного привала, как будто разыгрывали какой-то странный, величавый балет, а видели это представление лишь звезды в небе. Неподалеку вода Голубой реки тихонько посмеивалась на камнях - это была уже Малая Голубая; кони в веревочном корале били копытами и пощипывали траву, насыщаясь перед трудами завтрашнего дня.

Клив Ван Вален оглядел тесный круг фургонов. Теперь они уже находились в индейской стране, и слышались разговоры о военных отрядах краснокожих. Эти слухи заставляли стягивать круг. фургонов все теснее по мере того, как нарастало ощущение опасности. Люди стали настороженными, ловили малейший шум или изменение в жужжании насекомых.

Были здесь, конечно, и такие, что посмеивались над разговорами о нападениях индейцев и не испытывали страха. Как видно, они подсознательно считали, что смерть может настичь кого-то другого, но уж никак не их. Они еще не осознали, что смерть беспристрастна.

Клив тщательно стер пыль с револьвера, почистил ствол, пустил каплю масла в механизм. Потом проверил заряды в трех запасных барабанах, которые он носил с собой. Это была разумная предосторожность, - считал он. В спешке не так просто перезарядить капсюльный пистолет, когда в каждый ствол надо заложить по отдельности капсюль, заряд пороха и пулю; куда проще сменить весь многоствольный барабан - это можно сделать даже в седле, на полном скаку. Он проверял последнюю обойму, когда услышал чьи-то шаги.

Это был Морган. Он кивнул на револьвер.

- Гейб Френч говорит, что вы умеете пользоваться этой штуковиной.

- Когда надо, - ответил Клив. - Я вырос с этой штуковиной.

- Может, вам и придется им воспользоваться. - Морган понизил голос. - Мы сегодня видели следы шайенов - они нас выслеживают. Следов от травуа (Травуа (фр.) - волокуша из жердей, в которую индейцы впрягают лошадей (до появления лошадей - собак); использовалась для перевозки свернутых типи (вигвамов), домашней утвари и т. п., так как колесными повозками индейцы не пользовались.) нет, так что это военный отряд. - Морган оглянулся на фургон, но Лилит не было видно. - А как вы управляетесь с винтовкой? - спросил он.

- Неплохо. Только у меня нет винтовки.

- У Гейба есть барабанная винтовка Кольта. Шестизарядная (Барабанные винтовки появились очень скоро после изобретения Джоном Пирсоном револьвера и выпуска первых револьверов Кольта "Паттерсон" (1836 г.); некоторые модели выпускались серийно; известные единичные образцы с емкостью барабана до 25 зарядов; вытеснены магазинными винтовками, так как уступали им по скорости заряжания.). Он сказал, что вы можете взять ее.

- Хорошо, - сказал Клив и поднял глаза. - А как вы узнали, что это шайены?

- По мокасинам. У разных племен разные мокасины. Да и в остальном есть разница. Одно и то же они делают по-разному. Морган поднялся и озабоченно двинулся дальше, совершая свой ежевечерний обход лагеря.

Это был уже пятый день после перехода через Большую Голубую и случая на броде, и до этого места они добрались в хорошем темпе. Семнадцать миль в первый день, пятнадцать во второй, а в последние два дня - по девятнадцать. В самый последний даже чуть больше, чем девятнадцать миль. А для такого большого каравана фургонов это много.

Трава на всем пути была хорошая, воды пока что имелось в достатке, но все знали, что самая тяжелая дорога еще впереди. Клив, который многому научился из разговоров с опытными людьми еще до начала путешествия, подвесил под фургоном кусок парусины и собирал в него бизоньи лепешки, хворост, ветки и всякое другое топливо. Пока что в топливе недостатка не ощущалось, но в ближайшее время положение изменится, и он хотел быть готовым к тому дню, когда они окажутся в местах, где все, что могло гореть, уже сожгли прошедшие до них караваны.

Через несколько минут из фургона появилась Лилит и подошла к костру. Она принесла одну из пар штанов Клива, которые взялась зашить по собственному почину. Он стоял перед ней с минуту, потом присел на камень у огня.

- Я не только ошеломлен вашим вниманием, мисс Прескотт, я еще и удивлен.

- Удивлены?

- Я и представить не мог, что вы такая рукодельница.

- Я выросла на ферме, на севере штата Нью-Йорк. Мне часто приходилось чинить штаны моим братьям.

- А у меня никогда не было ни брата, ни сестры...

- Моя сестра живет на Огайо. Она замужем за охотником с гор, Лайнус Ролингз его зовут. А братьев у меня двое.

- А родителей нет...

- Они погибли на водопаде, на Огайо. Вот уже четыре... почти пять лет назад.

- Я должен повиниться, Лил, - неожиданно сказал он. - Я лгал, объясняя, почему хочу работать на вас.

- Вы что, думаете, я этого не знала?

- Настоящая причина... я люблю вас. - Она хотела что-то сказать, но он остановил ее. - Это правда. С самой первой нашей встречи я понял, что не смогу без вас жить.

- Мне не хотелось бы послужить причиной вашей смерти, мистер Ван Вален, - иронично ответила она.

- Я говорю серьезно. И я готов принять на себя обязанности и ответственность преданного супруга.

- И в том числе ответственность за мою собственность, не так ли, мистер Ван Вален?

- Собственность? Что ж у вас за собственность?

- Золото, мистер Ван Вален. Тонны золота, если я верно поняла. Блестящего, желтого, яркого золота.

- О-о... и я представления не имел.

- О-о... ну да, конечно же не имели, - сказала она насмешливо. - Это просто такое поразительное совпадение.

- Совпадение?

- Ну да, просто так получилось, что когда вы находились за кулисами, чтобы решить пари, сколько на мне нижних юбок, я как раз получила известие о полученном наследстве.

- Вы знали о пари?

- Конечно. И если я могла услышать, о чем вы говорили, то, уверена, и вы подслушали, что мне сообщил мистер Сибери. Или, может быть, я слишком подозрительная?

- Думаю, что да.

- Вот идет Агата. Если вам так уж невтерпеж сделать кому-то предложение, я вам рекомендую преклонить колени перед ней. У нее ведь такие красивые волосы...

Лилит поднялась на ноги, сладко улыбаясь.

- И, кстати, мистер Ван Вален - юбок было шесть?

Агата показала на людей, которые собрались в кружок у соседнего костра и пели хором "Дом, милый дом".

- Послушайте только их! Можно подумать, они покойника отпевают!

Лилит откусила нитку и сунула зашитые штаны Кливу, потом откинула назад волосы, подобрала юбку и двинулась к поющим. И завела "Давай-ка пошумим" - наполовину речитативом, наполовину пением, подчеркивая интонацией юмор и лихость песенки.

Припев она уже вела в полный голос - и тут пошла обратно к своему костру, а люди двинулись за ней. Она пела - и видела, как грусть и усталость покидают лица. Второй припев уже подхватили окружающие. Появился Роджер Морган, постоял за кругом поющих, глядя на людей. Он заметил, как действует на них ее голос. Посмотрел поверх голов, встретился взглядом с Кливом - и ушел.

Ночь была прохладная, приятная, небо чистое. Клив немного последил за певцами, а потом пошел проверить, как ведет себя мерин и все ли в порядке с животными в корале.

Было очень тихо. Где-то далеко койот выводил во тьме свою заунывную серенаду. Сапоги Клива шуршали в траве, когда он шел к мулам, и они насторожили длинные уши при звуках его голоса. Он немного постоял с ними - ему нравился хруст травы на зубах у животных. Его слух учился различать звуки, замечать только странные, необычные, выделяющиеся на привычном звуковом фоне ночи.

Ох уж эта Лил... выходит, она все время знала, зачем он пристал к каравану. Она видела его насквозь с самого начала - не удивительно, что она не хотела иметь с ним ничего общего.

Какая-то ночная птица возилась в кустах, доносился треск сверчков. Он прошел чуть дальше, прислушиваясь к пению - слов отсюда было не разобрать, но мелодия ему нравилась. Голос Лилит выделялся из хора, чистый и сильный. Лилит... она оказалась сложнее, чем он ожидал. Она была умна, и она была проницательна - а это далеко не одно и то же. Более того, у нее был характер.

Он задумался о будущем. Оно будет нелегким - нет, уж никак не легким, это точно; но она... она очаровательная, и он не станет так уж сильно возражать, если потребуется чуть больше времени. В конце концов, чем еще можно заняться в караване фургонов?

День еще не наступил, когда он выбрался из одеял и пошел к мулам. Ночной сторож выпустил его из кораля с его шестеркой, он сразу отвел мулов на водопой, а потом - к фургону и начал надевать на них сбрую. Продергивая на место цепную постромку, он услышал голоса - разговаривали Лилит и Морган. Она шла от родника, бьющего недалеко от реки, несла воду, чтобы наполнить бочонки. Немного воды выплеснулось ей на подол.

- Мисс Прескотт, - говорил Морган, - я много думал...

- Да ну?

- Сухая или мокрая, вы - самая красивая женщина, какую я в жизни встречал. У вас есть темперамент, у вас красивое и сильное тело - это благородное сочетание. И ребенка носить вам будет не тяжелее, чем бревно катить.

- Ну, если вы предоставите решать мне, мистер Морган, то я предпочту катить бревно.

- Мэм, я вам говорю, у вас сложение как раз для этого, я такую женщину и искал. Я хочу, чтоб вы стали моей женой. У меня есть скотоводческое ранчо сразу за рекой Мерсед (Мерсед - река в Калифорнии, правый приток р. Сан-Хоакин.), и я собираюсь там устроиться, осесть... чинно-благородно.

- Я уверена, у вас все получится чинно-благородно, мистер Морган.

- В таком случае, натурально, вам не придумать ничего лучше, чем за меня выйти. Очень скоро у нас бы получилась прекрасная семья.

- Наверняка так бы оно и было... но я не могу принять ваше предложение, мистер Морган. - Это почему же?

- Женщина хочет услышать в качестве предложения что-нибудь более вдохновляющее, зовущее, что-то, показывающее, что ее ценят ради нее самой.

- Так разве это не то, что я говорю? Зовущее? Вот я и зову вас разделить мою жизнь, мисс Прескотт.

- Извините, мне очень жаль, мистер Морган.

- Я вижу, тут что-то еще есть, что-то вас грызет. Ладно, меня это не остановит, так и знайте.

Клив как можно тише закончил возиться с постромками и оседлал своего коня. Потом услышал голос Агаты.

- Чего он хотел?

- Детей.

- Детей? Ну, я бы... эх, не в ту лавку он пришел...

Девушки разговаривали позади фургона. Звяканье цепей в упряжи заглушало звуки его возни. Лилит вылила в бочонок воду, которую принесла из родника, и направилась к передней части фургона.

Он виновато отвел глаза, делая вид, что проверяет стременной ремень.

- Мистер Ван Вален! - Он оглянулся. Лилит смотрела на него с холодком. - Давно вы здесь стоите? - Я мулов запрягал... но если вы имеете в виду, слышал ли я, как он вам предложение делал, так я слышал. Честно говоря, - сказал он серьезно, - я думаю, это стоящее предложение, а сам он - стоящий человек. Конечно, я бы все это высказал немного иначе...

- А вы уже высказали - или вы забыли?

- Как я мог это забыть? Дети... я думаю, любому мужчине, который хоть что-то стоит, хотелось бы иметь детей - сына, во всяком случае. Но еще ему хотелось бы знать, что он женится на девушке, которая его любит, на такой, ради которой стоит делать дело.

- И что бы вы сделали ради такой девушки, мистер Ван Вален?

- Н-ну... не знаю, - честно признался он. - Мужчина задумывается о таких вещах, когда до них дело доходит по-настоящему... но вот одно я бы точно сделал - постарался, чтобы она не забывала, что она юная и прекрасная.

Он выпустил из рук стремя и собрал поводья.

- И если бы у меня не было денег на духи и красивые платья, я бы, по крайней мере, пошел в поле и нарвал цветов.

Она задумчиво посмотрела на него, как бы оценивая его искренность. Наконец сказала:

- Вы могли бы многому научить мистера Моргана относительно женщин, мистер Ван Вален... но его пример тоже может вас кое-чему научить.

Он нахмурился и раздраженно спросил:

- Чему, например?

- Что женщине тоже нужен покой и устоявшаяся жизнь, мистер Ван Вален. Если ей приходится рожать детей, то она хочет, чтобы у них был дом. Мужчина может думать только про нынешний день, но женщина должна планировать вперед на месяцы и годы. Иметь ребенка - дело нелегкое, мистер Ван Вален.

Она помолчала, вспомнив слова, которые ее отец произнес давным-давно на берегу реки Огайо, и повторила их:

- Женщине нужен мужчина, а не струйка дыма.

Сказала - и вспомнила человека, которого имел в виду отец. А ведь Лайнус Ролингз стал Еве хорошим мужем; мало того, он хорошо понял Лилит, когда ей захотелось уехать и испытать свои силы. Это он дал ей денег, чтобы она смогла начать свою карьеру в театре.

Не такие это были большие деньги, но их хватило на приличную одежду, аккордеон и на жизнь, пока она искала работу. Он отдал ей почти все, что выручил от продажи пушнины.

Она вспомнила, как он вручил ей эти деньги - это было утром, во дворе, возле поленницы.

- Мы с Евой, - сказал он, - мы хотим, чтобы ты взяла вот это. - Посмотрел ей в глаза и добавил серьезно:

- Лил, когда мечты настолько овладевают тобой, что в глазах светятся, лучше отпустить поводья.

Лайнус оперся на ручку топора.

- Я пошел за своей мечтой на Запад, я повидал далекие места и сияющие вершины. Я спускался через пороги на реках, которых до меня ни один белый человек в глаза не видел, ставил ловушки на пушного зверя вместе с Карсоном и Бриджером. Я воевал против индейцев, я повидал разных тварей, четвероногих и двуногих, и теперь я знаю: без мечты мужчина или женщина - меньше чем ничего; а с мечтой ты можешь стать кем-то... Ты можешь сомневаться в своих мыслях, Лилит, но никогда не сомневайся в своей мечте. Как бы ни было трудно, держись ее. В этом все дело - и в уважении к себе. Люди ценят тебя ровно настолько, насколько ты сам ценишь себя.

Она тогда посмотрела на деньги у себя в руках... как много они могли для нее означать! И как много опасностей, лишений и трудностей потребовалось преодолеть ему, чтобы заработать их.

- Я не могу взять их, - сказала она, и голос у нее дрогнул. - Просто не могу. Это ваши деньги, твои и Евины.

- Что толку в мечте, если она не поможет родиться другим мечтам? У меня была своя мечта. Я видел то, о чем рассказывал. Я видел бегущих бизонов и слышал плач койотов в лунную ночь. Я видел, как гризли ловит лососей, видел лунный свет на снегах Тетонских гор. Я прокладывал тропы там, где не ступала нога человека, я оставил свой след на земле. А теперь я ращу сына, который пойдет по моим следам, сына, который сам будет прокладывать тропы... Я знаю, чего тебе хочется, Лил, можешь мне поверить. Я знаю, как тебя сосет изнутри, какой несчастной ты себя чувствуешь иногда по утрам, когда приходит новый день и находит тебя на том же самом месте, как в ловушке. Поезжай... и храни свою мечту. И никогда не цени себя дешево, не соглашайся на меньшее, чем тебе нужно. Тебе придется повидать нелегкие времена, но когда они настанут, вспомни историю, которую я тебе рассказывал, - про Хью Гласса, раненого, умирающего, брошенного - как он полз и брел сотни миль через дикие места, чтобы добраться до людей... Подумай о Джоне Коултере, как он голый, с изодранными, разбитыми в кровь ногами спасался от черноногих. Подумай о них - и постарайся крепче влечь в постромки.

Она взяла эти деньги; и сейчас она вспоминала каждый миг того разговора у поленницы, каждое слово. У нее глаза заволокло слезами, а Лайнус потрепал ее по плечу:

- Поезжай, - сказал он, - тебя ждут где-то там большие дела. Я увидел это в твоих глазах с самого начала...

Вот такой был Лайнус Ролингз, бродяга, охотник с гор... сильный человек там, где не обойтись было без силы... и прозорливый.

И еще одно он тогда сказал:

- Земле нужны герои. Мелкие люди и мелкие мысли порождаются мелкими мечтами. Чем выше мечта человека, тем выше он сам. Всегда есть такие, которые глумятся, бранятся, трусят... но если ты хочешь оставить на земле большой след, трогайся в путь и иди, не останавливаясь...

Таков ли Клив Ван Вален? Или это просто игрочишка, бродяга, охотник за приданым?

Гейб Френч любит его, а Гейб Френч - человек мудрый, он понимает цену вещам и людям с одного раза. В лошадях, собаках и людях Гейб уважает только высшее качество.

***

Когда она поужинала и забралась в фургон спать, ее рука что-то нащупала на подушке - жесткие стебли, мягкие лепестки. Запах был нежный, как у всех цветов в прерии.

Она собрала их, прижала к лицу и попыталась вспомнить, когда в последний раз мужчина дарил ей цветы. Ей предлагали платья, деньги... даже кареты и лошадей. Но ни один из них никогда не сорвал для нее цветка.

Жесткие стебли царапали щеку, она отложила цветы в сторону и укуталась в одеяла... но сейчас она не чувствовала себя умудренной жизнью молодой женщиной с практичным и прямым складом ума, каким, кажется, обладала. Она чувствовала себя молоденькой девчонкой, которая качается на садовой калитке, ожидая, пока придет ее милый. И от этого ей было приятно... Очень приятно.

Утром пошел дождь. Он начался еще затемно, пробежав хитрым шепотком по парусиновому тенту фургона. Прибил пыль и наполнил воздух странным запахом, который всегда появляется, когда на землю падают первые капли. Наконец желтоватый рассвет окрасил траву, фургоны покатились на запад, но в это утро вокруг них не поднималось облако пыли.

Роджер Морган ехал на фланге, далеко от каравана. Его не отпускала тревога. Три раза за это утро пересекал он следы некованых лошадей... один отряд был довольно многочисленный. Всю последнюю неделю за ними следили индейцы, но теперь здесь уже несколько отрядов, они съезжаются сюда... а индейцы не собираются где-то по чистой случайности...

Он оглянулся на караван. Слишком сильно растянулись фургоны. Надо собрать их потеснее, и выстроить не одной колонной, как обычно, а двумя параллельными. Он погнал коня к каравану легким галопом и, проезжая между фургонами, услышал чей-то голос:

- Я отвечаю и предлагаю раскрыть карты...

Другой голос сказал:

- Ладно... я отвечу.

Тут послышался голос Клива Ван Валена:

- Джентльмены, мы что, грошовые игрочишки? Я повышаю и ставлю вот этот отличный пеппербокс (Пеппербокс (перечница), "кофейная мельница" или бюндель-револьвер - многоствольный капсюльный пистолет с вращающейся связкой стволов (цилиндром), заряжавшийся с дула; вытеснен более легким и удобным револьвером (у револьвера один неподвижный ствол, а вращается только многозарядный патронник - барабан, заряжающийся с казенной части).) - сделан в Лондоне, пять стволов и заряжен, хоть на медведя.

Морган вспыхнул от ярости. Крутнул коня у задка фургона, просунул руку внутрь и схватил Ван Валена за плечо. А потом всадил шпоры коню в бока, отскочил от фургона, вытащил картежника наружу и швырнул его наземь. Клив упал, гулко ударившись о землю.

- Я говорил тебе, что не потерплю, чтоб ты обчищал людей в этом караване, Ван Вален, дьявол тебя побери!..

Клив перекатился и вскочил с земли, когда Морган спрыгнул с коня. Все эти дни в Роджере Моргане копился гнев. Он уже вполне убедил себя, что это Клив Ван Вален стоит между ним и Лилит.

Правда, они редко бывали вместе и никак не проявляли интереса друг к Другу, но другой причины для ее отказа Морган найти не мог. А кроме того, он просто невзлюбил Ван Валена с первого взгляда.

Спрыгнув с коня, он резко замахнулся и ударил с правой; Клив сумел отбить этот удар скорее случайно, чем сознательно. И тут же ударил сам; это был удар наудачу, но ему повезло - Морган, летевший вперед, наткнулся на кулак и рухнул на землю как подкошенный.

Но тут у Клива за спиной раздался дикий крик, и мимо пронесся всадник - глаза у него были выпучены, вытянутой рукой он показывал на холмы:

- Индейцы! - вопил он. - Шайены!

Всадник с обезумевшими глазами понесся дальше вдоль каравана, выкрикивая:

- Индейцы! Бежим!

Кто-то щелкнул бичом, фургон рванулся вперед. Подхватив Моргана с земли, Клив забросил его в задок фургона, а потом обернулся к своему коню.

Но коня не было... его спугнул орущий всадник.

Мимо с громыханием неслись фургоны. Он кричал возницам, но они, захваченные волной паники, не замечали его.

Клив выхватил револьвер и повернулся лицом к атакующим индейцам. Повернулся - и тут же выстрелил... индеец выронил копье и повалился вперед, растянувшись на земле уже мертвым.

Мельком он заметил Лилит - она стреляла из дробовика прямо с козел фургона. Мимо проехали несколько фургонов, но в большинстве своем они были слишком тяжело нагружены, чтобы развить хорошую скорость. В караване начался хаос.

Одна из лошадей, раненная стрелой, упала на колени. При этом дышло воткнулось в землю, передние колеса вывернулись, и фургон опрокинулся. Отброшенный в сторону возница схватил винтовку и, прячась за упавшим фургоном, как за бруствером, открыл огонь по индейцам.

Клив, твердо упираясь ногами в землю, стоял как в тире и тщательно выбирал цель для каждого выстрела. В нем нарастало горькое мучительное чувство - это он во всем виноват!..

В караване началась паника, он растянулся и теперь стал легкой добычей для более подвижных индейцев, которые могли рассекать его на части, отрезая фургоны по одному. Спасаться бегством означало погибнуть, потому что бежать было некуда... тяжело нагруженные фургоны можно погнать разве что рысью, да и то только под горку. В любом случае у них не было ни малейшей надежды уйти от быстрых индейских всадников.

Для такого каравана единственная защита от индейцев на лошадях - это круг из фургонов. Он не раз показал себя надежным средством против любого числа атакующих индейцев. Ни один капитан каравана в здравом уме не допустил бы, чтоб караван пустился в паническое бегство. Будь Морган в сознании, он сумел бы остановить людей. Если б не эта история с картами, он смог бы вовремя выстроить фургоны в круг...

Клив выстрелил, потом еще раз. Индейская лошадь встала на дыбы и повалилась на землю, сбросив седока: второй выстрел поразил нападающего индейца в грудь, и он кубарем полетел с коня.

Клив бросился за лошадью, вскочил на нее, отчаянно хватаясь за гриву и чуть не падая. Вопя, как команч, он понесся в голову каравана.

- Круг! - кричал он. - Делайте круг!

Гейб Френч первым услышал его крик и повернул фургон, вынудив заднего возницу тоже повернуться.

За многие вечера люди привыкли выстраивать фургоны в круг - и теперь следовали привычке. Клив несся вдоль каравана как бешеный, держась только за конскую гриву. Он мчался от фургона к фургону, громкими криками призывая беглецов повернуть назад, в круг.

Один захваченный паникой возница отказывался повернуть, пока Клив не выстрелил в землю перед упряжкой, заставив ее рвануть в сторону, а потом и повернуться. Не меньше дюжины фургонов оказалось слишком далеко от круга. Два перевернулись, еще у одного умирающие лошади бились в упряжи.

Клив выстрелил в индейца, натягивающего лук, - и тут заметил своего коня, который вынужден был остановиться, потому что наступил на повод, свисающий с уздечки. Клив спрыгнул с индейского пони и схватил поводья.

Какое-то мгновение он стоял на месте, переводя дух, пытаясь успокоиться и разобраться в ситуации. Он нашел время сменить барабан - сунул пустой в карман куртки, а на его место вставил заряженный.

Там, где две лошади бились в упряжи, на земле лежал человек, а его жена, стоя на коленях рядом с ним, стреляла из винтовки. Сзади на нее бросился индеец, и Клив, хоть дистанция была и велика, рискнул выстрелить.

Он увидел, как индеец дернулся, когда в него попала пуля, но тут же повернул коня и помчался на Клива. Он свесился набок со спины своего пони и умело прятался за корпусом животного. Клив поднял револьвер, но индеец так повернул коня, что на виду осталась только его нога. Однако при этом он забыл о женщине, которую хотел убить, - а для нее он был рядом и открыт, как на ладони. Она выстрелила - и воин пронесся мимо Клива, отпустил руки и рухнул наземь.

Клив вскочил на коня и проскакал мимо женщины, подняв руку. В этот миг ей ничего не грозило, а "чуть дальше двое мужчин отчаянно отбивались от полудюжины дикарей.

Низко пригнувшись в седле, держа револьвер в поднятой руке, Клив мчался прямо на них. Оказавшись рядом, он резко опустил ствол и выпалил индейцу в грудь, как стреляет в зверя охотник на бизонов. Его конь пронесся мимо, он повернулся, рывком вскинул револьвер и выстрелил еще раз... промах! Он выстрелил снова.

И тут же оказался в самой гуще схватки. Его конь сбил с ног воина, который некстати шагнул назад; а Клив рубанул по голове другого индейца тяжелой рукоятью револьвера.

Он почувствовал, как что-то разрывает его одежду, ощутил укол копья - и тут же вылетел из седла и потерял пистолет.

Индеец, широко замахнувшись копьем, кинулся, чтобы убить его, но он прямо с земли прыгнул вперед и вверх. Они сцепились и покатились по земле, пытаясь смять один другого. Клив высвободил руку, резко замахнулся и ударил индейца в лицо, разбив ему в кровь нос.

Клив оказался под индейцем, лежа на спине, а тот оседлал его и потянулся за ножом. Клив вскинул ноги высоко вверх, захватил ими, как ножницами, голову шайена, скрестив лодыжки у него под подбородком, и начал отгибать его назад. Приподнялся, опираясь на левую руку, а правой ударил индейца в открытое солнечное сплетение. Он бил безостановочно, наконец сбросил воина с себя и с трудом поднялся на ноги. У индейца было сбито дыхание, он поднимался еще медленнее, и Клив ударил его ногой под челюсть.

Один из белых успел схватить револьвер Клива и теперь перебросил ему. Клив поймал его, выстрелил... а потом, не помня, сколько он уже израсходовал зарядов, вставил третий запасной барабан.

Схватка закончилась так же внезапно, как началась. Индейцы исчезли за холмом, в прерии наступила тишина. В полумиле, у кольца фургонов все еще вспухали облачка дыма - кто-то стрелял вслед отступающим индейцам. Все нападение, от начала до конца, длилось не больше нескольких минут.

Женщина, которая помогла Кливу, сейчас поддерживала мужа, обнимая его рукой за плечи - он поднялся и уже мог идти.

В последней схватке один из людей был тяжело ранен. Клив стоял возле него на коленях, пытаясь остановить кровь. Второй человек возился со сбруей, освобождая убитую лошадь, а потом начал выравнивать упряжку. Клив вместе с ним поднял раненого, они уложили его в задок фургона и поехали к кругу. Другой фургон, остававшийся чуть подальше, тоже приближался.

Внезапно Клив почувствовал слабость, и только тут вспомнил, что и сам ранен. До сих пор он думал, что это не больше, чем царапина, но теперь не был в этом уверен. Впрочем, может быть, его ощущения были просто реакцией после боя - резкое расслабление после напряженного, как взрыв, действия, так много требующего от человеческого организма. Он остановил фургон, когда они поравнялись с его лошадью, и пересел в седло. Бок у него был мокрый, он знал, что кровь еще идет.

Он проверил заряды в револьвере, хотя и помнил, что перезарядил его несколько минут назад. Минут? Может, даже секунд. Он поднял глаза к солнцу... едва наступил полдень.

Клив Ван Вален ехал шагом к кругу фургонов - и вдруг его начало трясти. Он схватился за седельный рог, вцепился изо всех сил, опасаясь, что свалится на землю. Натянул поводья и остановился, ожидая, пока пройдет приступ. Теперь он понимал, что это не вызвано раной - это нервная реакция на то, что с ним произошло.

Наконец ему стало легче, и он поехал шагом вдоль круга, разыскивая свой фургон. Вдруг показалась тонкая струйка дыма - кто-то развел костер. Он смотрел на этот дымок с облегчением; в нем было что-то успокаивающее, подлинное, в любые времена - первая примета нормальной жизни.

Такая простая вещь - горячий огонь, но это символ, первый шаг человека к цивилизации, а для человека это - инстинктивный возврат к реальности, когда опасность миновала. Это его первая реакция - развести костер, обеспечить себе уют и надежность, символом которых является огонь.

Сколько раз он видел, как женщины разводят огонь и начинают готовить, едва минует первый приступ горя - чтобы предложить людям, да и себе, горячую пищу и кофе... сколько раз ему казалось, что человек, предлагая огонь и горячую еду, как будто говорит: "Смотри, я человек, ты узнаешь меня по этим признакам - что я умею добывать огонь, что я готовлю свою пищу на огне"...

А потом он увидел ее - она стояла перед фургоном и смотрела на него, прикрывая глаза ладонью от сияющего солнца, стояла одна и смотрела, как он подъезжает... еще не веря до конца.

Глава десятая

На западе лежала светлая земля, на западе звучали волшебные имена и названия, которые они слышали в рассказах и песнях, слова, которые обозначали собой дикий край, которые обозначали индейцев, которые обозначали опасность, обещание и надежду. Одно такое слово было Платт, "мелкая вода", другое - Аш-Холоу, Лощина Праха.

Чимни-Рок - Скала-Дымоход... Хорс-Крик - Конская речка... Скотсблафф - Шотландский обрыв... Форт-Ларами... Биттер-крик - Горькая речка... Суитуотер - Сладкая Вода, Саут-Пасс - Южный перевал, Форт-Бриджер, река Гумбольдт, Лоусонэ-Медоуз - Лоусоновы, Луга... Форти-Майл-Хауз - Дом на Сороковой миле... День за днем, в солнце, в дождь и ветер катились фургоны на запад, их тяжелые колеса на неровной дороге вытряхивали странную музыку из деревянных частей и груза.

Теперь Клив Ван Вален уже редко правил фургоном. Обе девушки справлялись с этим, а он был нужен, чтобы разведывать тропу, искать воду, траву, топливо, следить за индейцами, добывать мясо. Морган все больше и больше полагался на него, забыв вражду ради потребностей каравана.

Клив въехал на вершину холма, где ветер колыхал под солнцем высокие травы, снял шляпу и вытер изнутри пот. Волосы за это время сильно отросли и развевались вокруг ушей. Прищурив глаза, он всматривался в даль, обдумывая положение вещей и свое место в сложившейся ситуации.

Не только Морган изменил отношение к нему - он и сам теперь смотрел на вещи иначе; изменились не только его взгляды, изменилась и наружность. За эти дни, проведенные в седле, он загорел и обветрился. Он рубил дрова, погонял мулов, вытаскивал колеса фургона из грязи и песка, напрягал физические силы до такой степени, как никогда в жизни.

И ценности здесь были иные. Тут было совершенно не важно, кем был человек раньше, на востоке; здесь людей интересовало одно: "Может ли он выполнять работу? Устоит ли он, когда придет беда?"

И у лагерного костра произошли едва ощутимые перемены. Теперь с ним считалась не только Агата, но и Лилит.

Между Кливом и предводителем каравана установилось перемирие - но не более того. Морган вовсе не простил истории с карточной игрой. Клив не имел случая поговорить об этом, а Морган как будто предпочитал не касаться этой темы. Но Клив отклонял все предложения сесть за карты и избегал игроков.

Что до Лилит, то он больше не пытался снискать ее расположение, да и виделись они друг с другом разве что за едой. Да, он действительно работал на них, но все дела в караване выполняют сами путешественники, и потому каждый человек делает то, для чего лучше всего подходит.

Когда они шли через пустыню Большого Соленого озера, страх перед индейцами уменьшился. Индейцев вокруг хватало, но они предпочитали развлекаться мелким воровством, а не нападениями. Чем дальше продвигался караван на запад, тем большей проблемой становились вода, трава и топливо.

Вдоль длинной извилистой тропы Гумбольта было мало воды и деревьев. На долгие мили вдоль нее встречался только низкорослый кустарник. К югу от тропы лежали горы, и люди иногда видели их - как низкие серые облака над горизонтом. На некоторых горах лежали снеговые шапки; но они всегда оставались далеко от тропы, почти на пределе видимости. Путешественники жадно вглядывались в даль, с нетерпением ожидая Сьерры, потому что Сьерра-Невада означала Калифорнию, а Калифорния - это то место, где лежит конец пути.

Клив по-прежнему заботился о мулах. Водил их на водопой и в кораль, запрягал и распрягал. Он же снабжал фургон топливом, а при случае - свежим мясом.

От природы наблюдательный и быстро - схватывающий, помнящий многое из разговоров и прочитанных книг, Клив Ван Вален скоро превратился в первоклассного степняка. Зрение у него было великолепное, а теперь, когда Гейб Френч одолжил ему барабанную винтовку Кольта, он был хорошо вооружен. Конь, сильный и быстрый, легко носил его на себе. Имея хорошее оружие и хорошего коня, он постепенно полюбил уезжать на разведку далеко в сторону от маршрута или намного вперед, чтобы найти хорошее место для ночной стоянки.

В этих разъездах, особенно в сторону от тропы, он частенько натыкался на дичь, и раза два-три в неделю возвращался из своих рейдов со свежим мясом. Не считая того, что он оставлял в своем фургоне, добычи его хватало, чтобы разделить по справедливости среди других попутчиков.

- На что ты рассчитываешь? - спросил его однажды Гейб. - Никак, собираешься выдвинуть свою кандидатуру на выборах? Ты уже завел себе кучу друзей в этом караване.

- Единственное, чего я хочу - это дойти до конца пути с целой шкурой. - Клив отвел взгляд от гор и посмотрел на Гейба Френча. - Гейб, когда я попаду в Калифорнию, я собираюсь заняться каким-нибудь бизнесом.

- Придумал что-нибудь?

- Пока нет.

- Ну, еще придумаешь. Бизнес - это надежнее, чем добыча золота. В земле копаться - это дело удачи, как ни посмотри. - Гейб помолчал. - Может, и мне чего придет в голову...

Они разбились на Тракки, и Сьерра уже высилась над ними. Клив въехал в лагерь и сбросил в фургон четверть лосиной туши. Потом поехал по лагерю, оставляя кусок мяса то здесь, то там.

Агата смотрела ему вслед.

- Лил, - сказала она многозначительно, - держись покрепче за этого человека, слышишь? Другого такого добытчика тебе не сыскать.

- Он изменился, - отметила Лилит.

- Может быть... а, может, ты просто никогда не знала, что в нем главное. Может, он и сам-то не знал. - Агата следила за ним оценивающим взглядом. - Да, он изменился. Солнце прибавило ему краски в лице, и мяса на плечах поднаросло. Теперь это настоящий мужчина.

- Он - игрок, а я никогда не видела, чтоб игрок мог по-настоящему измениться, - а ты?

- Этот - смог. Он из хорошей семьи, так Гейб говорит, а Гейб знал его родителей. Его обжулили, ограбили дочиста... а он убил человека, который это сделал.

***

Теперь горы заслонили весь западный небосклон, а пустыня осталась позади. Снег лежал на вершинах и гребнях, длинные крутые склоны поросли соснами. Другие караваны уже пересекли эти горы, так что где-то должна быть дорога, но отсюда, где сейчас находились фургоны, горы казались громадной непроходимой стеной. Как же нашли проход самые первые переселенцы?

Трижды за это утро им приходилось останавливаться, чтобы очистить узкую дорогу от камней, снега и других препятствий. Караван двигался с трудом, мучительно, медленно. Фургоны ползли, продвигаясь буквально дюйм за дюймом.

Клив уехал вперед, разведать место для ночной стоянки. Наконец он нашел то, что искал, и на таком расстоянии, которое им удастся одолеть за день. Это был славный лужок, окруженный высокими соснами. Небольшой родник пробивался сквозь землю, от него вниз по склону каскадами сбегал ручей.

Здесь была хорошая трава, полно дров - и чистая, холодная горная вода. Последний раз оглянувшись вокруг, он расседлал мерина и протер седло изнутри пучком жесткой травы.

Он не слышал ни звука, кроме шума ветра в ветвях и журчанья воды. "А конь изрядно отощал", - подумал он. Даже на этом великолепном, сильном животном начали сказываться бесконечные мили, и даже зимняя шерсть не могла этого скрыть. Внезапно Клив и в себе ощутил усталость.

"Нам предстоит проехать еще много-много миль, прежде чем мы доберемся до золотоносных полей, а потом еще много миль до Сан-Франциско - но мне-то зачем ждать? Зачем ползти вместе с медлительными фургонами, когда на своем быстроногом коне я доберусь туда в несколько раз быстрее? Почему бы не сесть в седло с рассветом и не уехать, а потом просто продолжать и продолжать путь... до самых Золотых Ворот?"

Не успела эта мысль прийти ему в голову, как он уже понял, что это и есть решение всех его проблем. В конце концов, с чего он взял, что Лилит переменилась к нему - или переменится когда-то? Конечно, она стала более покладистой, с ней теперь легче общаться, временами в ее обращении можно заметить искреннее дружелюбие... но он слишком хорошо знал жизнь, чтобы доверяться таким мелочам.

Правда, у него нет денег, а игроку нужно иметь, что поставить, но в игорных домах можно встретить старых друзей, которые ссудят ему на первую ставку в фараон, а дальше уж он управится сам...

Он все еще размышлял, когда на поляну выкатились первые фургоны, а потом пришлось заняться мулами, костром, топливом. Но мысли остались...

Лилит очаровательна. Если уж должен человек жениться из-за денег, то лучшей не сыскать. У нее своя голова на плечах, но это как раз ему нравилось... и он вдруг подумал - а что дала ему игра за все потраченные на нее годы? Годы, потерянные безвозвратно...

Но все равно, надо быть последним дураком, чтобы ползти через эти горы и ломать себе спину тяжкой работой, когда верхом можно прорваться через них за несколько часов. Почему бы не забыть Лилит вообще? Почему бы не уехать прямо сейчас, сегодня ночью?

- Нам уже немного осталось, - донесся от костра голос Лилит. Она произнесла эти слова - и они повисли в воздухе, как будто это было не утверждение, а вопрос.

- Когда мы пересечем горы, я вам уже не очень буду нужен, - ответил он. - Оттуда вам уже будет легко добраться до места... ну, куда вы едете...

- Кроличий Каньон... это на Материнской Жиле (Материнская Жила - главная жила какого-либо месторождения (здесь речь идет о месторождении золота в Калифорнии, открытом в 1848 году).).

Лилит ответила, не задумываясь, но потом, подняв крышку с котелка, вдруг осознала смысл его замечания. Он больше не будет нужен? Что же, он собирается уехать, как только они пересекут Сьерру?

На мгновение ей показалось, будто ее ударили. Она замерла, уставясь на чайник невидящим взглядом; потом медленно опустила крышку на место и выпрямилась.

Вдруг она почувствовала себя опустошенной, одинокой и покинутой. Но почему, что это с ней? В конце концов, он же просто охотник за приданым, разве не так? Бродяга, голоштанный игрок... Да разве стоит такой человек, чтобы вот так из-за него убиваться?

Она хотела было спросить, когда он собирается уехать - и побоялась услышать ответ. Подбросила в огонь веток, потом снова подняла крышку и перемешала жаркое.

Но он заговорил сам - и произнес именно то, что она боялась услышать:

- Я подумал, что могу уехать вперед, верхом... мы ведь уже почти на месте, а меня нетерпение гложет.

Она заставила себя говорить обыденным голосом.

- Вы направляетесь на золотоносные поля?

- Нет, во Фриско (Фриско - разговорное название города Сан-Франциско.)... боюсь, рудокоп из меня неважный.

- Я думаю, вы справитесь с любым делом, за какое возьметесь, - сказала она, старательно выбирая слова. Она пыталась пересилить себя, унять дрожь, говорить то, что нужно... и мучительно старалась преодолеть охватившее ее чувство потери, надвигающейся невосполнимой потери.

- Ну, что ж, - сказала она наконец, - вы свои деньги заработали. Вы обещали честную ежедневную работу за честную ежедневную плату, и вы делали куда больше, чем свою долю общего труда... это даже Роджер признает.

О, так он уже Роджер, вот как?! Неужели дело зашло так далеко? Морган завел привычку посиживать у их костра, и пару раз он замечал, как они беседуют тихо, почти задушевно.

Господи, - сказал себе Клив, - что ж я за дурак! Морган - человек солидный, надежный... пусть внешне и не вполне такой, о каких девушки мечтают... и обеспеченный, судя по разговорам. Короче, у него есть что предложить девушке - а что есть у Клива Ван Валена?

Мало того, что денег нет, так еще и репутация игрока... а что на другой чаше весов? Разве что кое-какое искусство в обращении с оружием. Если сопоставить все это вот так холодно и логично, то результат получится неутешительный. Какого же он дурака свалял, когда погнался за девушкой, уверенный, что сможет окрутить ее... при такой конкуренции?

И все дело в том, что он действовал точь-в-точь, как она предполагала, подозревая его... Как эгоистичный идиот. Все одно к одному - он опять впустую растратил время.

К костру подошла Агата и начала раскладывать пищу, озабоченно поглядывая то на него, то на нее. Она была достаточно умудрена жизнью и видела - что-то между ними случилось, но пока еще не представляла, что именно.

- Конечно, он все честно заработал, - сказала она, - заработал все, что ему положено... но есть кое-что, за что ты заплатить не сможешь, поверь мне...

"Утром, - подумал Клив, - утром я уеду. Я играл все время, что было мне отпущено, но рано или поздно пора выходить из игры. Главное - бросить карты, пока ты в выигрыше".

- Я уеду утром, - сказал он, - больше я вам не нужен.

Она беспомощно смотрела в огонь, разом потеряв аппетит. Наконец сказала:

- Но сколько я должна заплатить вам? Я не знаю... мы ни о чем не условились заранее, не договорились о цене...

- Вы мне ничего не должны. Вы меня содержали.

- Вы заработали больше этого, куда больше. Без вас мы бы не добрались сюда... если уж на то пошло, так мы бы все погибли, когда шайены напали, если бы не вы. Вы остановили панику, заставили выстроить фургоны в круг...

- Морган вообще не допустил бы паники, - сказал он, - а если бы не я, ее и не было бы. - Он поднял глаза. - Я вам раньше не рассказывал... Морган застал меня за игрой в карты, и мы подрались. Если бы не это, Морган остановил бы этого идиота проклятого, не дал ему орать сдуру...

- Ну, это все предположения, вы не знаете наверняка.

Он поднялся.

- Я знаю наверняка, что отвлек внимание Моргана в серьезный момент. И подверг риску всех в караване.

Он огляделся вокруг - ему хотелось сказать больше, но он не находил слов. Только повторил:

- Я уезжаю утром. Больше я вам не нужен.

Резко повернулся и пошел прочь от костра. Лилит начала было говорить - и замолчала, только беспомощно смотрела ему. вслед.

- И ты позволишь ему уехать? - спросила Агата.

- А что я могу сделать?

- Женщина всегда может найти ответ на такой вопрос, с тех самых пор, как Ева разделила яблоко с Адамом. А если ты в свои годы сама не знаешь, так я тебя уж не научу.

- Я люблю его.

Агата вскинула голову.

- Какой ужас, а? Ну, ты подумай! Говорила я тебе, держись за него! Это человек редкостно хороший, уж ты мне поверь! Когда тебе будет столько лет, сколько мне, так ты на любого согласишься, лишь бы дышал и теплый был! Они нам дают чувство покоя, можешь мне поверить...

- Я люблю его, - повторила Лилит изумленно, как будто сама это только что поняла. - В самом деле люблю...

- Слушай, не морочь мне голову своими переживаниями... морочь ему.

Весь лагерь уже улегся и многие успели заснуть, прежде чем Клив вернулся к фургону. Лилит лежала без сна, глядя на покрышку фургона, чуть освещенную угасающим костром, и слышала, как он развернул свою спальную скатку и стащил с ног сапоги. Она слышала каждый звук и понимала, что он означает. Наконец он вытянулся со вздохом, и через минуту до нее донеслось его ровное дыхание.

Сон не шел к ней. Она вертелась с боку на бок, пытаясь найти удобное положение - и вдруг услышала новый звук.

Что-то - какое-то крупное животное - двигалось снаружи, возле фургона. Она слышала, как захрапел конь Клива, и потянулась к винтовке, которая лежала рядом, - но тут же быстро отдернула руку.

Звуки не прекращались, теперь это было приглушенное сопение, будто зверь принюхивался. Конь беспокойно вертелся вокруг колышка, к которому был привязан.

- Клив! - прошептала она. - Клив!

- Я слышу, - спокойно ответил он.

Он лежал абсолютно неподвижно и прислушивался. После его слов на мгновение наступила полная тишина, потом сопение возобновилось - и вдруг загремело перевернутое ведро.

Конь взвился на дыбы и начал биться на привязи.

Схватив револьвер, Клив выкатился из-под фургона, но не успел он выпрямиться, как почти рядом с ним поднялся на задние лапы крупный медведь. Рассерженный шумом, который поднял испуганно храпящий конь, и внезапным появлением человека, он издал жуткое рычание. И в тот же миг Клив выстрелил.

И тут же выстрелил во второй раз, в третий. Он стрелял так часто, как успевал нажимать на спусковой крючок.

Медведь кинулся на него. Вспышки выстрелов ослепили его, поэтому удар могучей лапы, который должен был снести человеку голову, пришелся мимо, однако все же медведь сбил его с ног корпусом.

Клив покатился по земле, но ухитрился удержать оружие в руке, а медведь гулко бухнулся с размаху о боковину фургона, потом повернулся, рыча и раздирая лапами раны на груди. Не заметив человека, зверь перепрыгнул через него, а Клив успел выстрелить вверх, прямо в громадное брюхо, потом поспешно вскочил на ноги и отступил назад, потому что медведь снова поднимался на задние лапы. Клив навел револьвер и быстро спустил курок, но боек только щелкнул - кончились заряды.

По всему лагерю слышались крики и недоуменные возгласы. Клив стоял, расставив ноги, и ждал нападения медведя.

У него не было с собой сменного барабана. Они все остались в карманах куртки или в седельных сумках. Он осторожно отступил еще на шаг, не сводя глаз с того места вблизи переднего колеса, где опустился медведь.

- Клив! Клив! Что с тобой? - прозвучал голос Лилит.

Он молчал. Медленно опустил револьвер и молчал, опасаясь издать звук и вызвать новое нападение зверя.

Прибежали несколько человек с оружием.

- Что случилось? Что тут было?

Клив подбросил в огонь дров. Хвойные ветки ярко вспыхнули. Медведь лежал там, где упал, возле переднего колеса фургона. Люди двинулись к нему осторожно, с оружием наготове.

Из фургона выбрались Лилит и Агата. Лилит бросилась к Кливу. Глаза у нее были расширенные и испуганные.

- Клив! Ты не ранен? Ты точно не ранен?

Гейб Френч ухватил медведя за лапу и оттащил от фургонного колеса. Зверь лежал неподвижной массой. Три пули впились в медвежью грудь, чуть левее середины, и все три входных отверстия можно было накрыть мужской ладонью.

Кто-то посмотрел на эти отверстия, потом на Клива.

- Ну, парень, вот это выстрелы!

Жизнь ему спас четвертый, последний выстрел - он прошел через живот медведя и перебил позвоночник. Если бы не это, медведь мог бы убить его, несмотря на смертельные раны в груди. Ему повезло... да, ему невероятно повезло.

Скорее всего, медведь вовсе не собирался ни на кого нападать - он просто рылся среди кастрюль и посуды возле фургона, привлеченный запахом пищи. Вспышки выстрелов Клива ослепили его, он испугался и, по-видимому, хотел убраться подальше, как и сам Клив. Только последний выстрел, парализовавший зверя, спас Клива от тяжких увечий - а то и худшего исхода.

Он улавливал лишь обрывки разговоров:

- ...ну, смелый!...

- ...боролся с медведем врукопашную...

- так стрелять, да еще в темноте...

Но сам-то он знал, что вовсе не герой. Он был перепуган и делал то, что вынуждали делать обстоятельства. Если бы он попытался удрать, медведь легко догнал бы его. Когда он обнаружил зверя так близко, единственное, что ему оставалось делать, - это стрелять.

Но все равно, история получилась такая, которую будут рассказывать и пересказывать повсюду, где появится кто-нибудь из этих людей.

Лилит схватила его за руку.

- Клив? О Клив, ты не можешь сейчас уехать А если бы медведь пришел, а тебя не было рядом? Что бы мы делали?

Он посмотрел на нее сверху вниз, положил руки ей на плечи и в душе родился ответ: "Ну, наверное, ты схватила бы свою винтовку, продырявила его насквозь и легла спать дальше". Но вслух он сказал:

- Да, мне лучше остаться. Я не могу бросить вас одних.

"Ну, а правда в том, - понял он, - что мне просто не хотелось уезжать от нее.

Я хочу всегда быть там, где Лилит. В конце концов, я жил игрой столько лет - и что это мне дало? Что толку тратиться на фишки, когда можно вот-вот сорвать банк?

Я должен остаться до конца. В конце концов, ведь у этой девушки застолблен золотой прииск!

Какой я был дурак, когда собрался уезжать!"

Глава одиннадцатая

Каньон Раббитс-Фут, то есть Кроличья Лапка, известный всем и каждому просто как "Кролик", представлял собой неровную рану в теле горы, как будто разорванной пополам чудовищным землетрясением. Он глубоко врезался в скальный массив. Отвесные склоны поднимались от ручейка на дне до края обрыва больше чем на тысячу футов.

В том месте, где каньон немного расширялся, вдоль быстрого мелкого ручейка лепились несколько сложенных из камня домиков, хижин из горбыля и простых землянок, где укрывались золотоискатели, когда не копались в песке, не промывали его в лотках и не чистили промывочные желоба.

То здесь, то там какой-нибудь старатель отводил воду из ручья к своему желобу, чтобы промывать набросанные лопатой кучи песка и гравия - после промывки в канавках на дне желоба оставалось золото.

Дорога, если можно ее так назвать, прихотливо вилась среди хижин, вдоль ручья, поднималась на высокую террасу и спускалась обратно к самой воде.

Клив Ван Вален и Лилит осторожно прокладывали себе путь среди работающих людей. Несколько раз то его, то ее окликали старые знакомые, и работа на время замирала. Женщины тут вообще появлялись нечасто, а такие женщины, как Лилит, были редкостью во все времена. Мужчины бросали работу, чтобы поглазеть на нее, прикрывая рукой глаза от солнца.

Было позднее утро. Большинство золотоискателей работали, засучив рукава рубашек, из-под которых выглядывало красное шерстяное белье. Многие были обуты в неуклюжие башмаки со стоптанными каблуками, хотя кое-где попадались люди в мокасинах или сапогах для верховой езды, а то и босые. Все до единого были бородатые, небритые, зачастую немытые - и вооруженные. А если у кого во время работы револьвер не висел на боку, то он лежал тут же под рукой.

Это была грубая, крепкая, добродушная толпа индивидуалистов, каждый из которых держался настолько независимо, насколько позволяла его физическая сила или сила оружия. Еще несколько дней - или несколько недель назад - ни один из них не знал других, а еще через несколько недель каждый очутится на каком-нибудь другом ручье, повинуясь капризам россыпи.

Какой-то здоровенный золотоискатель узнал Лили - Эй, Лил! Спой нам песню!

Она помахала рукой, вспомнив этого человека она видела его в Сент-Луисе, он там старательно ускользал от служителей закона.

- Мы торопимся, ребята! В другой раз!

- Давай, Лил! - приветливо заорал человек и Сент-Луиса - бородатый, с волосатой грудью. - Спой нам песенку!

Она рассмеялась.

- Ребята, а что ж ему спеть? "Как тебя звали в Штатах"?

Все, кто ее слышал, разразились хохотом, а бородатый сделал вид, что увертывается от удара.

Клив повернулся в седле.

- Если ваши заявки истощатся, вы сможете взяться за следующие. Так что хватит еще песен на вашу долю.

Узкая тропка, по которой они ехали, отвернула к соснам, в сторону от ручья, который в этом месте заполнял все ложе каньона, такого узкого, что солнечные лучи доходили до воды лишь в самый полдень.

Скоро они доберутся. Клив ехал впереди, полуобернувшись в седле, чтобы не маячить все время спиной к Лилит.

- Я отправлюсь в Сан-Франциско, - оживленно говорила она, - куплю себе дом на Ноб-Хилл, заведу собственную карету с кучером. У меня будет самое тонкое белье, и серебро, и хрусталь - все, о чем я мечтала... и я никогда больше не буду петь перед толпой мужчин.

Через минуту-другую она добавила:

- А еще у меня будет концертный рояль, и когда мне захочется петь, я буду петь для себя... и для своих друзей.

- А для меня ты будешь петь, Лилит?

- Да, всегда, когда захочешь... и я буду носить красивую одежду, давать обеды людям, которые мне нравятся... а, может быть, совершу путешествие в Нью-Йорк... или даже в Париж и в Вену. Ты был в Вене, Клив?

- В Вене, Инсбруке, Байрейте, Веймаре, Монте-Карло... тебе там понравится, Лил.

Дорога делала длинную петлю, и далеко впереди они увидели более широкую часть каньона, где находились участки подземных разработок жильного золота. Теперь дорога стала шире, они ехали рядом и молчали. Так много ждало их впереди... и вскоре так много можно будет оставить позади...

Дорога нырнула вниз, и они увидели груды камня там, где из туннелей выбрасывали пустую породу. Ниже, на берегу ручья, стоял желоб для промывки золота, а из него в ручей стекала тонкая струйка воды.

У горы, под несколькими растрепанными деревьями, стоял сбитый на скорую руку сарайчик; на пеньке у двери сидел бородатый человек и курил трубку. В нескольких шагах от него индейская скво молола кукурузные зерна на примитивных жерновах.

Они подъехали ближе, но ни бородатый, ни скво даже не подняли глаз. Бородач, неподвижный как камень, глядел на солнечные блики в ручье.

Клив и Лилит остановили коней. Она бросила взгляд на темную дыру в склоне горы, потом огляделась по сторонам с явным разочарованием. И внезапно, непонятно почему, ощутила холодок страха.

- Мы ищем мистера Хаггинза, - сказал Клив.

- Считайте, что нашли.

- Это - мисс Лилит Прескотт.

- А я так и подумал. Мне говорили, что она красотка. - Он беззаботно махнул рукой. Под ногтями была грязь. - Все тут, как старина Брукс застолбил. Тут у него одно время работало двадцать человек.

- А где они теперь? - спросила Лилит. - Кто сейчас добывает золото?

- Вы про золото говорите... вы в жизни не видели такого золота, как эта заявка давала! Только это оказался просто карман - добыли на четыре тысячи, а потом он иссяк...

Непонятный страх стал реальностью. Клив быстро оглянулся на Лилит. Губы у нее были крепко сжаты - и от потрясения, и от мысли о том, что оно означает для Клива.

- Мистер Брукс... он успел потратить сотни три, прежде чем у него сердце отказало, да и мне пришлось изрядно выложить за гроб с бронзовыми ручками... тут в горах это здорово дорого обходится. Ну, а остальное - там чистая ерунда осталась. Я так считаю, мне причитается, за то что я сижу тут на этой. заявке. - Он поднял на них прищуренные глаза. - Это ж ведь честно, а?

Клив повернул коня.

- Ты поверишь ему на слово, или мне поглядеть? Я ему верю.

Бородатый наконец пошевелился и поднялся с пенька.

- Прошу, пожалуйста, глядите - только там и глядеть-то не на что. Мы с моей женщиной... мы отсюда уматываем. Я в том смысле, что тут для человека и нет-то ничего... мы отправимся в дальние леса. Уж такой я человек - люблю охоту.

Без единого слова Лилит повернула лошадь обратно к тропе. Только через несколько минут она сказала спокойным тоном:

- Что ж, как ты и говорил, Клив - я всегда могу петь. Думаю, можно начать прямо здесь... Я им пообещала, что в другой раз. Ладно, пора нам и вернуться - вернуться к действительности.

***

Роджер Морган услышал звуки музыки, еще не добравшись до парусинового шатра - театра. Первое, что он увидел от входа, была длинная стойка, за которой четверо барменов вертелись, как на сковороде, едва поспевая выполнять заказы людей, толпящихся у бара в три, а то и четыре ряда. Здесь были калифорнийские испанцы в расклешенных книзу штанах, здесь были китайцы, ирландцы, немцы, французы и, конечно, мексиканцы, "чили", как звали их здесь по названию любимого блюда, мяса с красным перцем, - в этой толпе можно было сыскать любую расу и любую национальность.

Он шагнул чуть в сторону от двери и огляделся. За несколькими столами шла игра. В дальнем конце шатра находилась сцена, сейчас пустая. Музыканты, сдвинув стулья к краю сцены, сидели и пили пиво.

Поселок Джекэсс-Хилл, или Ослиная гора, переживал бум. Один из карманов в кварцевой жиле давал ежедневно от ста до трехсот долларов; какой-то золотоискатель буквально за полтора месяца выгреб золота на десять тысяч долларов с участка площадью едва в сотню квадратных футов. Дюжины разведывательных шурфов вдоль горы дали своим хозяевам достаточно, чтобы превратить их в богачей - по крайней мере, на какое-то время. Поселок называли Ослиная гора в честь вьючных ослов, которые бесконечными караванами брели через гору к шахтам.

Это была необузданная толпа, сорящая деньгами. Не каждый здесь стал богачом, но каждый подхватил золотую лихорадку, так что каждый вел себя как богач и, пока были деньги, тратил их как богач.

Морган пробивался через толпу, обшаривая взглядом столы в поисках знакомых лиц - и среди них то, которое он смутно предполагал здесь увидеть и которого надеялся не видеть больше никогда.

И вдруг на сцене, под звуки аккордеона и скрипки, появилась Лилит и запела "Как тебя звали в Штатах?".

Роджер Морган нашел свободный стул и уселся, не сводя с нее глаз. Игра пошла медленнее, здесь и там люди даже отставляли в сторону стаканы. Все как один смотрели они на нее. В ней не было ни капли бесстыдной развязности обычных "артисток" палаточных театров в золотом краю. Она выглядела свежей, молодой и прекрасной. Это была девушка из дома, из родных мест, только с каплей еще чего-то, от чего у каждого мужчины в шатре кровь закипала. Песня кончалась - и начиналась новая, девушка грациозно двигалась по сцене, глаза ее переходили с одного человека на другого, и каждому казалось, что она поет для него одного.

В конце концов Морган уже не мог больше терпеть. Он поднялся, вышел наружу, обошел шатер вокруг и направился к знакомым "шхунам прерий", которые здесь использовались как раздевалки и жилые помещения. Он ждал там, пока она не вышла из шатра.

- Мисс Прескотт!

Лилит хотела было пройти мимо, но потом узнала его.

- О, здравствуйте, мистер Морган! Простите, что не могу пригласить вас в фургон. У нас страшно тесно.

- Это не жизнь для такой женщины как вы. Я слышал, ваша шахта истощилась, а ваш возлюбленный дружок вас бросил. Где он сейчас?

- Клив? Я слышала, он в Хангтауне.

- Вы хотите сказать, что этот негодяй действительно уехал и бросил вас?

- Да, он действительно бросил меня, но я не согласна, что он негодяй. Клив есть Клив, вот и все...

Морган ковырял землю носком сапога.

- Вы меня ставите в тупик, мисс Прескотт. Когда такой прохвост, который заслуживает только смерти... Да если б вы мне дали волю, я бы выгнал этого картежника из каравана к чертям собачьим в первый же день. Нам бы тогда досталось куда меньше неприятностей.

- Он нес свою ношу, мистер Морган. Даже вы признавали это. А насчет того, чтоб выгнать Клива к чертям собачьим... не так-то легко его выгнать, мистер Морган. Кое-какие шайены могли бы вам об этом рассказать.

- Не спорю, он умеет стрелять... но он уехал и бросил вас. Да что он за мужчина после этого?!

- Мистер Морган, всю жизнь я искала себе богатого мужа. Так могу ли я ставить ему в вину, что он ищет богатую жену? Может, мы оба рождены для нищеты - по крайней мере, у меня начинают появляться такие подозрения - но нам обоим это не по вкусу... - Она повернулась к фургону. - Извините, мне надо переодеться.

Он загородил ей дорогу.

- Вы сами-то верите тому, что говорите? Скажите правду.

- Мы с Кливом и пяти минут не прожили бы на одной любви. Вот и вся правда, которую вам надо знать, мистер Морган.

- Тогда, значит, вы ответили на вопрос, который я задавал на протяжении двух тысяч миль. А теперь смотрите. Я владею самым большим ранчо, какое вам видеть доводилось... его за день не объедешь верхом. Рано или поздно эта земля превратится в деньги. Вы говорите, что выглядывали себе богатого мужа. Ну, так вы на него сейчас смотрите!

Лилит смотрела на него, но не видела; у нее перед глазами была она сама, та, прежняя мокрая оборванная девчонка на берегу реки Огайо. Нет, не этого хотела та девчонка - ни палаточного театра, ни предложения Моргана... Она не знала точно, чего так отчаянно хотелось той девчонке, но она знала, что вовсе не этого...

То, что предлагает Морган, - это обеспеченность, убежище от непогоды. Но разве она когда-нибудь просила убежища хоть у одного мужчины? Разве не стояла она всегда на своих ногах, всегда, какие бы ни были трудные времена? Не было в мире человека, которому она осталась должна... кроме - и то самую малость - Лайнуса Ролингза.

"Лайнус, - говорила она себе, - все понимал. Даже когда он отдал свою свободу Еве, он все же предоставил мне возможность стать свободной. Лайнус, лучше чем я сама или кто другой, знал, должно быть, с чем я столкнусь, потому что - пусть в другое время и на другой лад - он сам столкнулся с тем же самым. Лайнус знал, что свободу никогда не купишь задешево. Лайнус понимал меня... ну, что же, а я понимаю Клива".

- Вам ни о чем и думать не придется, только о детишках. Мы можем уехать хоть сейчас... как только вы готовы будете.

Она внезапно" улыбнулась ему - потому что наконец приняла решение. Или оно было принято давным-давно? Откуда знать человеку, когда он что решил?

- Не сейчас, Роджер, - и никогда.

- Да как вы могли сказать такое? - Он не мог поверить. - Вы же ведь сказали... да вы-то сами хоть верите тому, что сказали?

- Слишком долго объяснять. Простите, мне, правда, жаль...

Роджер Морган резко отвернулся и быстро зашагал прочь. Она смотрела ему вслед с легкой грустью, но без сожаления.

- Ну-ну! - У входа в фургон появилась Агата. - Я все слышала! Уж ты не упустишь случая наделать ошибок! Ну, почему я не могу свалять дурочку хоть раз? А?

- Да, конечно, я дура, но я знаю, чего хочу, и на меньшее не соглашусь.

- Надо было нам обеим отстать от каравана в Солт-Лейк-Сити. Конечно среди мормонов приходится делить мужа с другими женщинами, но все-таки у тебя муж есть. - Агата перевела дух. - Ну, и что ты теперь собираешься делать?

Лилит неожиданно рассмеялась.

- Что я собираюсь сделать? А то, что моя сестра сделала. Когда она нашла своего мужчину, у нее хватило ума пойти за ним следом, и она не допустила, чтоб хоть что-то встало у нее на дороге. Ну, что ж, я тоже пойду следом за своим мужчиной, и если он не придет ко мне по доброй воле, уж я найду способ его заставить.

- Ну-у, слава Богу! - Агата уперлась руками в бока. - Наконец-то ты начала шевелить мозгами - в первый раз за все время, что я тебя знаю! Говорю я тебе, мне смотреть тошно было, как ты позволяешь этому Кливу Ван Валену выскользнуть между пальцев, когда он был с потрохами у тебя в руках!

- Да ему только деньги мои нужны были!

- Брось-брось, сама знаешь, что врешь. Может, он и в самом деле так думал, может, и ты в это верила... только я в жизни не видела, чтоб мужчина так смотрел на пачку денег, как он на тебя. Уж я-то жизнь повидала, но от вашей дури меня просто оторопь брала!

- Надеюсь, ему хотелось не только этого!

- Надеешься, а? Глядите, она надеется! Слушай, милочка, поверь мне на слово, если они тебя так хотят, ты можешь радоваться. Всегда успеешь после откормить его, чтобы успокоился. Ни один мужчина не даст себя привязать к коновязи по доброй воле. Ты должна насадить хорошую приманку на крючок, а когда он на эту приманку клюнет, тут уж постарайся, чтоб он чувствовал себя счастливым, чтоб ему с тобой уютно было - и ты его привяжешь крепче, чем цепями. И еще тебе скажу: тот, которого ты таким способом не сможешь удержать, и не стоит того, чтоб его удерживать! Сделай для мужчины домашнюю жизнь легкой, и он от тебя не захочет сбегать - чего ему дергаться, если ты заботишься о том, что ему нужно. Он, может, время от времени подумывает, как бы невзначай сбиться со следа, но ты ему дай понять, что он может это сделать в любую минуту, когда захочет, - если ты такая толковая, как мне кажется, так он никогда и не захочет...

***

Колесный пароход "Королева Сакраменто" имел размеры поменьше, чем те суда, что Клив видел на Миссисипи, но пассажиры практически ничем не отличались. Правда, в целом они были одеты чуть попроще и чуть больше выставляли напоказ свои деньги, которых, похоже, у каждого хватало.

На Миссисипи джентльмена можно отличить по одежде... здесь, на Сакраменто, классификация не столь проста. Здесь хорошо одетый человек - это почти наверняка игрок. Исключение составляли попадающиеся изредка бизнесмены из Сан-Франциско или совсем уж случайный путешественник с Востока либо из Европы. А золотоискатели, ранчеры и фермеры одевались в воскресный вариант своей обычной одежды.

Клив Ван Вален посмотрел в свои карты. Перед ним стоял приятного вида столбик золотых монет, на руках была пара тузов и пара десяток. Ему редко везло, но он ухитрялся понемногу выигрывать и без везения, пользуясь своим знанием карт, людей, вероятностей - своей памятью. Он помнил разыгранные карты, помнил, как кто играет с разной картой на руках - на все это память у него была исключительная. Через несколько месяцев после игры он мог точно назвать каждую сдачу, одну за другой; а по прошлому опыту умел оценить, как поведет себя каждый игрок при тех или иных картах.

Ему редко приходилось прибегать к вероятностным оценкам. Обычный средний игрок - не профессионал, но твердо убежден, что знает толк в картах. Более того, среднего игрока может ввести в заблуждение вера в свои деньги. Очень немногие правильно оценивают шансы при каждой конкретной сдаче. Как известно любому игроку, бывает, что карта "прет" - такие полосы везения не имеют ничего общего ни с логикой, ни с вероятностью, и поэтому Клив старался выйти из игры без потерь, когда так "перло" другим. Самому ему везло редко.

Из главного салона долетала едва слышная музыка, и он машинально начал мурлыкать мелодию себе под нос. Это была песня "Дом на лугу". Было сыграно вступление, а потом запел женский голос - и Клив замер. Он напряг слух, чтобы убедиться, что это тот самый голос - и понял, что не ошибся.

Он чуть выпрямился в кресле. Карты как будто слегка расплывались перед глазами. Ему дали очередную карту, и он механически присоединил ее к остальным. Это был третий туз - у него на руках оказался фулл (Фулл, или "фулл-хауз" - три карты одного достоинства плюс пара карт другого достоинства у одного игрока; в описываемом варианте покера фулл - самая сильная выигрышная комбинация. Сила фулла определяется достоинством трех одинаковых карт, следовательно, у Клива на руках абсолютный выигрыш.).

Клив внимательно посмотрел на свои карты, потом окинул стол быстрым взглядом. И внезапно понял, что попал на гребень волны. А когда у человека есть голова на плечах, он крепко держится за гриву удачи.

Других игроков за столом он уже оценил. Если правильно разыграть, этот фулл принесет ему сотни три-четыре долларов. Они уже были все равно что у него в кармане.

Теперь слова песни долетали до него яснее... песня и голос, которые он много раз слышал прежде, у костра на равнине. Это была Лилит, конечно... В последнее время юн даже слышал ее голос во сне.

Разумный игрок вовсю использует полосу везения - но как ему использовать эту?

Человек в сером жилете сказал:

- Играю!

Игрок, сидящий напротив, отозвался:

- Я погляжу, как другие играют.

Слово за Кливом. Он снова взглянул на карты, потом аккуратно собрал их и положил на стол рубашкой кверху. И резко поднялся на ноги.

- А с вами-то что? - спросил серый жилет.

- Мои извинения, джентльмены. Я выхожу из игры.

Он сгреб со стола столбики золотых монет в ладонь, высыпал их в карман, а потом направился к выходу.

- Эй, послушайте! - начал серый жилет. - Я...

Клив левой рукой поднял карты со стола и развернул их перед собой, не открывая другим.

- Джентльмены, я выхожу, но если кто-нибудь из вас думает, что у него карты лучше моих - вот этих, которые я положил на стол, я буду рад поставить на каждую карту; давайте разыграем их одну за другой. Я бросил карты, которые облегчили бы вас, джентльмены, сотен на пять долларов, но если вы мне не верите...

- Нет, - сказал серый жилет, - почему же не верим, но вы выиграли довольно много наших денег...

- Да, выиграл, а с этой картой и еще выиграл бы. Но давайте - карта за картой.

С тем, что было у него на руках, он точно выиграл бы три ставки и проиграл две; а при таких шансах он был готов играть хоть до утра.

Человек в сером жилете пожал плечами.

- Что ж, можете выйти, если хотите, я не собираюсь лезть на рожон, когда вы с такой охотой предлагаете розыгрыш. А потом, - он улыбнулся, - пока что показался только один туз, остальных мы не видели, так что есть шанс, что у вас на руках может быть туз, а то и два.

Клив усмехнулся ему. Развернул свои карты и выложил на стол перед ними.

- Смотрите сами, джентльмены. А теперь - всего хорошего!

Главный салон был заполнен на две трети. За столами сидели мужчины и женщины. Кое-кто ел, другие просто пили. За одним из столов сидела в одиночестве Агата. Лилит в красивом платье стояла посреди сцены и заканчивала песню.

Клив Ван Вален остановился и вытащил из нагрудного кармана сигару. Осторожно обрезал конец и раскурил. Если это возможно, Лилит была еще красивее, чем тогда, когда он видел ее в последний раз.

Подчеркнуто медленно он шагнул в дверь и пошел к ней через весь длинный салон. Она видела, как он приближается, и закончив песню, резко повернулась, чтобы уйти.

Лилит заметила его в тот самый миг, как он появился в дверях, и у нее ослабели колени. Сердце бешено колотилось, она бросилась бежать, но Клив поднялся на сцену и преградил ей путь.

- Лили, я должен поговорить с тобой.

Она была не в состоянии ответить, как будто утратила дар речи. Губы свело, и когда она попыталась их раскрыть, то не смогла.

Он знал, что весь салон наблюдает за ними, но ему было все равно. - Лили, несколько минут назад, услышав твой голос, я бросил выигрышную карту, а вместе с ней - полосу везения, какой у меня давно уже не бывало - я не верил раньше, что смогу сделать такое даже ради самой лучшей девушки на свете. Я бросил выигрышную карту, потому что понадеялся, что моя полоса везения дотянется до тебя. Он взял ее за обе руки.

- Лил... не захочешь ли ты связать свою жизнь с негодяем-картежником?

И вдруг все в ней всколыхнулось, и как будто вырвалось теплым волшебным потоком. Следующее, что она помнила - это ее руки, обвившиеся вокруг его шеи, и она сама не обращает внимания на взрыв аплодисментов в салоне.

- Наконец-то мы на нашем пути! У меня есть тысяча двести долларов - прямо здесь.

- А что мы сделаем? Откроем игорный дом?

- Женатый человек должен проводить вечера дома, - возразил Клив. - А как насчет мюзик-холла? Ты могла бы петь и танцевать, и...

- Ничего подобного, - прервала его она. - Замужняя женщина по вечерам должна сидеть дома со своим мужем. - И тут же обеспокоенно глянула на него. - Но, Клив, на сколько нам хватит тысячи двухсот долларов! Мы же не можем просто сидеть дома и...

- Лилит, а видела ли ты - по-настоящему видела Сан-Франциско? Сегодня это уродливый, маленький, полный блох городишко... он горит каждые пять минут, но каждый раз, как его восстанавливают, он становится больше и красивее. Он живет, Лилит, живет и брыкается, и никому его не остановить! И поэтому хочется самому даже включиться в действие, что-нибудь там построить, начать какое-то живое дело - пароходную линию, железную дорогу, что-то такое, что помогло бы этому городу-крошке подрасти...

- На тысячу двести долларов?

- Люди начинали и с меньшего. А, кроме того, там сейчас Гейб Френч - он организовал доставку товаров к шахтам в Неваде. Гейб всегда относился ко мне с симпатией, думаю, я смогу купить пай в его деле. Кстати, мой отец хотел, чтобы я занялся транспортным бизнесом. Мы можем начать с перевозок и торговли, а прибыли вложить в недвижимость.

- Недвижимость? В Калифорнии? Ты думаешь, мы сможем на этом заработать хоть какие-то деньги?

- Когда-то кто-то сможет. Если мы сумеем просто продержаться хоть немного... это возможно.

Часть третья

ВОЙНА

До Гражданской войны переселенцы текли на Запад струйками, после нее они хлынули потоком. Именно Союз окончательно открыл Запад - свободная единая нация, где все люди равны, где каждый сам себе хозяин. Открытая земля манила, предлагая создать обширнейшую империю, о какой когда-либо мог мечтать человек, она давала простор и богатства, необходимые для достижения провозглашенной нацией цели...

Глава двенадцатая

Ева Ролингз стояла на широкой веранде и, прикрывая рукой глаза от солнца, смотрела вдоль реки в сторону городка. Оттуда приближалась повозка, но пока еще она была слишком далеко, чтобы понять, кто это едет. Однако в эти дни любая повозка пробуждала в ней страх.

Она посмотрела на поле, где пахал Зеб, - а Джеремая шел за ним следом, разбрасывая зерна. Сыновья слаженно работали вместе, и она этому радовалась, потому что слишком уж они разные были во многом. С самого начала войны она жила в тревоге, не столько из-за того, что уже произошло, сколько из страха перед тем, что еще может случиться - и уже случалось в других семьях.

Скажем, в семье, что жила чуть дальше по дороге, братья разошлись - один отправился в армию Союза, а другой поехал на юг, чтобы присоединиться к Конфедерации (Союзом называлось объединение северных штатов; Конфедерация южных штатов была провозглашена 4 февраля 1861 г. на конгрессе в Монтгомери, штат Алабама; ее президентом был избран Джефферсон Дэвис; Гражданскую войну начали мятежники-южане 12 апреля 1861 г., обстреляв форт Самтер.). По всему Огайо, Иллинойсу, Теннесси и Кентукки можно было видеть, как расходятся по разные стороны баррикад отцы и сыновья, как братья по-разному понимают свою верность и свой долг.

Счастливыми были двадцать лет (Неточность у автора: действие первой части романа происходит в 1845 году, действие этой главы - во второй половине 1861 года, то есть не через 20, а через 16 лет.), что они с Лайнусом прожили на этом месте. Глядя, как мальчики обрабатывают поле, она возвращалась мыслями к тому страшному дню двадцать лет назад, когда они выбрались на берег после катастрофы на водопаде, когда отец и мать пропали, Лилит осталась где-то выше по реке, а Сэм был ранен...

Казалось, большего горя быть не может, - и все же с того самого дня началось ее счастье. Правда, она потеряла родителей и очень не скоро оправилась от этого удара, но Лилит и Зик нашлись. Впрочем, ей бы следовало знать, что Лилит выберется на берег - она-то плавала лучше их всех.

А потом, в довершение всего, вернулся Лайнус...

Грохот колес двуколки заставил ее снова поднять глаза, и она увидела, что во двор въезжает почтальон Питерсон, только почему-то в военной форме.

Острым уколом в груди отозвался страх... а когда она посмотрела в сторону поля, то увидела, что сыновья уже привязали упряжку и, прыгая через борозды, бегут к дому.

- Эй, мистер Питерсон! - сказала она. - Что это вы вырядились в форму?

- Милиция приведена к присяге, миссис Ролингз. Я теперь капрал Питерсон. Боюсь, мы не так скоро увидимся снова... Тут вам письмо - из самой Калифорнии.

- Это, должно быть, от Лилит! - Она поспешно распечатала письмо. - Мистер Питерсон... капрал... Не могли бы вы обождать буквально минуту? Может быть, мне придется написать ответ немедленно.

- Я, честно говоря, надеялся, что Зеб пойдет с нами, - сказал Питерсон. - Он чуть не лучший стрелок в здешних местах - почти такой же меткий, как его папаша.

- Его папаша пошел в армию, когда первые трубы затрубили. Разве одного Ролингза не достаточно?

Зеб перепрыгнул через забор и подошел к крыльцу, улыбаясь Питерсону.

- Ты гляди-ка! Вы отлично выглядите в этой форме!

Он взял ковшик, сделанный из бутылочной тыквы, и зачерпнул воды из ведра, стоящего в тени на веранде. Он пил, а с ковша срывались сверкающие капли.

- Зеб, - сказала Ева, - твоя тетушка Лилит пишет, что в Калифорнии войны нет и, как они считают, не будет вовсе. Дела идут хорошо, и для молодого человека есть сколько угодно возможностей проявить себя. Вот послушай: "У нас тут идут разговоры о строительстве железнодорожной линии на восток, и Клив считает, что при его деловых связях он сможет участвовать в этом предприятии с самого начала. Мы были бы рады Зебу, если бы он захотел приехать".

- Ма, - сказал Зеб подозрительно, - ты что, писала тетке обо мне?

- Не так чтобы напрямую, но...

- Ты писала?

- Я только написала, что ты не любишь работать на ферме, как и твой папа.

- Мама, - сказал Зеб, пытаясь убедить ее, - у тебя не правильное представление об этой войне. Все будет хорошо. И ты ведь знаешь, папа всю свою жизнь...

- Миссис Ролингз, - вмешался Питерсон, - я знаю от самого капитана - мы ни за что не проиграем. Да, у этих ребят с Востока случилась неприятность на Булл-Ране (21 июля 1861 года в битве при Манассасе на реке Булл-Ран войска южан под руководством генерала Роберта Ли одержали победу над северянами, которыми командовал генерал Макдоуэл; армия Сою за отступила к Вашингтону.), но когда появимся мы, парни с Запада, и ударим на мятежников, они разбегутся как зайцы!

- Это почему же? - холодно спросила Ева.

- Очень просто! Восточные солдаты - это городские парни, галантерейщики и всякое такое. Ну а мы, ребята с Запада... да мы ружейный ствол грызли, когда у нас зубы прорезались. Уж мы покажем мятежникам, что почем, не беспокойтесь!

- Ма, - сказал Зеб, - папа оставил на твое усмотрение, отпускать меня на войну или нет, но ты-то знаешь, что он думает на самом деле... - Миссис Ролингз, - убеждал Питерсон, - мало чести топать за плугом. Мне жутко подумать даже, что я мог упустить свой шанс. Представьте, каково будет парню, когда все пойдут, а он дома останется...

Нет, спорить бесполезно. С самого начала ей было ясно, что ничего из этого не получится. Когда Лайнус ушел на войну, она надеялась, что Зеб согласится остаться дома, но в глубине души понимала, что надежды эти напрасные. Душа его рвется, и он уйдет.

Ева ничуть не разделяла их оптимизма. Она была реалистка до мозга костей и ясно представляла, что ждет впереди, куда как ясно. Ей приходилось говорить с южанами, и она знала их свирепую гордость, их уверенность в победе. Не такой они народ, чтобы легко сдаться.

- Спасибо, что подождали, капрал, я думаю, спешки с ответом на это письмо нет. Еще раз благодарю.

- Так ты решила, что я могу идти на войну? - с жаром спросил Зеб.

- Ну, кое-что еще надо будет сделать, Зеб. Мы должны все толком продумать.

Питерсон подмигнул Зебу.

- Будьте здоровы, миссис Ролингз. А с тобой, надеюсь, мы еще увидимся, Зеб!

Зеб быстро повернулся и поспешил за матерью.

- Ма!

- Надо выстирать твое белье и заштопать носки. Форму тебе выдадут?

- Думаю, что да.

- Но, может, тебе рубашек не дадут. Ты эту сними, я ее выстираю. Другие две чистые, но не выглаженные.

- Мать...

Она резко повернулась с расширенными глазами.

- Почему ты так назвал меня! Раньше ты всегда говорил "мама".

- Не знаю, - серьезно ответил он, - мне вдруг показалось, что "мама" - это сейчас как-то... недостаточно.

- Сынок... ты, наверное, захочешь отлить пуль про запас, - сказала она, сдерживая слезы. - Вы с папой всегда предпочитали сами делать пули. И отлей их побольше, Зеб, - я думаю, эти мятежники ничуть не трусливее наших парней. Не забывай, что большинство из них росли и воспитывались точно так же, как ты и Джеремая. Это будут умелые ребята, и стрелять они будут как положено...

Нужно все время что-то делать. В этом она всегда находила ответ, на все вопросы. Если она будет занята, у нее не останется времени на раздумья... После того, как они похоронили под скалой папу и маму, она все время работала, так трудилась, что Лайнусу приходилось время от времени останавливать ее... но работа всегда спасала.

Она отвернулась к окну и долго молчала, глядя на зеленые холмы, на красивый луг, где паслись коровы. За лугом Стоял нетронутый лес, там никогда не рубили Деревьев. С самого начала Лайнус оставил этот участок, так сказать, в стороне, и не позволял никому и веточку сломать здесь - только собирать после бури обломанные сучья. Он держал его для диких животных, это было заповедное место, здесь даже сам Лайнус не охотился... целый участок леса в том состоянии, как создала его природа, такой же дикий, как в самый первый день, когда белый человек ступил ногой на эту землю.

Соседи считали, что он дурака валяет, но он держался своего крепко.

- Это для зверья, - говаривал он, - им нужно место, где плодиться, безопасное место. А кроме того, - добавлял он, - в эти края наплывает все больше народу, и скоро ни один из них и представить себе не сможет, как тут было, когда мы в первый раз увидели наши места. Я считаю, мы должны хотя бы так отблагодарить здешнюю землю - сохранить этот участок таким, каким он всегда был...

Была ли она вправе оторвать Лайнуса от его всегдашней дикой, свободной жизни? И не чувство ли вины за это вынудило ее отпустить Зеба на войну? Не из-за того ли, что она привязала одного человека к земле, ей приходится отпустить на свободу другого?.. Лайнус не чувствовал себя несчастным, это она знала точно, - и все же сколько раз замечала, как он смотрит куда-то вдаль странным, тоскующим взглядом! Сколько раз уходил он в дикие места, чтобы побыть среди вольной природы... А Зеб похож на него.

Не всегда она была уверена, что Лайнус вернется. Как в тот раз, когда он пошел по следам хромого медведя. Об этом медведе говорили везде, где собирались люди, громадный старый зверь, куда крупнее всех, каких видели в этих местах, и хитрющий. Она слышала разговоры о нем давным-давно, да и Лайнус тоже. По вечерам люди собирались у огня и толковали о хромом медведе, как если бы он был сверхчеловеком или что-то в таком роде. Он приходил и убивал... как-то зимой он убил их белолобого теленка. А на следующую весну - двух свиней.

Он убил молодого Хеннингтона... совсем мальчишка был, ему едва восемнадцать лет исполнилось. Этот парень, Хеннингтон, хотел прославиться, задумал убить знаменитого хромого медведя - и пошел по его следу. Много дней миновало, пока его нашли и прочитали все по следам - он преследовал медведя, а медведь ждал его в засаде.

Лайнусу приходилось слышать от индейцев, что далеко на севере, на Аляске, медведи устраивают засады на человека, но здесь, на Огайо, про такое и не слыхивали. Ни один индеец не стал бы охотиться на хромого медведя. А после того, как он уничтожил всю свору Симпсона, здесь никому не хотелось даже приближаться к этому зверю.

А потом он убил жеребчика, которого Лайнус оставил на племя, и тогда Лайнус снял со стены свою старую винтовку. Зеб хотел пойти с ним, но отец не позволил. Он ушел своей пружинистой походкой лесовика, и вернулся из лесов только через два месяца.

Он был изможденный, тощий как жердь, глаза глубоко запали, он был похож на привидение - но Ева в жизни не видела его таким счастливым. Он вытащил из заплечного мешка хромую лапу и положил на ступеньку. Эта лапа была куда больше размером, чем положено нормальному медведю, все поселенцы и индейцы пришли, собрались в круг и молча смотрели на нее, не веря своим глазам. Но он выследил этого хромого медведя, пошел по следам в дальние леса и убил его. Никто никогда не услышал от Лайнуса эту историю в подробностях, но еще много месяцев он внезапно просыпался по ночам и хватался за винтовку, которую всегда держал рядом.

Необычайной и страшной была для Лайнуса эта охота на хромого медведя; под конец уже не только человек охотился на медведя, но и медведь на человека, - и однажды он вышел прямо на зверя, который сидел на месте и ждал его.

Медведь сидел, уставившись на него, глядел ему прямо в глаза так, как никакой зверь не может человеку в глаза глядеть... а этот медведь глядел - как будто хотел увидеть, что ж это за человек гонится за ним так долго и так упорно. Даже медведь, и тот под конец отощал.

Но только через много дней смог он всадить в медведя пулю. А в тот раз медведь просто поглядел на него, и прежде чем па успел сорвать с плеча винтовку, о-о... этот старый медведь исчез в кустах, просто испарился.

И наконец они встретились. Это случилось на узком песчаном берегу озера - одного из этих Великих Озер, про которые вы все слышали. С озера дул холодный сырой ветер. Тут они и встретились - и решили свое дело один на один. Медведь залег на своем следу, хотел подстеречь его, но человек долго изучал все его уловки, и не пошел прямо по следу, а взял чуть в сторону...

Он и медведь, они увидели друг друга одновременно, и когда он вскинул винтовку, медведь бросился на него. Похоже, хромая лапа ничуть не замедляла его бег, но человек выстрелил чуть раньше, чем медведь до него добрался. Пуля попала в цель, однако не остановила хромого медведя. Человек вытащил револьвер и выстрелил ему прямо в рот, а медведь залепил его лапой, да так, что разорвал плечо, потом насел на него, и Лайнус выпустил вторую пулю - вот она и остановила медведя.

Он вытащил левой рукой нож, а правой - томагавк, и когда медведь, остановленный последней пулей, поднялся на задние лапы и пошел на него, человек рубанул зверя томагавком и отскочил в сторону. Тут он разглядел, что его пуля сломала медведю плечевую кость, но этот медведь вовсе не собирался удирать - как и сам Лайнус.

Лайнус бросился на него с ножом, потому что винтовка валялась прямо под ногами у медведя... у Лайнуса текла кровь из разорванного плеча, но он всадил в зверя нож и перерезал ему яремную вену, а потом отступил назад и повалился на землю - без сил, истекая кровью... вот так они и сидели на этой продуваемой насквозь полоске песка и смотрели друг на друга, два старых диких зверя...

- Это был конец, - рассказывал Лайнус, - и этот медведь, кажется, был почти доволен, что это именно я победил его. Мы с ним поняли друг друга, он и я. Если бы он остался в живых, его мог бы случайно застрелить какой-то зеленый новичок - и покрыть позором на его медвежьих небесах...

Зеб вырос на этой истории, а это была лишь одна из историй, которые рассказывали о Лайнусе Ролингзе.

Родители Евы, Зебулон и Ребекка Прескотт, которые лежали в могиле под большой скалой, могли бы гордиться ее мальчиками. Она подумала это - и фыркнула: пожалуй, поздновато называть их мальчиками, пусть даже в мыслях. Это уже мужчины, и выполняют они мужскую работу. Да что там говорить - как ни тяжело ей отпускать Зеба, но ему пришло время помериться силами с остальным миром.

Два дня пролетели - и вот она стоит и смотрит, как он уходит по дороге с саквояжем в руке. Она старалась держать себя в руках, пока Зеб мог видеть ее, потому что ему нелегко и без ее слез. В конце концов, Зеб ведь никогда еще не выбирался из дому, если не считать коротких охотничьих походов с отцом. И только когда он наконец исчез за поворотом, она дала волю слезам.

Джеремая положил руку ей на плечо.

- Мы справимся, ма. Я буду работать изо всех сил, и не стану то и дело поглядывать через забор, как Зеб.

В его словах не было осуждения, потому что оба брата любили и уважали друг друга. Это была просто правда... Джеремая очень походил на Ребекку - стойкий, работящий, серьезный, хотя была в нем и капля поэтичности. Но его поэзией была земля, он любил ее - и все, что мог от нее получить. Он был человеком, который относится к земле, как к своей супруге, и ферма отвечала ему взаимностью.

- Иди в дом, сынок, и разожги печку, пора готовить ужин. Иди, сынок...

Он ушел, зная, куда направится она сейчас, потому что в важные минуты жизни Ева Прескотт Ролингз всегда сворачивала на одну и ту же тропку. Она пойдет постоять у могил своих родителей и двух детей, которых она потеряла. Потому что это место было ничуть не меньше ее домом, чем здание на холме. Это были могилы ее рода.

Здесь лежала Эдит, Эдит, которая прожила почти семь лет и умерла от воспаления легких, и Сэмьюэл, который увидел всего одно Рождество и один Новый Год, но не дожил даже до своего первого дня рождения.

Стоя в одиночестве у могил в вечерних сумерках, она говорила вслух:

- А что я еще могла сделать, па? Он - сын Лайнуса, как-то в нем всегда чувствовалось больше лайнусовой крови. Может, потому я и люблю его так. Но вы должны помочь мне молиться, па... вы с мамой должны помочь мне своими молитвами.

***

Капитан Лайнус Ролингз лежал на животе в саду под фруктовыми деревьями и изучал местность, раскинувшуюся перед глазами. Персиковые деревья уже расцвели, вдоль ручейков тянулись заросли багрянника, его темные красивые ветки были усыпаны гроздьями лилово-розовых цветов.

Был вечер воскресенья, шестого апреля, и то, что он Увидел в этот день, ему хотелось бы забыть - но он знал, что не сможет забыть никогда. В двух армиях, сошедшихся вблизи церквушки под названием Шайло (Автор описывает битву у церкви Шайло на Совином ручье неподалеку от реки Теннесси в апреле 1862 года, в которой победили северяне.), восемьдесят процентов солдат составляли зеленые новобранцы, командовали ими офицеры, которые большей частью не имели боевого опыта и исповедовали благородный, но глупый принцип, что солдаты должны "стоять гордо и сражаться, как подобает мужчинам".

Урок, который Вашингтон пытался преподать Брэддоку (Английский генерал Брэддок возглавлял поход против индейцев, организованный без учета индейской тактики, несмотря на предостережения офицера милиции Джорджа Вашингтона - будущего первого президента США (1789-1797) - и знаменитого следопыта Дэниела Буна. Вождь племени оттава Понтиак (около 1720 -1769) полностью разгромил 1400 вооруженных артиллерией англичан, хотя у него было всего 600 воинов. Генерал Брэддок погиб в битве.), был все еще, по прошествии ста лет, не выучен военными. Это относилось к обеим сторонам, ко всем генералам.

Шерман (Уильям Текумзе Шерман (1820-1891), генерал северян, участник сражений при Манассасе (на р. Бул-Ран), Виксберге, Чаттануге, руководитель победного "марша к морю", впоследствии главнокомандующий вооруженных сил США.) известил Гранта (Улисс Симпсон Грант (1822-1885) - главнокомандующий северян, впоследствии 18-й президент США (1869-1877)), что ему противостоят всего двенадцать тысяч мятежников. На самом деле их было сорок тысяч. Необученные новобранцы во главе с неумелыми командирами двинулись на бойню.

Наверное, никогда в мировой истории не было собрано такого числа офицеров, которые знали бы все об искусстве войны и ничего о методах боя. А между этими двумя понятиями есть разница, и разница эта пишется кровью.

Начинают битвы генералы, а выигрывают их своими действиями рота, взвод или эскадрон. Достойным "Алисы в стране чудес" свойством обеих армий было то, что солдат часами обучали бессмысленным строевым маневрам на плацу, пока они не начинали двигаться красиво и точно... почти как девицы в кордебалете. Но никому никогда и в голову не приходило научить их сражаться. Считалось, что они обучатся на поле боя - если проживут достаточно долго, чтобы обучиться. Лайнус был обучен, и смог остаться в живых - но он учился в битвах с индейцами равнин, может быть, самыми великими воинами, каких знал мир.

И вот теперь он лежал, тщательно изучая местность перед собой. Он получил задание и собирался его выполнить - с как можно меньшими потерями.

Его рота залегла, рассыпавшись между деревьями у него за спиной, - всего шестьдесят шесть человек, включая несколько прибившихся к ним солдат, выживших после разгрома своих подразделений, которыми командовали не так умело. Людям нравился их командир, высокий спокойный человек, бывший охотник с гор, и они понимали его методы ведения боя.

В течение всего долгого дня Лайнус вел своих людей - осторожно, используя любое укрытие и прицельный ружейный огонь. Это было медленное, но безостановочное продвижение. Время от времени они закапывались в землю, чтобы дождаться более подходящей минуты для броска вперед. Благодаря этому потери были невелики.

Его рота была одним из подразделений, остановивших продвижение генерала Клиберна по клеверным лугам, когда Клиберн потерял треть своей бригады под смертоносным ружейным огнем. Зеб был прав, полагая, как и капрал Питерсон, что исход дела решит непревзойденная меткость стрелков с Запада.

Повернувшись на локте, Лайнус дал рукой сигнал своим людям, и они продвинулись вперед, на новую позицию, пробираясь в траве ползком без лишнего риска. Но теперь он поднялся с травы - нужно было выиграть время - и повел их вперед длинной цепью через поле, к деревьям. Прямо перед ним лежала высота, которую им было приказано занять и удерживать весь завтрашний день.

Грант латал свою линию фронта, и высота эта была ключевым пунктом. Лайнус продвигался осторожно. Считалось, что высота не занята противником, но он был не из тех, кто рискует попусту.

Он так и не узнал, что заставило противника броситься в атаку. Конфедераты появились из-за деревьев внезапно. Они неслись бегом, со штыками наперевес. Они не кричали, идя в атаку, было тихо, только шуршала трава у них под ногами. Если бы атака началась на несколько минут позже, с более близкой дистанции, она бы закончилась полным уничтожением людей Лайнуса. Но сейчас у них оставалось время.

Опустившись на одно колено, Лайнус скомандовал:

- Огонь!

И, не успел еще отзвучать его крик, как он навел револьвер на грудь высокого солдата с копной пшенично-желтых волос и спустил курок. Солдат упал на колени, а потом повалился лицом вперед на пологий склон.

Вокруг солдаты Лайнуса стреляли вверх вдоль склона по атакующим - хладнокровно, с убийственной меткостью.

Но вот ряды атакующего противника, полыхающие алыми снопами выстрелов, сблизились с его людьми, и несколько кратких минут среди нежной красоты цветущих персиковых деревьев шла жестокая, молчаливая смертельная схватка. Люди падали, окрашивая алой кровью траву под деревьями, их тела ложились на землю, как груды серого компоста. То здесь, то там деревья, сотрясаемые грубыми толчками, роняли на упавших людей розовые лепестки.

Последние лучи заходящего солнца окрасили небо над ними алым и розовым, вокруг под деревьями ежились тени и тянулись чуткими пальцами к умирающим людям.

Лайнус выстрелил раз, потом второй. Вражеский солдат выстрелил в ответ, но промахнулся, потом кинулся, чтобы поразить штыком. Откуда-то сбоку прогремел выстрел, пуля попала в Лайнуса, он ощутил ее удар, но устоял. Солдат со штыком все приближался, и Лайнус выстрелил снова. Он видел, как грудь этого человека залилась красным, но, падая, он метнул свою винтовку, как копье.

Штык воткнулся Лайнусу в грудь на всю длину, пока ствол не уперся в тело, а острый конец прошел насквозь и вылез из спины; а потом тяжесть винтовки потянула его вниз, раздирая грудь.

Лайнус схватился за ветку и повернулся к сержанту Келли.

- Займите высоту, сержант... И удерживайте, пока вас не отзовут.

- Капитан, вы... вы...

- Скажите моей жене... скажите Еве... - у него ослаб голос, он замолк и повалился набок, а штык по-прежнему торчал у него из спины.

Он ощущал запах теплой земли и травы, откуда-то издали донесся зовущий голос, и ему показалось, что это Ева зовет его ужинать.

Он вцепился в траву, стискивая пальцы. Кто-то сказал далеко-далеко:

- Сейчас ты посмотришь на зверя, Лайнус. На зверя!

Лица... так много лиц. Он чувствовал, что чьи-то руки перевернули его на спину. Чей-то голос произнес:

- Крепко его...

- Бриджер, - прозвучал его собственный голос, громко и ясно, - ты старый брехун. Я еще поднимусь... - Его голос перешел в бормотание, сержант, присевший рядом с ним под кустом багрянника, едва разбирал слова. - Это первоклассный мех, - сказал Лайнус, как будто между прочим; а потом грустно:

- Ева?.. Ева?..

Рядом с сержантом опустился на колени какой-то солдат.

- Что он говорит?

- Еву зовет. Это его жена, наверное.

- Ну, иногда не жен зовут, - цинично заметил солдат.

Лайнус открыл глаза и внятно сказал:

- Сержант! Высота! - а потом, уже спокойнее:

- Вы должны занять холм, сержант.

- Есть, сэр! - Келли вскочил на ноги и побежал вперед, выкрикивая команды.

Лайнус неподвижно лежал на траве. Он был в полном сознании. Кратковременная горячка прошла. Он смотрел на небо, по которому плыли облака, окрашенные последним прикосновением солнца, а потом как будто начал падать, вниз, вниз, вниз, в черную закрученную воронку с водой на дне. - Вот я и увидел зверя! - сказал он вслух. - Я увидел зверя!

И тут над ним на мгновение возвысилась большая тень. Может, это была тень дерева, но если бы ее увидели чьи-нибудь глаза, она бы выглядела как большой медведь... медведь, который смотрит на него с любопытством и пониманием - ведь к охотнику смерть приходит точно так же, как и к зверю.

А выше него и на двести ярдов дальше припал к земле сержант Келли. Он занял холм. Люди старательно устраивали оборонительную линию вокруг вершины, каждый выкапывал для себя узкую траншею. Сержант беспокоился - все ли он сделал, что мог? Что еще сделал бы Лайнус? Его не тревожили люди - его тревожил он сам, потому что нет ноши тяжелее, чем ноша командира.

***

В зале собраний Шайло при свечах и фонарях работали хирурги. Вокруг лежали раненые, умирающие и умершие, беспорядочно, на полу, на койках, на скамьях. В полумраке, пропахшем хлороформом, кричали люди.

Хирурги работали в тихом отчаянии - спасали жизнь одному, беспомощно глядя, как умирает другой, кому-то сохраняли руку или ногу, кому-то ампутировали. Всюду были кровь и ужас, сумрак наполняли дрожащие крики боли, мучительные слезы людей, которые больше никогда не. смогут ходить или видеть.

Санитары сбросили тело Лайнуса Ролингза с носилок на один из залитых кровью столов. Хирург приподнял ему веко и покачал головой.

- Напрасно тратили время, ребята.

Носильщики скатили тело со стола, и на его место немедленно легло следующее.

Всю ночь команды с фонарями обыскивали поле у Шайло - собирали раненых, перебирали груды исковерканных тел в поисках тех, кто, может быть, еще не умер, и тех, кого можно хотя бы опознать. Кое-где тела лежали на траве в диковинных позах поодиночке, в других местах - кучками, как мусор, выброшенный водой на пологий берег.

Люди с фонарями искали и рассматривали мертвых - каждый, как мудрец - Диоген, ищущий со своим фонарем одного честного человека среди многих... Ныне все они честные люди. То здесь, то там они находили ценности, письма, оружие, еще пригодное к употреблению, или другое имущество. Что-то из находок будет отослано домой родственникам, что-то останется в кармане у нашедшего...

Время от времени они покрикивали, блуждая среди этих людских обломков:

- Есть кто-нибудь из Двенадцатого мичиганского? Тридцать шестого индианского? Есть кто из снайперов Берджа? Шестнадцатый висконсинский, отзовись!

Их выкрики сливались в панихиду по усопшим, но один за другим фонари исчезали, по мере того как бродивших там людей утомляло это неблагодарное занятие.

И все же их голоса не всегда оставались неуслышанными. Зеб Ролингз услышал их и медленно, опираясь на одну - здоровую - руку, с трудом сел. Какое-то время он озирался в смятении. Было темно, холодно... и что-то не в порядке с рукой... или с плечом.

Он поискал свою винтовку - она исчезла. Все, что у него осталось, - это штык и фляга. Ухватившись за дерево, он подтянулся и встал на ноги, глядя, как люди с фонарями исполняли свой жуткий балет среди мертвых. Он слышал их зовущие голоса и изредка слабые ответы. Неподалеку печальный голос кричал в темноте:

- Воды! Воды! Неужели никто не даст мне воды?..

Голос был где-то близко, фонари - далеко. Зеб побрел, едва переставляя ноги, добрался до раненого и опустился возле него на колени.

- Пей, солдат. Тут немного, но ты не стесняйся.

Человек жадными глотками опустошил флягу.

- Спасибо тебе, - хрипло выдохнул он. - Ты уж прости, что я забрал у тебя последнюю каплю, но не мог удержаться, так это здорово было.

- Я пришлю кого-нибудь, - пообещал Зеб. И двинулся через поле к группе людей, копавших громадную общую могилу. Он слышал, приближаясь, как с хрустом врезаются в землю их лопаты, видел, как двое опустили носилки с телом у края могилы. Он сказал им о раненом.

Они двинулись туда, а он побрел прочь, и тут свет их фонаря упал на лицо убитого, к которому Зеб уже повернулся спиной.

Это был его отец, Лайнус Ролингз.

Глава тринадцатая

Держа в руке пустую флягу, Зеб Ролингз брел между деревьями. Запах смерти смешивался с ароматом цветов персика и влажной прохладной ночи.

Он споткнулся о мертвое тело и чуть не упал, едва удержав равновесие. Тут рядом кто-то сказал:

- Ты уже попробовал эту воду?

- Нет еще. - Попробуй.

Зеб зачерпнул ладонью воды из пруда, откуда вытекал ручеек, и осторожно глотнул, пробуя на вкус. В темноте было слышно, как другие люди идут через лесок к ручейку и речушке, в которую Он впадал.

- Странный вкус?

- Да... необычный. - Я этот пруд видел, когда еще солнце не село. Он был розовый, красней, чем чай из сассафраса (Сассафрас - американский лавр.).

Зеб подавился и закашлялся, выплевывая воду. И повесил пустую флягу обратно на пояс. Тем временем солдат подошел к нему ближе.

- По-моему, не годится, чтоб человек пил такую воду. И вообще, не годится, чтоб человек делал многое из того, чем мы занимались сегодня. Ты убил кого-нибудь?

- Думаю, что да, - сказал Зеб. - Мы только поднялись и побежали, как взорвалась граната, а когда чуть разошелся дым и пыль, я увидел, что где-то потерял винтовку, а потом кавалерист ударил меня по руке саблей... по плечу, вот здесь. А все остальное перемешалось. Кто-то треснул меня прикладом, а когда я очухался, бой уже закончился.

- А я никого не убил, и не собираюсь. Ты откуда?

- С Огайо, пониже водопада.

- Эта дурацкая война началась на Востоке. Какое до нее дело нам, жителям Запада?

- Она не такая, как я ожидал. Не много чести и славы видеть, как у человека кишки вываливаются. А ты откуда?

- Из Техаса.

Зеб медленно отступил назад.

- Слушай, так ты что, мятежник?

- Был мятежником еще сегодня с утра. А сейчас, вечером, я уже как-то не уверен.

- Похоже, мне бы надо тебя застрелить.

- А у тебя есть из чего стрелять? - спокойно спросил техасец. - У меня есть револьвер. Я его снял с мертвого офицера.

- У меня есть штык.

- Слушай... а почему бы нам не смотаться отсюда? Оставим эту войну тем, кому она по вкусу.

Зеб колебался.

- Говорят, в Калифорнии войны нет. - Его мысли вернулись к матери, и он вспомнил, как она, с письмом от тети Лилит в руке, отчаянно пыталась заставить его слушать. А он все время знал, что должен идти на войну.

Они вместе двинулись от реки. Техасец наклонился к Зебу.

- Там вон есть родничок. Я видел, какие-то офицеры-янки из него пили. По дороге они остановились один раз, чтобы пропустить санитаров с носилками, а потом, услышав голоса, задержались на краю поляны. Чуть дальше на поваленном дереве сидели два человека спиной к ним. Даже в сумраке что-то в них показалось Зебу знакомым.

- Я планирую перевести на это место бригаду Руссо. Их можно хорошо разместить еще до рассвета. Вы одобряете?

- Я одобрю любую диспозицию, которую вы предложите. Если бы вы сегодня не удержали фланг, нам всем пришел бы конец. - Говоривший вздохнул. - Шерман, я хочу сказать вам кое-что, - и снова сделал паузу. - Может статься, что вы здесь окажетесь командующим.

- Почему?

- Я видел кое-какие депеши, которые корреспонденты газет отправили сегодня. Там говорится, что в это утро я был захвачен врасплох.

- Но вы не были захвачены врасплох. Это я попался.

- Это неважно. Они пишут, что прошлой ночью я опять напился вдрызг.

- Что, так и было?

- Нет, но человек не может сражаться на два фронта. Победим мы завтра или проиграем, но я собираюсь подать в отставку.

- Из-за газетчиков? - Из-за того, - ответил Грант, - что мне абсолютно не доверяют.

Зеб и техасец молча слушали. Зеб видел двоих генералов в отблесках света от лагерных костров за деревьями. Очевидно, они отошли сюда, на несколько ярдов от лагеря, чтобы поговорить без помех. Он видел их обоих и раньше, и даже в полумраке узнал квадратную фигуру Гранта и потрепанную шляпу, в которой он обычно ходил.

- Вы думаете, у меня нет таких настроений? - спросил Шерман. - Месяц назад они твердили, что я сумасшедший. Сегодня они меня называют героем. Вчера сумасшедший, сегодня - герой. А я ведь тот же самый человек... так стоит ли обращать внимание на то, что думают люди? Важно лишь, что вы сами думаете, Грант.

Техасец схватил Зеба за пальцы и прошептал:

- Так это что - Грант?

Зеб кивнул, напряженно прислушиваясь.

- Вы знаете, что эта война будет выиграна - или проиграна - на Западе, - говорил Шерман, - и вы единственный, кто знает, как ее выиграть. Все ваши дела это доказывают.

Техасец отстегнул клапан кобуры - очень осторожно, чтобы не. раздалось ни звука, и вытащил револьвер, Зеб, все внимание которого было обращено на двоих, сидящих на бревне, ничего не замечал.

- Человек имеет право подать в отставку, - доказывал Шерман, - только когда видит, что ошибся, а не когда он прав.

Техасец поднял револьвер и нацелил его прямо в затылок Гранту - и только тут Зеб увидел оружие.

- Ты что это делаешь? - хрипло зашипел он.

- Так это же Грант!

Зеб схватился за ствол здоровой рукой, рванул его и выкрутил вниз и в сторону. Этим внезапные рывком он заставил техасца потерять равновесие, а потом ударил плечом. Некоторое время они боролись, не издавая ни звука. Наконец Зебу удалось высвободить раненую руку из самодельной перевязи, и он потянулся за штыком.

Техасец был жилистый, но устоять против него не мог - годы работы на ферме налили мышцы Зеба необычайной силой. Только эта сила дала ему возможность удерживать техасца достаточно долго.

Они боролись, не издавая ни звука, и поэтому Зеб услышал слова Гранта:

- Я обдумаю все это еще раз. Может быть, Уильям, вы и правы.

Вспыхнула спичка - это Шерман раскуривал трубку.

- Вы прекрасно знаете, - сказал он, - что с вами эта армия сильнее, чем без вас. Так что и обдумывать тут нечего.

Зеб чувствовал, что его пальцы на револьвере слабеют, но тут техасец попытался вывернуться, и штык легко выскользнул из ножен. В тот момент, когда техасец сумел высвободить руку с револьвером, штык вонзился в его тело. Удар был короткий и жестокий.

Зеб сам точил этот штык. Кончик был острый как игла, лезвие - как бритва.

Техасский солдат охнул и повалился на спину, рукоятка штыка при этом вывернулась из пальцев Зеба. Она торчала вниз из-под ребер техасца. Он умер раньше, чем упал на землю.

Опустившись на колени, Зеб вынул револьвер из пальцев мертвеца.

- Зачем ты вынудил меня сделать это? - спросил он ломким голосом. - Зачем? Я против тебя ничего не имел.

Он обыскал мертвого, нашел боеприпасы для револьвера и поднялся на ноги. Шерман и Грант уже ушли, так и не узнав о короткой отчаянной схватке, происшедшей в темноте у них за спиной, в нескольких шагах.

У Зеба пересохло во рту, плечо болело. Техасец говорил, что где-то неподалеку есть родник... он побрел между деревьями, прислушиваясь, чтобы не пропустить журчание воды.

Наконец он услышал слабый звенящий звук. Крохотная струйка стекала по трубе, заботливо вставленной кем-то в отверстие в скале, и падала в водоем размером с лохань. Зеб опустился на колени и первым делом наполнил флягу - мало ли что может заставить его спешно покинуть это место - и только потом напился. Вода была холодная и чистая. Он пил снова и снова, наконец перевел дух и сел на землю.

Он собирался вернуться к своему отряду, если сможет найти его. Он пошел на войну, чтобы сделать дело, а дело это, нравится оно ему или нет, еще не закончено. Что сказал бы папа, если бы узнал, что его сын думает дезертировать? Папа всегда презирал дезертиров - и вообще тех, кто бросает дело, не доведя его до конца...

***

В последующие годы он не мог припомнить всего по порядку - марши, биваки, схватки, снова марши - все смешалось у него в памяти в какую-то бессмысленную кашу.

Он вернулся в свое подразделение и обнаружил, что остался единственным живым унтер-офицером, да и офицер был только один. Он стал сержантом при Чикамоге (Битва при Чикамоге 19-20 сентября 1863 года закончилась победой южан.), а вскоре после этого его произвели в офицеры на поле боя. Он стал лейтенантом не потому, что проявил какие-то чудеса храбрости или превосходные командирские качества, а просто потому, что в подразделении не осталось никого старше него по рангу. Только потом он разобрался, что это было обычной причиной для присвоения офицерского звания на поле боя.

После дела у горы Лукаут он стал первым лейтенантом, выучившись искусству боя трудным путем... если не считать того, чему он научился из рассказов отца. Долгими зимними вечерами Лайнус любил рассказывать сыновьям истории о том, как воюют индейцы, и Зеба эти рассказы научили куда больше, чем он осознавал.

О смерти отца он узнал при Чикамоге. Какое-то время почта не поступала, и он впервые услышал об этом, когда с пополнением в их роту прибыл тощий сутулый кентуккиец.

- С ним до самого конца был Келли... а я побежал дальше на холм. Мы заняли этот холм точно по его плану, несмотря на контратаки. А потом твой па, когда уже лежал и умирал, сказал что-то здорово странное... что-то насчет "увидеть зверя". Не знаю уж, что это должно значить...

Да, это был папа, несомненно.

Не раз папа рассказывал ему и Джеремае, как он ходил "поглядеть на зверя" и как это чуть не стоило жизни ему, да и маме тоже.

- Зеб, - настойчиво повторял он, - не раз в жизни тебе представится случай пойти "поглядеть на зверя". Вот тут ты остановись и прикинь, во что оно обойдется, прежде чем сделаешь хоть шаг.

Зеб Ролингз прошел вместе с Шерманом до самого моря (Марш к морю - глубокий прорыв соединением войск Союза под командованием Шермана на территорию конфедератов в конце 1864 - начале 1865г.; 2 сентября 1864г. ими была взята Атланта, 21 декабря - Саванна, 18 февраля 1865 г. - Колумбия. 3 апреля северяне заняли столицу Конфедерации Ричмонд, а 9 апреля войска мятежников под командованием генерала Ли сдались Гранту при Аппоматтоксе.), а потом вдруг война окончилась, и он оказался на борту парохода - стоял и напряженно высматривал, когда покажутся живописные скалы у Пристани Ролингза.

Его высадили на берег со спальной скаткой и ранцем за плечами. Пароход отчалил, а он долго стоял, глядя в сторону дома. Это было перед самым полуднем, над трубой поднималась тонкая струйка дыма. Он слышал, как кудахчет курица... видно, яйцо снесла.

Зеб взвалил свое имущество на плечи и двинулся через поле к дому. Он шел ровным шагом, а сердце гулко колотилось, и к горлу подступал ком.

Лайнус и ма... они осели на этом месте, когда край был еще новым и диким. Лайнус построил дом своими собственными руками, обтесал бревна и сложил стены, а два маминых брата, Сэм и Зик, ему помогали.

У маленького кладбища он резко остановился. Здесь добавились две новые могилы, отмеченные надгробными камнями. Он почувствовал в животе холодный страх еще до того, как прочел имена. Они были написаны рядом друг с другом, как и должно было быть:

ЛАЙНУС РОЛИНГЗЕВА ----- ПРЕСКОТТ РОЛИНГЗ

1810-1862 ----------------------- 1820-1865

Хлопнула дверь дома, и Зеб увидел Джеремаю - он стоял на крыльце, прикрывая глаза от солнца ладонью. И вдруг он выпустил из руки деревянное ведро и бросился бежать.

- Зеб! Это и правда ты?

Зеб, ничего не видя перед собой, протянул руку в сторону могилы матери.

- Я не знал. Никто мне...

- Так ты не получил моего письма? Мама умерла больше трех месяцев назад, Зеб. Она уже не смогла стать снова прежней после того, как мы узнали о смерти отца... и, знаешь, я думаю, мысль о собственной смерти ее не пугала, - она без него жить не могла...

Зеб медленно поднял глаза, посмотрел на тщательно обработанную землю. Он увидел стога сена, новый амбар - куда лучше старого. Решетчатая клеть была заполнена желтыми кукурузными початками... скот сытый, упитанный.

- Здорово ты справляешься, Джеремая, я бы так не смог. - Он протянул руку. - Думаю, мне надо ехать дальше...

- Ты мне нужен, Зеб. Останься. Если мы тут будем работать вдвоем, мы сможем из этого места...

- Я сюда вернулся единственно из-за мамы - а она умерла. Ты тут работал не покладая рук, Джеремая, и справляешься куда лучше, чем когда-нибудь получалось у отца или у меня. У тебя есть настоящее чувство к земле, и земля на это чувство отвечает. Да ты, если захочешь, на гранитной скале сможешь хлеб вырастить. Я тебе не нужен, а ферма эта - твоя, полностью. Так будет по-настоящему справедливо.

- Я не считаю это справедливым, Зеб. Почему же это она должна полностью принадлежать мне? А что ты будешь делать? Куда поедешь?

- Да я еще особо не думал об этом, Джеремая... мне предлагали перевестись в кавалерию и отправиться на Запад. Наверное, так и сделаю.

- Знаешь, у тебя голос, как у папы... Ты всегда на него похож был.

Зеб усмехнулся, хотя в горле по-прежнему стоял комок.

- Думаю, я собираюсь поглядеть на зверя, Джеремая.

- Ты будешь воевать с индейцами, как па. Тебе нравится воевать, а, Зеб?

- Помнишь, па рассказывал нам про гризли, с которым ему пришлось помериться силами когда-то? Я говорю не про хромого медведя, этот был в Скалистых горах. Я тогда спросил у него, нравится ли ему драться с медведями, а он сказал, что нет - просто он хотел попасть в какое-то место, а гризли оказался там первым.

Он снова протянул руку:

- Ну, до свиданья, Джеремая.

- Н-ну... - Джеремая смотрел на него, чувствуя, что надо что-то сказать, но не находил слов. - Ладно, до свиданья.

Зеб резко отвернулся - ему больше не хотелось смотреть ни на брата, ни на этот дом с его воспоминаниями.

Он уже прошел несколько шагов, когда Джеремая снова окликнул его.

- Поищи нашего дядю, Сэма Прескотта, Зеб! А может, повидаешься с тетей Лилит!

Джеремая стоял один, опустив большие руки, и смотрел вслед уходящему брату. Зеб был последним из их семьи, а те, кто уходил на запад, больше не возвращались. Лайнус, правда, вернулся, но это было еще до появления Джеремаи на свет. А больше ни один не вернулся.

- Что-то там должно быть такое, - сказал он вслух. - Что-то там должно быть, что их забирает.

А потом, усмехнувшись, добавил:

- Может, это тот самый зверь?

Часть четвертая

ЖЕЛЕЗНЫЙ КОНЬ

Путь через равнины был бесконечен, горы суровы, перевалы редки, реки коварны и смертельно опасны. Постоянную угрозу представляли собой индейцы, непредсказуемые и бьющие мгновенно, как молния. Но вот пришла железная дорога, две параллельные стальные нити, пролегшие через дикий край, дорога могучего Железного Коня. Она сокрушила силу индейцев, заставила умолкнуть навсегда гром бизоньих стад, рассеяла повсюду бессчетные поселки и города, понесла поток фермеров и скотоводов, шахтеров и торговцев, которые населили И освоили Запад.

Глава четырнадцатая

Джетро Стьюарт неподвижно сидел на лошади, глядя на трупы. Как только он наткнулся на них, глаза его тут же обшарили окрестности в поисках возможной засады, но до ближайшего подходящего укрытия было по крайней мере двести ярдов, а следы были оставлены несколько часов назад.

Очевидно, убитые были рабочими с железной дороги, но индейцы решили прекратить их работу и подкрепили свое решение стрелами.

Джетро Стьюарт был человек сухой, немногословный, он экономил движения и не тратил зря времени. Он соскочил на землю, забросил тела на спины вьючных лошадей и надежно привязал. Потом снова поднялся в седло, последний раз тщательно осмотрел местность, убедился, что ничего не пропустил, и двинулся обратно к железной дороге.

По дороге его глаза скользили вдоль двойной стальной нити. Ничего не скажешь, времени они не теряют. Вчера еще здесь была голая пустая прерия, а сегодня рельсы текут сверкающим ручьем на запад.

Наверное, это и называется прогресс... но Джетро Стьюарт был не из тех людей, кто воспринимает прогресс как чистое благословение. Когда он впервые приехал на Запад, земля еще оставалась такой же, как, должно быть, всю последнюю тысячу лет, если не больше, и он не увидел здесь ничего такого, что ему захотелось бы переделать по-другому.

Но вот теперь сюда пришла железная дорога, которую проложил Майк Кинг, и Джетро Стьюарт обнаружил, что он расходится с Майком Кингом во всех главных принципах. Конечно, этот человек умел дел? дело... и делал его любыми средствами, даже если приходилось топтать копытами всех и все, что попадалось на пути.

Джетро натянул поводья на вершине длинного холма и скептическим взглядом окинул открывшуюся внизу картину. Железная дорога начнет потоком гнать на Запад массу народу, которому здесь не место. Пока путь на Запад был тяжелым, преодолеть его и удержаться здесь могли только люди определенного склада - такие люди, как он сам. Но когда по этим рельсам побегут вагоны, они доставят на Запад всевозможный сброд... в целости и сохранности.

- По мне, так этот прогресс немного стоит, - сказал он своей лошади. - Этот чертов телеграф положил конец "Пони-Экспрессу" ("Пони-экспресс" - скорая (по тем временам) почтовая система, использующая гонцов и сменных пони; письма из Нью-Йорка в Сан-Франциско доставлялись за десять дней; в частности, такая система работала в 1860-1862 годах между городами Сент-Джозеф (штат Миссури) и Сакраменто (штат Калифорния); сооружение тихоокеанской телеграфной линии между Сент-Луисом и Сан-Франциско завершено 25 октября 1861 года.)... да по-настоящему и не было шансов продержаться. Восемнадцать месяцев... что такое восемнадцать месяцев?

Официально "Пони-Экспресс" прекратил свое существование в октябре 1861 года, хотя отдельные пачки писем доставляли еще и в ноябре. В результате Джетро лишился работы, как и многие другие... и пройдет немало времени, прежде чем здешние края снова увидят таких как они.

Джетро работал смотрителем почтовой станции этой компании, и то были славные деньки. А как же, у него хватало друзей по всей линии, вроде Билла Коди, того, которого сейчас зовут Буффало Биллом. Билл начал возить почту, когда ему было всего пятнадцать лет, и он был одним из лучших (Уильям Коди по прозвищу Буффало Билл - был почтальоном пони-экспресса, затем подрядился поставлять мясо строителям железной дороги; за полтора года убил 4280 бизонов; в конце 60-х годов участвовал в войнах с индейцами, с 70-х годов и до самой смерти в 1916г. гастролировал по всему миру с шоу "Зрелище Дикого Запада".), "Пони-Боб" - Хаслем и ирландец "Счастливчик Том" - Ранахан... много, много времени пройдет, пока кому-то удастся собрать вместе вторую такую компанию...

Джетро двинулся вниз по длинному склону, глядя на ряд шпал, уложенных на место и готовых принять стальные рельсы. Когда он подъехал к полосе отчуждения, рабочие шли обратно к рельсовозке - плоской платформе без бортов, запряженной одной лошадью. Рельсы снимали с нее сразу по два - с каждой стороны становились по пять человек и стаскивали рельс вперед. Выкрики бригадира и другие звуки сливались в ровный гул, ритм которого мог бы даже нравиться Стьюарту, если б он не знал, что именно они делают.

Начнет возчик: "Взяли... ап!" Потом бригадир выкрикнет: "Рельс!" - люди сдвинут рельс с платформы и понесут. Потом бригадир отдаст следующую команду: "Вни-из - р-раз!" И рельс с тяжелым лязгом упадет на место.

Платформу прокатят вперед, а после этого подойдут болтеры, бросят у каждого стыка накладку, а у каждой шпалы - по два костыля. Потом накладки привинтят болтами к рельсам, соединяя стык; а потом появятся костыльщики со своими тяжелыми кувалдами и начнут вгонять в шпалы костыли, пришивая рельсы на место. В ритме молотов есть что-то волшебное, им можно заслушаться.

- Взяли... ап! - Рельс! - Вни-из - р-раз! - Взяли... ап! - Рельс! - Вни-из - р-раз!

Кое-кто из людей оглядывался, когда Джетро Стьюарт вел вьючных лошадей к полосе отчуждения, и глаза их замирали на грузе, который везли эти лошади.

Постепенно шаг рабочих замедлился, они остановились.

- Где ты нашел их? - спросил бригадир.

- Вон в той стороне, с милю отсюда.

- Вот этого я знаю, - сказал один из укладчиков, показывая на ближнее к нему тело. - Он когда-то был золотоискателем. Я с ним в Калифорнии встречался. Звать его Прескотт... Сэм Прескотт.

Глаза людей оторвались от убитых и с опаской обернулись к молчаливым холмам. Слухи о нападениях индейцев ходили все время, но это уже были не слухи это был факт...

Гнев никогда не покидал надолго Майка Кинга - он служил одной из составляющих его успеха, одним из факторов, поддерживающих высокий темп продвижения пути на запад. Кинг был мускулистым молодым человеком с жесткими смелыми глазами. Обычно он носил деловой костюм. И вот сейчас, увидев, что работа остановилась и люди сгрудились вокруг лошадей, Кинг вспыхнул гневом. Он ринулся к рабочим, а за ним едва поспевал молодой человек с портфелем.

Бригадир поднял глаза, увидел несущегося к нему Кинга и только хотел раскрыть рот, чтобы вернуть людей к работе, как Кинг ткнул в его сторону жестким пальцем.

- Ты был здесь бригадиром. А теперь ты путеукладчик - или уволенный, выбирай сам. А если ты уволенный, то в поселок добирайся сам, как хочешь.

Он резко отвернулся от бригадира и тут же выбросил его из головы.

- Ты!.. - Он показал на коренастого человека с глубоко врезанными в лицо морщинами. - Теперь ты бригадир, пока я не найду кого-нибудь получше. Верни этих людей к работе!

- Есть, сэр! - Новый бригадир по-военному повернулся кругом. - Ладно, ребята! Покатили! - резким жестом он послал вперед лошадь, которая тянула рельсовозку, а потом завел:

- Взяли... ап! - Рельс! - Вни-из - р-раз!

Майк повернулся к Стьюарту.

- Вас зовут Джетро Стьюарт?

- Да.

- Стьюарт, вас наняли для того, чтобы стрелять бизонов на мясо этим людям, а не для того, чтобы останавливать их работу! Зачем вы привезли сюда эти трупы?

- Это здешние рабочие. Я думал, может кто-нибудь с железной дороги ими поинтересуется.

- Я - железная дорога, - ответил Кинг, - и я не интересуюсь! Вы должны были закопать их там, где нашли, и выследить индейцев, которые это сделали!

- Как вы сказали, мистер Кинг, - глаза у Джетро стали ледяные, - меня наняли для того, чтобы стрелять бизонов. Меня не нанимали копать могилы или сражаться с индейцами. В любом случае, эти люди, - он показал на рабочих, - в большинстве своем старые солдаты. Не думаю, чтобы два мертвеца их сильно взволновали.

- Я не желаю, чтобы в их толстых черепах шевелилось хоть что-нибудь, кроме мыслей о работе, - вы поняли? А теперь избавьтесь от этих тел и отправляйтесь выслеживать индейцев, а я вызову армию по телеграфу.

Резко отвернулся и зашагал прочь.

Джетро Стьюарт не двинулся с места. Лениво вытащил плитку табака и откусил кусок.

- Вы все забываете, мистер Кинг, моя работа - охотиться на бизонов.

Кинг повернулся на каблуках.

- Ваша работа была охотиться на бизонов. Отправляйтесь к кассиру и получите расчет!

Джетро невозмутимо повернулся к нему спиной и принялся отвязывать тела.

- Интересно бы узнать, мистер Кинг, а кто теперь будет добывать вам мясо? Может, вы сами?

Издевка в голосе Джетро взбесила Кинга, но он был вынужден сдержаться, когда сообразил, что Стьюарта ему заменить некем. Если не будет охотника, рабочие останутся без мяса; а если не будет мяса, он вскоре останется без рабочих. Его гнев и злость на Джетро ничего не значили, когда на другой чаше весов лежало продвижение пути.

- Ладно! - он нетерпеливо махнул рукой. - Забудьте, что я сказал. Но мне надо, чтобы вы привозили бизонье мясо, а не мертвецов!

Отвернувшись, он бросил секретарю:

- Запишите - этого человека надо заменить при первой же возможности.

- Что-то у него за спиной ударилось о землю, и Кинг, оглянувшись, увидел, что Стьюарт сбросил оба тела прямо там, где стоял.

Гнев снова вскипел в Кинге, он хотел было дать ему волю, но лишь стиснул зубы, глядя вслед Стьюарту. От злости стало горько во рту. Позади него костыльщики в ровном ритме стучали кувалдами... это был великолепный звук. Постепенно жаркая волна гнева схлынула.

- Мистер Кинг, - сказал секретарь, - эти тела...

- Оставим их военным. Если они не могут защитить нас, так пусть хотя бы хоронят мертвых!

***

Звалось это Конец Путей, и название было почти абсолютно точным. Только одно могло быть точнее - Конец Пути, ведь для многих так оно и оказывалось.

В этот вечер он располагался здесь; а прошлой ночью находился в тридцати милях отсюда. Завтрашняя ночь будет последней на этом месте, послезавтра его отсюда перенесут. Если повезет, они смогут провести целую неделю на одном месте... но такое бывало редко, когда работой заправлял Майк Кинг. Здесь, в Конце Путей, действовал только один закон - закон Железной Дороги. И здесь, в Конце Путей - или в любом другом месте вдоль шестисотмильных стальных рельсов - слова "Железная Дорога" означали "Майк Кинг".

Это был городок, продвигавшийся вместе с путями, и его можно было свернуть быстрее чем за час - городок без корней, населенный мужчинами без корней и женщинами того же покроя - за одним исключением...

Дюжина больших палаток и полсотни маленьких - вот что представлял собой городок Конец Путей, и нигде больше не было сконцентрировано столько порока на таком малом пространстве. Вы могли здесь выбрать себе по вкусу и игру, и пойло. Если вам было не наплевать, вы покупали виски-горлодер. Если вам было не наплевать, так здесь вы могли найти и хорошее виски; да что там, здесь было даже шампанское и дорогие вина.

Вы могли выбрать себе по вкусу женщину. Здесь можно было найти женщин любого цвета кожи и национальности, обученных всем на свете грехам и готовых изобрести новые на радость клиенту. Здесь царили грубость, непристойность и грязь.

Основную массу народа, населявшего городок по ночам, составляли путеукладчики, костыльщики, пильщики шпал, погонщики лошадей и мулов - все, кто строил железную дорогу. Но были здесь и такие мужчины и женщины, которые шли за строителями следом, чтобы развлекать и обслуживать их. Путеукладчики и те, кто шел впереди них, готовя полотно, зарабатывали деньги и хотели их тратить. Майк Кинг смотрел на это одобрительно, потому что когда человек истратил деньги, он вынужден оставаться на работе. Найти рабочую силу в Конце Путей было трудно, многие рабочие не хотели рисковать, опасаясь индейцев, которые засели где-то в холмах. Среди жителей палаточного городка на каждом шагу мелькали синие мундиры, потому что железная дорога не хотела и не могла продвинуться ни на шаг без военной охраны. А командовал военными лейтенант Зеб Ролингз.

***

Зеб Ролингз вышел из своей палатки в ночную темноту и остановился, подставив лицо прохладному ветру. Он снял шляпу, причесал волосы пятерней, повел глазами вокруг - но это был не случайный взгляд: он смотрел на холмы.

Зеб никогда не думал о возвращении на восток, хотя изредка переписывался с Джеремаей, который процветал у себя на ферме. Он знал, как и Джеремая, что он создан для Запада. Здесь он на месте... а больше для него нигде места нет.

Он смотрел на холмы и помнил, что там - индейцы, и что они следят, днем и ночью. Он не знал, как долго они будут довольствоваться наблюдением, - знал только, что не целую вечность. Пробьет час, и в дело придется вступить ему и его солдатам в синих мундирах.

Зеб не сомневался, что столкнется с превосходящим по численности противником. Три года сражений с индейцами научили его, что с этим можно управиться, если сумеешь уклониться от внезапного нападения. Эти три года возобновили в его памяти то, что он давным-давно узнал из рассказов отца: индейцы - воины несравненные.

Он медленно пошел вдоль "улицы" к палатке, служившей игорным домом, лишь краем уха прислушиваясь к музыке. Три года на границе оставили след более глубокий, чем солнце и ветер. Он становился все более молчаливым и все более наблюдательным. Давно уже научился он постоянно вслушиваться в ночную тишину вокруг себя, улавливать легчайший звук. Хотя, конечно он никогда не достигнет такого совершенства, как отец - Лайнус намного дольше жил в индейской стране и знал ее намного лучше.

Зеб вошел в палатку и пробился к бару. За столами сидели игроки, вокруг толпились болельщики, вдоль стойки выстроились жаждущие. Ему повезло - когда он добрался до стойки, один человек отошел, освободив ему место.

Музыка сменилась фанфарами, и на подмостки вышла девушка в красном платье с блестками. Зеб Ролингз смотрел на нее равнодушно. Она была хорошенькая, когда впервые появилась в Конце Путей, но после того прошло не меньше пятисот миль. Девушка запела "Я стану невестой железнодорожника", а рядом с Зебом появился Майк Кинг. Люди расступались перед ним с почтением и опаской.

- Вы видели этих двоих, которых сегодня убили? - спросил Майк Кинг.

- Мы их похоронили.

- А что насчет арап ахов?

- Мы прошли по следам ваших людей, нашли мы и арапахов, но следы вели не к ним. Рабочих убил военный отряд шайенов, пришедший с севера.

- Черта с два! А двоих, которых убили на прошлой неделе?

- Тех убили арапахо. Ваши люди были пьяны и гонялись за скво. Что бы вы сделали, если бы какие-нибудь пьянчуги начали приставать к вашей жене?

- У меня нет жены. - Он следил за девушкой в красном без особого интереса. Майк Кинг уже знал о ней все, что стоило о ней знать. - Ладно, в любом случае ваше дело - драться с индейцами, а не идти у них на поводу.

- Там было две сотни арапахов, а я имел всего двадцать человек - так что куда лучше было послушать, что они говорят. И в любом случае - я не начну воевать, лишь бы доставить вам удовольствие.

- Я буду вынужден телеграфировать вашему полковнику, - сказал Кинг раздраженно. - Возможно, у него другое мнение насчет того, кому вы тут должны доставлять удовольствие.

Не сводя глаз с поющей девушки, Зеб сунул руку в карман, вытащил телеграмму и протянул Кингу.

- Я ему передал рапорт, - сказал он сухо, - и, как видите, он одобрил мои действия. Послушайте, если вы в здравом уме, то меньше всего вам нужны неприятности с индейцами. Начните сейчас войну с арапахами - и тут же вмешаются все кайовы, сиу и шайены.

Зеб оперся локтями на стойку и взял виски, предложенное Кингом, - до этого он пил молоко. Выспаться бы надо толком... он устал, до смерти устал. Да еще сегодняшние похороны сильно на него подействовали. Он лишь мельком взглянул на убитых, но их лица врезались ему в память. Особенно одного... он был так похож на маму...

Во внутреннем кармане мундира лежало очередное письмо от Джеремаи. Брат купил дополнительный участок земли, и письмо кончалось словами: "Помни, если захочешь вернуться, половина всего здесь - твоя. Рут и малыши посылают тебе самые добрые пожелания"... Джеремая за эти годы успел жениться и уже завел двоих детишек.

Зеб посмотрел на танцующую девушку.

- Я хочу увидеть зверя, - сказал он вслух.

- Что? - спросил Кинг. - А? Вы ее имеете в виду? Вы правы... та еще зверюга. Дикая кошечка...

Кинг повернулся, опираясь локтем на стойку, чтобы смотреть в лицо Зебу.

- А вы знаете, что я недавно видел Джули?

- Она мне говорила. Что ж, это пока еще свободная страна.

- Вы правы. - Кинг ухмыльнулся. - Но если вы на деетесь, что одних ваших латунных пуговиц достаточно, то вы ошибаетесь. Я за месяц зарабатываю больше, чем вы за год.

- Если вы к чему-то ведете, так давайте, выкладывайте.

- Вы можете получать куда больше, - мягко сказал Кинг. - Я бы не хотел предлагать неравное состязание. Возьмите, скажем, этих моих людей - их убили в миле от полосы отчуждения. А я хочу, чтоб мои рабочие чувствовали себя в безопасности и за десять миль от путей. Они любят выпить и они будут приставать к индейским бабам, но мне надо, чтобы они при всем при том оставались в безопасности.

- Мне приказано поддерживать мир. Я здесь именно для этого, а не для чего другого.

- Приказ - это бумажка, - нетерпеливо огрызнулся Кинг. - Вы здесь для того, чтобы помочь нам строить железную дорогу. Правительство хочет этого, и народ хочет этого...

- И вы хотите этого.

- Правильно. Я этого хочу. - Кинг поставил стакан. - И вы мне поможете этого добиться.

Кинг ушел. а Зеб Ролингз облокотился на стойку и рассеянно уставился на танцовщиц, практически не видя их, потому что думал он сейчас вовсе не о танцовщицах. В первый раз он всерьез задумался о жизни, не связанной с армией. Он знал, как может Кинг нажать на все педали... и тогда через несколько дней лейтенанту Ролингзу придется услышать кое-что от своего полковника... точно так же, как самому полковнику - от генерала.

Генерал собирался в отставку и уже расчищал себе дорогу к хорошей работе в гражданской жизни. Даже генеральской пенсии не хватит, чтобы обеспечить достойную жизнь отставному генералу и его привыкшей к достатку семье. А вот работа на железной дороге, на хорошей административной должности, даст ему все. Зеб Ролингз слышал об этом кое-что - а об остальном догадывался. Майк Кинг, чтобы добиться своего, пускал в ход деньги и связи без зазрения совести, не вспоминая о морали и порядочности.

А у Зеба Ролингза был простой взгляд на мир, свойственный человеку, который живет на границе и имеет дело с простыми вещами. Его разум не был отягощен слишком многими проблемами, он давным-давно научился поступаться своими личными интересами перед интересами дела, когда это требовалось. Но с арапахами было заключено соглашение; Если попытаться отогнать их подальше, они будут сражаться, и тогда начнут умирать невинные люди, не имеющие вообще никакого касательства к железной дороге.

У стойки рядом с ним появился Джетро Стьюарт. Бармен поставил перед ним бутылку и стакан.

Джетро повернулся к Зебу, приняв почти такую же позу, как несколько минут назад Кинг.

- Ваша фамилия Ролингз, вы из Огайо. А папашу вашего случайно не Лайнусом звали, а?

Зеб посмотрел на него с любопытством.

- Да, Лайусом.

- Я его знавал... - Джетро протянул руку. - Вы встречаетесь с Джули. Если вы хоть в чем-то походите на Лайнуса, то я рад, что вы встречаетесь с ней.

- Погодите-ка, я ведь слышал, как па рассказывал о вас! - Он сам удивился, что до сих пор не вспомнил этого имени. - Он частенько о вас говаривал...

- Говаривал?

- Его убили при Шайло.

Джетро наполнил стакан Зеба, а потом свой.

- Что ж, это лучше, чем умереть, топая за плугом; насколько я знал Лайнуса, он бы предпочел именно такую смерть. Мне когда-то пришлось пахать... целый год. Это укоротило мне жизнь на добрых десять лет.

Джетро повертел стакан в руке.

- Вы похоронили этих людей, что я привез.

- Да.

- Хорошие люди... изыскатели. Они имели право быть там. Это шайены сделали...

- Так вы это знали?

- Ну, следы-то я читать умею... - Он опрокинул свой стакан в глотку. - Кинг попытается использовать это как повод. Он ненавидит индейцев.

Зеб Ролингз был удивлен.

- Ненавидит индейцев? Но почему?

- Они стоят у него на дороге. Они не нужны Майку Кингу и таким как он. Они из той жизни, которая у Кинга вызывает ненависть, потому что она не такая, как у него. Существует на свете порода людей, которые ненавидят все, что не похоже на них, все, чего они не понимают... и им просто невмоготу видеть индейцев, которые не делают чего-то, им понятного.

- Я никогда не смотрел с этой стороны.

- Когда-нибудь Кинг будет в нашей стране большим человеком... но я его невысоко ставлю. Он мне напоминает бобра. Выпусти бобра там, где есть вода, и он начнет строить плотину, таким уж его природа создала. Убери его от воды - и он больше ни на что не годен. То же самое с Майком Кингом. Он умеет заставить других работать, он сумеет сделать деньги - и умрет, так и не узнав, что на свете существует еще что-то... Есть и еще одна причина, из-за которой он ненавидит индейцев. Они во многом лучше него. - Джетро повернулся к стойке. - Загляните ко мне, когда в голову взбредет. Буду рад вас увидеть.

Зеб допил виски и поставил стакан. "Ох, - подумал он, как я устал..." Он вышел из палатки, постоял немного на свежем воздухе, подальше от жестяной музыки и грубой болтовни.

И снова пожалел, что не успел застать маму живой. Маме бы Джули понравилась.

Глава пятнадцатая

Городок у конца путей обычно затихал сразу. Редко когда музыка, шум и сумятица успокаивались постепенно. Чаще жизнь гремела и бушевала всю ночь, без тормозов, а потом вдруг падала тишина, как наброшенное одеяло, и не оставалось ничего, кроме ночных звуков - поскрипывали на ветру болтающиеся вывески, хлопали незастегнутые входные клапаны палаток, шаркали ноги, кто-то невнятно бормотал во сне. Вдалеке одинокий койот изливал свою тоску в звездное небо, а еще дальше уныло и траурно свистел паровоз, взывая к пренебрежительно молчащим звездам.

Джули поплотнее завернулась в плащ. Холодало. Она знала, что выходить не стоило бы, но после целого вечера в палатке ей отчаянно хотелось побыть на свежем воздухе.

Сегодня вечером, когда пришел отец, он с одного взгляда увидел, что она кого-то ждет.

- Кинга ждешь? - осведомился он.

- Нет.

- А этот Зеб, - заметил он, - славный парень. Он мне напомнил своего отца.

Он укутался в одеяла и заснул, а Джули еще долго сидела неподвижно, удивленная его замечанием. Джетро никогда не пытался повлиять - в ту или иную сторону - на выбор ею друзей, еще с тех пор, как она была маленькой девочкой. Они долго жили порознь, а потом, когда встретились вновь, он сознательно взял себе правило - никогда не вмешиваться. Временами ей даже хотелось, чтобы он что-то посоветовал, но была у него такая, чисто западная черта характера: он считал, что каждый должен выбирать сам. А в ее случае было кое-что и сверх того - он ей доверял.

Он заснул, а она вышла из палатки на воздух, постоять под звездами. Джули думала о палаточном городке, составной частью которого была и она сама. Других женщин в Конце Путей не было, если не считать тех, что шли следом за путеукладчиками и строителями. Ни одной из них она не знала и знать не желала. В ее мире и в ее времена эти две породы женщин, как рельсы, никогда не сходились вместе - если не считать церемонных приветствий на улице.

Она услышала шаги Зеба Ролингза раньше, чем смогла увидеть его, и почувствовала в этих шагах усталость. Она знала, что он встревожен, она видела ту же тревогу на лице отца. И понимала, что тревога эта вызвана индейцами.

Зеб подошел и остановился рядом. Постоял немного молча, подставив лицо ветру, ловя его прохладу, - Зеб, - сказала она, - о чем вы думаете?

- Какая-то навязчивая идея. Один из этих людей, что мы похоронили сегодня, напомнил мне мать. Не скажу даже, чем точно... что-то такое в лице...

- А какая она была?

- Какая? Добрая... - не сразу ответил он, - исполненная любовью к земле. Любила свою семью... и была у нее в характере поэтическая жилка. То в одном, то в другом проявлялась. А я в папу пошел.

- А какой был ваш отец?

- Наверное, на меня был похож. А еще больше - на вашего папу. Забавная штука, - добавил он задумчиво, - о родителях редко думаешь иначе, чем о родителях. До тех пор, пока сам не станешь старше и не начнешь понимать, что и у них были свои надежды, мечты, устремления и тайные думы... Просто принимаешь их как данное, а потом вдруг однажды с изумлением узнаешь, что они были влюблены, или там сильно увлечены чем-то. И не перестаешь гадать - а какие же они на самом деле, в душе... пока не станет слишком поздно... Не один хороший отец - или мать - работает не покладая рук, чтобы вырастить детей, а душа его - или ее - блуждает где-то далеко за горизонтом, гоняется за своей мечтой... мечтой, которую из-за этих детей никогда не поймать.

- Я понимаю...

- Действительность имеет обычай воздвигать препятствия. Как сейчас.

- Сейчас?

- Мне нравится армейская служба. Я давно уже не могу вообразить себя вне армии, хоть война и кончилась. Но сейчас обстоятельства складываются так, что, может быть, мне придется подать в отставку.

- Из-за Майка?

Даже если он и заметил, что она назвала Кинга по имени, то не придал этому значения.

- С одной стороны - из-за него. А с другой стороны, есть кое-что поважнее. Сейчас сошлись лицом к лицу не просто два народа, а два образа жизни: один - это охота и добывание пищи, а другой - деловая, коммерческая, техническая деятельность со всеми ее нуждами и потребностями. Когда такие два народа сталкиваются лицом к лицу, один из них, менее приспособленный к выживанию, будет изгнан. Это не правильно, это ошибка... но так уж оно есть.

- И Майк хочет, чтобы это вы изгоняли?..

- Да.

- Но если это неизбежно, то что вас смущает, почему вы раздумываете?

- Человек всегда раздумывает, Джули. И потом, не обязательно начинать изгнание прямо сейчас. Ваш отец думает, что индейцы вызывают у Майка раздражение... может, он и прав. Ясно одно: мы с Кингом по-разному смотрим на это дело. Кинг надеется взять надо мной верх, потому что может использовать политическое влияние... а ни один военный человек не станет спокойно терпеть, чтобы ему отдавал приказы штатский, хоть и политик. Президент - это другое дело. Он, конечно, штатский, но, в то же время, он и главнокомандующий...

Не задумываясь, они пошли прочь от палатки. Рука Зеба скользнула к поясу - револьвер на месте. Далеко они не пойдут; он не любил ненужного риска - его любят только дураки. Риска и так хватает в обыденной жизни.

- И что же вы будете делать, Зеб? Я имею в виду, если уйдете из армии...

- Поеду на запад. Может, заведу ранчо. У нас в семье, похоже, все стремятся на запад, кроме разве что Джеремаи.

Он рассказал ей о Джеремае, а потом и о тете Лилит. О тетке он вспомнил потому, что муж Лилит, Клив Ван Вален, был заметной фигурой в железнодорожном бизнесе на тихоокеанском побережье.

Но, конечно, он не станет обращаться к дядюшке Кливу, чтобы воспользоваться его влиянием. Зеб Ролингз был из тех людей, кто сам машет кулаками в своей драке и умеет принимать поражение.

- Не стану отрицать, - сказал он ей, - я подумывал временами насчет ранчо. На западе есть свободная земля, и где-то во мне затаилась любовь к земле. Думаю, ко мне это от мамы перешло. Только я бы предпочел остаться в армии, если смогу, несмотря даже на то, что у человека мало шансов дойти до больших чинов, если он не учился в Пойнте (Уэст-Пойнт - военная академия в США.). Продвижение по службе - дело медленное... то есть, в мирное время...

Они вышли за пределы лагеря, потом медленно повернули и пошли обратно. Палаточный городок тихо лежал под звездами. Возле штабеля шпал Ролингз заметил часового - его силуэт выделялся на фоне неба.

Когда они расставались, он уже совсем собрался предложить ей уехать с ним на запад - но тут подумал о Майке Кинге. Когда-нибудь Кинг станет вице-президентом Дороги, а может даже и президентом. Он будет обеспеченным человеком. А что может предложить Зеб в противовес этому?

Он ушел, а она еще стояла, глядя ему вслед. Ей было неприятно видеть, что он уходит, и немного обидно, что он не сказал ничего, ничем не показал, что думает и о ней, когда строит жизненные планы.

А скажет ли он что-нибудь вообще? Она ощутила внезапный ужас, подумав, что может и не сказать. Она чуть было не бросилась за ним следом... но потом опустила голову и вошла в палатку.

***

Лейтенант Зеб Ролингз вел свой патруль по широкой дуге вокруг Конца Путей. Повсюду он натыкался на следы некованых лошадей... кое-где всадники проезжали большими группами; и нигде он не видел борозд от травуа. Это означало, что индейцы ехали без семей, следовательно, это были военные отряды... Он поднялся верхом на вершину холма и осмотрел местность.

- Сержант, - сказал он, - вы в последние несколько дней видели Джетро Стьюарта?

- Он где-то поблизости. Правда, я с ним не говорил. С тех пор, как он привез этих убитых...

Ролингз был обеспокоен. Конечно, группы индейцев, проходившие через эти места, могли быть и охотничьими отрядами, потому что неподалеку находилось несколько больших селений... достаточно близко, чтобы скво могли прийти и освежевать убитых животных. Но здесь, вблизи железной дороги, дичи совсем мало - из-за шума и суеты... так что вряд ли следы были оставлены охотничьими отрядами. Правда, индейцы временами приезжали к лагерю попрошайничать или просто поглазеть на белых людей, занятых своими непостижимыми делами...

Но Ролингз ощущал беспокойство - а он был достаточно опытен, чтобы доверять собственной интуиции.

Местность вокруг открытая, хотя и не настолько открытая, как это казалось с первого взгляда. Железная дорога спускалась в широкую долину, но долину эту обрамляли холмы - довольно пологие, но кое-где срезанные крутыми обрывами. Гребни повыше поросли лесом, полосы деревьев тянулись и вдоль редких ручьев. Большой отряд всадников, знающих местность, мог тут проехать незамеченным достаточно далеко, пробираясь по руслам ручьев или под деревьями.

Как и у многих других солдат, служивших на границе, у Зеба Ролингза с годами выработалась симпатия к индейцам. Они отличные воины, они сумели великолепно приспособиться к своему окружению... но потом оно изменилось - пришли белые.

До прихода белых людей и появления лошадей пределы странствий индейских охотников были ограничены. В те времена они запрягали в свои волокуши-травуа собак, с этими же собаками преследовали дичь; кроме дичи, питание их составляли семена, орехи, ягоды и коренья. А главным источником почета и удовольствия были войны с другими племенами.

Появление лошади коренным образом изменило их образ жизни, неизмеримо расширило доступные им просторы, и это сделало лошадь самым ценным из всего, что знали индейцы. Обладание лошадьми стало мерилом общественного положения, и хороший конокрад мог выбрать лучшую молодую скво.

Племена сиу, заведя лошадей, ступили на тропу завоеваний. Если бы продвижение белого человека на запад шло чуть помедленнее - скажем, к примеру, не случилось бы золотой лихорадки в Калифорнии - дикие всадники Великих Равнин могли бы найти в своих рядах нового Чингиз-хана, подобно тому, как нашли его монгольские всадники, пребывавшие примерно на той же ступени цивилизации.

Как и монголы, американские индейцы были разделены на множество мелких племен и не знали никакого чувства единства в его высшем понимании. Чингиз-хан сумел спаять свободные племена монголов в одну воинственную целостность. О том же думал и Текумзе (Текумзе - вождь шауни, создал великий союз средне-западных и южных племен, чтобы предохранить их земли от вторжения белых. Это восстание с бесчеловечной жестокостью подавил генерал Эндрю Джексон, будущий президент США. Текумзе погиб в одной из битв во время войны 1812 г.), но тогда угроза со стороны белого человека еще не была осознана - Текумзе пришел прежде своего часа. О том же думал и Гуанах Паркер (Гуанах Паркер - метис, вождь квахади-команчей, возглавлял их в последней борьбе за сохранение пастбищ и бизонов, закончившейся поражением индейцев в 1875 г.) - но он пришел слишком поздно.

Если бы появился такой вождь и повел индейцев против белых, то не исключено, что белые были бы - по меньшей мере - отброшены обратно к морю. Несомненно, множество пограничных поселений исчезло бы с лица Земли.

В последние годы белые люди всегда сохраняли преимущество в вооружении; даже когда у индейцев появилось огнестрельное оружие, они никогда не имели достаточного количества боеприпасов для мало-мальски долгих боевых действий. И все же индейская опасность существовала всегда.

За редкими исключениями - это относилось к юным офицерам, только что прибывшим с Востока, - именно военные понимали индейцев лучше всех; и если бы армии предоставили возможность улаживать отношения с индейцами, то столкновений было бы намного меньше. Однако, к сожалению, не успевала армия утихомирить индейцев, как тут же появлялся какой-нибудь гражданский чиновник, который вновь вызывал их возмущение и провоцировал неприятности.

Зеб Ролингз вступал в контакты с индейцами без всякой предубежденности - в ту или иную сторону. Он вовсе не считал их бандой дикарей, которых надо стрелять как бешеных собак. С другой стороны, он не был согласен и с теми, живущими в безопасности на Востоке, кто полагал, что бедный индеец - это всегда не праведно гонимый страдалец.

Зеб узнал очень много об индейцах еще от отца; он понимал многие их обычаи, их страсть к войне; он понимал, почему они находили высшую гордость в мужестве и отваге; понимал даже то, что белые обычно считали вероломством.

И сейчас, прощупывая взглядом местность, он вспоминал уроки отца.

- Мой па, - сказал он сержанту, - знал об индейцах больше, чем кто другой, и он всегда относился к ним настороженно. Каждый раз, как вы попытаетесь оценивать их поступки по меркам белого человека, вы обязательно попадете в неприятную историю. У них другие мерки.

- Джетро говорит то же самое, - заметил сержант. - Как вы думаете, сэр, чего надо ожидать?

- Подумайте-ка сами. Много ли следов мы видели в прошлом месяце?

- Немного... так, то здесь, то там...

- Но совсем немного. А теперь? Как вы полагаете, сколько индейцев в тех отрядах, которые мы видели сегодня? Я имею в виду, следы которых мы видели...

- Может, человек тридцать, а то и больше, в первом отряде - и примерно столько же в следующем... Мы сегодня пересекли следы больше чем сотни индейцев! - Сержант нахмурился. - Такое впечатление, будто их тут целая толпа шляется, сэр.

- Согласен... - Зеб помолчал. - Знаете, сержант, в докладах и рассуждениях было бы куда меньше нелепостей, если бы люди просто задумались о снабжении продовольствием больших вооруженных групп. Вы знаете, сколько провианта нам нужно на наш эскадрон. А теперь просто умножьте на десять - и что получится? Я вам могу точно сказать, сержант, что получится... и мне это вовсе не по вкусу. Сейчас в этой местности находится в пять раз больше индейцев, чем она может прокормить... а это означает, что либо они не собираются оставаться здесь долго, либо надеются в самом скором времени добыть много припасов, которых у них нет сегодня... ну, а тут речь может идти только о железной дороге...

Зеб замолчал - он увидел всадника, выехавшего из лощинки, и по посадке в седле узнал Джетро Стьюарта.

Ролингз обвел глазами окрестные холмы. Он был совершенно уверен, что его отряд находится под постоянным наблюдением... Индейцы тут же узнают, что Джетро присоединился к нему - скорее всего, им даже известно, что именно может рассказать Джетро. Он думал, как индеец, и поэтому мог предсказать, что собираются сделать индейцы.

Джетро Стьюарт окинул взглядом эскадрон - всего двадцать два человека, включая Ролингза и сержанта. Очень мало, совершенно недостаточно. А еще двух десятков не найдешь и за пять-десять миль.

- Мы видели очень много следов, Джетро, - сказал Зеб.

- Вождь заявляет, что железная дорога нарушила договор. Строители изменили трассу, и теперь она захватывает охотничьи земли арапахов.

- Он правду говорит, Джетро?

- Он в этом уверен, вот что главное... но, впрочем, так оно все и есть на самом деле. Я попробовал предупредить Кинга, но этот... не желает слушать. Он изо всех сил старается выгадать время, чтобы ускорить продвижение путей, и меняет трассу, как ему заблагорассудится. Может, вам удастся объяснить ему.

- Вы знаете Майка Кинга. Он никого не слушает.

Тем не менее, уже через час лейтенант Зеб Ролингз подъехал к вагону, который служил Майку Кингу канцелярией и спальней. Неподалеку стояли три платформы. Путеукладочная бригада работала милях в полутора, но палаточный городок был рядом. Повсюду высились штабеля шпал, напиленных среди ближних холмов, на жарком "солнце сосновые брусья сочились смолой. Зеб соскочил с лошади и вошел в вагон, предоставив Джетро Стьюарту самому решать, идти ли следом.

Кинг сидел за столом, сверяя накладные на доставленные грузы с заказом, лежащим на столе. За другим столом в дальнем конце вагона его секретарь стучал телеграфным ключом.

- Кинг, когда вы решили изменить трассу? - резко спросил Зеб Ролингз.

Кинг еще некоторое время продолжал сверять свои списки, потом наконец поднял голову. Он ожидал этого разговора и был готов к нему, не испытывая никаких сомнений, что сможет управиться с этим захолустным лейтенантом. Наконец он заговорил, и в голосе его ясно звучало нетерпение.

- Мы не вносили изменений, хотя мы имеем право производить мелкие уточнения, чтобы ускорить строительство... а ускорение строительства - это именно то, чего мы добиваемся.

- Вы напрашиваетесь на неприятности. Вы пересекли охотничьи земли арапахов, и теперь все соседние племена вышли на тропу войны.

- Не говорите глупостей, Ролингз! - раздраженно ответил Кинг. - Вы еще скажите, будто то, что мы делаем, сильно повлияет на дичь!

- Неважно, что я скажу, - важно, что думают арапахо, а они думают - и сказали об этом Джетро Стьюарту - что с ними поступили несправедливо.

- Пошли они к черту, лейтенант, и ваш Джетро тоже! Я не допущу, чтобы "Центральная Тихоокеанская" зарабатывала на мне деньги (Трансконтинентальную железную дорогу строили, начиная с 1862 года, две компании: "Сентрал пасифик" ("Центральная тихоокеанская") с запада и "Юнион пасифик" ("Союзная тихоокеанская") с востока; между компаниями шла жестокая конкурентная борьба с бесконечными интригами, подкупами политиков и т. п.; две линии были состыкованы в 1869 г. в городке Проментри-Пойнт (штат Юта).) из-за горсточки голых дикарей. Если я буду терять время, тревожась о том, что подумают несколько жалких индейцев, я никогда ничего не добьюсь!

- То, чего вы добиваетесь - оно настолько важно, что стоит войны? Войны, в которой будут гибнуть люди?

- Какой еще войны? Вы же сами говорили, что армия находится здесь для того, чтобы поддерживать мир - ну так и поддерживайте!

- И как бы вы мне посоветовали это делать?

- Внушите им мысль, что железная дорога не причинит никакого вреда. Это просто два рельса и свисток.

- Они на это не купятся, Кинг. Вы забыли - эти индейцы уже видели, что железная дорога привозит на Запад людей. Их беспокоят не сами рельсы, а охотники на бизонов и поселенцы-фермеры.

Майк Кинг внезапно рассмеялся и сменил тон.

- Черт побери, Зеб, вы мне нравитесь! Вы смелый человек. Вы бы мне пригодились в моем деле. - Он встал и, обойдя стол, подошел к буфету. - Хотите выпить? За выпивкой я никогда на обманываю людей.

Зеб взял стакан виски. Он представлял себе, что будет дальше, и собирался с духом. В то же время он знал границы своей власти, и понимал, как мало будут значить его аргументы, когда их начнут рассматривать в мирных кабинетах за много миль от места событий, где бесчисленные канцелярские вояки станут судить да рядить с важным видом...

Он не мог остановить железную дорогу. Он не мог заставить, чтобы ее перенесли в сторону хотя бы на фут. Его дело - поддерживать мир, и он старался, как мог. Может, ему надо просто уехать в холмы на дальнюю разведку, и пусть Кинг сам расхлебывает последствия своих поступков... но беда в том, что пострадают и многие другие. А Кингу никогда не приходилось хоронить женщину, побывавшую в руках у индейцев, или видеть результаты внезапного набега.

Если индейцы нападут, то железная дорога сможет защитить себя, потому что большинство рабочих - это ветераны Гражданской Войны и войн с индейцами, а многие из них успели послужить и в европейских армиях, еще до эмиграции.

- Послушайте, - Кинг налил себе стакан, - вы же видели бизонов - их целые миллионы! Да нам недавно пришлось остановить поезд на двое суток, пока стадо прошло, и это было не далее как на прошлой неделе! Сколько же времени потребуется переселенцам, чтобы перестрелять такую массу бизонов? Этого не случится ни при моей жизни, ни при жизни самого молодого из тех, кто у нас здесь найдется... Я не испытываю ни малейшей братской любви к благородному краснокожему человеку, и никогда не испытывал. Когда встречаются два народа, один из которых имеет более высокую культуру, технические знания и умения, второй народ вынужден сложить оружие или погибнуть. Я слышал, как вы с Джетро говорили то же самое - слова, может, были и другие, но смысл один: это неизбежно. Индейцы могли Справиться с чем угодно, пока не появился белый человек, но теперь они уже отстали от жизни, с ними покончено. Я лично хочу видеть всю эту страну усеянной фермами и скотоводческими ранчо. Я хочу видеть шахты и фабрики. Я хочу видеть, как эта страна заполняется людьми и растет... и именно так все и будет, и никому этого процесса не остановить - ни этим безмозглым краснокожим, ни вам, никому. Или индейцы сами станут участвовать в этом процессе, или исчезнут с лица земли!

Он отхлебнул из стакана и продолжал:

- И не я это делаю. И, по сути дела, никто конкретный. Просто образ жизни индейцев не дает им возможностей конкурировать с белыми людьми в борьбе за землю и пропитание. Не обвиняйте меня. Не я создаю законы природы. Просто задумайтесь над логикой происходящего. Этим охотничьим землям ничто не угрожает - по крайней мере, на время нашей жизни и жизни индейцев, о которых вы так печетесь. И чем скорее индейцы познакомятся с белыми людьми и их образом жизни, тем выше у них шансы выжить. А главное, все-таки, что им вообще не о чем беспокоиться. Пройдет лет пятьдесят, а то и целый век, пока люди заселят этот край.

Зеб Ролингз задумчиво смотрел на янтарную жидкость у себя в стакане. В словах Кинга было много правды, он знал, что и некоторые индейцы, постарше годами, тоже все это чувствуют. Вся беда была в том, что он не доверял ни самому Кингу, ни любому его аргументу. И уж никак не мог он довериться молодым индейским воинам, которым хочется охотиться за скальпами и воровать лошадей.

Но почему он не доверяет Кингу? Не из ревности ли? Зеб нахмурился. Ему неприятно было подумать, что он может осудить человека, руководствуясь своими личными чувствами.

Да нет, не в личных чувствах дело; просто он знал, что для Майка Кинга лишь одно существует на всем белом свете - железная дорога. Чтобы проложить ее точно в срок, Майк Кинг проедет копытами через все и всех, кто окажется на пути. Включая некоего Зеба Ролингза...

- Ладно, сказал он наконец, я посмотрю, что можно сделать. Я поговорю с ними.

Кинг проводил Зеба до дверей вагона, положив руку ему на плечо.

- Не беспокойтесь, Ролингз. Мы ведь просто пересечем их территорию. Даю вам слово - никто не останется здесь.

- Я поеду...

- Вы встречаетесь с Джули?

Зеб Ролингз глянул кверху. Взгляд был холодный и сдержанный.

- Да. Есть возражения?

Кинг усмехнулся - той ядовитой усмешкой, которая, казалось, всегда скрывала так много.

- Нет-нет! Просто вы - счастливый человек, вот и все.

Зеб подошел к лошади и немного выждал, сделав. вид, что затягивает подпругу. У него было такое чувство, что Кинг сумел использовать его... но с Кингом человек постоянно испытывает такое чувство, неважно, проиграл ты спор или выиграл.

Поднявшись в седло, он повернулся к Джетро, который все еще ожидал его.

- Вы можете свести меня с вождем арапахов? Я должен поговорить с ним.

Джетро только кивнул и повернул коня. Они направились в холмы вдвоем.

Глава шестнадцатая

День только занимался, когда они въехали в поселение вождя по имени Ведущий Своих Лошадей. Едва увидев поселок, Зеб Ролингз почувствовал, как напряглась кожа на затылке. Здесь было не меньше двухсот вигвамов, следовательно - около пятисот воинов.

К ним бросились собаки, заливаясь свирепым лаем, и из одного вигвама вышел индеец.

- Можем ли мы считать себя в безопасности? - спросил Зеб. - Отец не раз говорил, что если ты по своей воле приезжаешь в поселение индейцев, то тебе ничего не грозит, пока ты из него не выедешь.

- Это правда... в общем.

Джетро с минуту раздумывал.

- Я бы сказал, что на этот раз мы в безопасности. Ведущий Своих Лошадей - человек рассудительный, и достаточно умный, чтобы понимать, что лучше вести переговоры, чем сражаться. Беспокоиться вам надо из-за его молодых воинов - им не терпится одержать побольше побед, чтобы иметь успех у женщин.

Ведущий Своих Лошадей был высоким, крепко сложенным индейцем лет сорока. У него было скуластое умное лицо и столько достоинства, сколько может быть только у индейца. Он взглянул на них и пригласил к себе в вигвам.

Когда они уселись, Джетро неспешно повел речь. Говорил он на языке арапахо, из которого Зеб знал лишь отдельные слова. Однако Джетро пользовался одновременно и языком жестов, изящными и плавными движениями рук подчеркивая важные места в своей речи. Постепенно в вигваме собирались и другие воины.

Джетро, не оборачиваясь, сказал Зебу:

- Он говорит, у него есть знакомый индеец, который знал вашего отца... оседж (Оседж (французское название; самоназвание - самон-важаже, то есть "приносящие весть") - племя из языковой семьи сиу.) по имени Стрела, Летящая Домой. Он говорит, ваш отец известен как великий человек... великий воин и великий охотник.

- Я слышал от отца упоминания об этом оседже. Они вместе пересекли Великие Равнины... году в сорок четвертом или сорок пятом.

Зеб улавливал суть разговора, потому что понимал язык жестов - он был один и тот же у всех племен, хотя мало кто из индейцев знал устный язык какого-нибудь племени, кроме своего собственного.

Вигвам заполнился воинами. Стало душно. Была зажжена трубка и медленно пошла по кругу. Зеб с серьезным видом затянулся, потом передал трубку дальше.

- Старик в хорошем настроении, - прошептал Джетро, показав на седого человека с благородными чертами лица, который сидел за спиной у Ведущего Своих Лошадей, чуть правее, - это очень важно.

Беседа тянулась дальше, Джетро время от времени переводил фразы, смысла которых Зеб не улавливал.

- Когда я вижу вас здесь в моем вигваме, - говорил Ведущий Своих Лошадей, - я чувствую радость, как пони, когда первая зеленая трава появляется на холмах в начале года. Мое сердце наполняется счастьем от того, что мы можем говорить друг с другом как старые друзья, потому что нет в нем желания ссориться с моими белыми братьями, и меньше всего с тобой, кто говорит со мной здесь, моим другом и сыном человека, известного всем среди индейцев... Когда в первый раз белый человек пришел к нам и заговорил об огненной железной тропе для Железного Коня, в нас возникло любопытство и желание посмотреть на это чудо, но одновременно мы испытывали и страх, ибо дошла до нас весть, что там, куда Железный Конь привозит свои фургоны, там появляются белые люди, чтобы охотиться на бизонов, появляются не дюжинами, а сотнями, может быть даже тысячами. Мы боялись, что эти охотники убьют всех бизонов и краснокожий человек останется без пищи, что его скво и дети будут умирать от голода. Мы слышали, что белый человек убивает бизона и забирает только шкуру, оставляя мясо гнить на солнце, а дети индейцев тем временем страдают, не имея еды... Но пришедший к нам белый человек обещал, что Железный Конь не будет пробегать близко от наших охотничьих земель, а пройдет по другую сторону холмов. А теперь это изменилось, и Железный Конь будет везти свои фургоны прямо среди наших вигвамов. Мы видим, как испуганная дичь уходит в дальние холмы, и нам приходится идти туда среди многих опасностей, чтобы добыть пищу... Теперь Железный Конь явился сюда, и мои молодые воины пришли ко мне с криками обиды и гнева. Они потрясают стрелами войны и смешивают краски для своих лиц, они привели с пастбищ своих боевых пони... Мы не хотим воевать с белым человеком, но наши молодые воины гневаются. Они требуют войны. Они требуют, чтобы железная тропа была разрушена прежде, чем она принесет белых охотников на наши охотничьи земли.

Зеб Ролингз сидел молча и тщательно подбирал слова для ответа. Почему он чувствовал себя виноватым перед Ведущим Своих Лошадей? И перед этим седоволосым стариком? Разве Майк Кинг не нарушил свое слово?

Он заговорил медленно, не жалея времени, чтобы быть уверенным, что они понимают его, и чтобы Джетро успевал переводить те слова, которых ему не хватало.

- Мы видим в арапахо наших братьев, их беды - это наши беды. Это правда, что тропа Железного Коня была изменена, но он не может пробежать где угодно, как вольный пони. Там, где тропа прошла сейчас, путь Для него ровный и гладкий, и он может бежать быстро, не поднимаясь на холмы и не перебираясь через реки по мостам... Много людей будет ехать в фургонах Железного Коня, но это люди, которые хотят добраться далеко, в край у Большой Синей Воды, где садится солнце. Они будут проезжать по вашей земле, но не будут останавливаться. Человек, который строит огненную железную тропу для Железного Коня, пообещал мне это.

Глаза Ведущего Своих Лошадей вспыхнули и вперились в глаза Зеба Ролингза.

- Синий Мундир, сын человека, которого мы знаем, я говорю с тобой. Я не говорю с человеком, который делает железную тропу. Ты сидишь в моем вигваме, ты куришь мою трубку, твой голос я слышу. Я не курю трубку с человеком, который делает железную тропу. Он не сидит в моем вигваме, он не слышит моего голоса. Что скажешь ты? Что пообещаешь ты сам?

Лейтенант Зеб Ролингз колебался. Ему не надо было осматриваться, чтобы понять, кто его слушатели. Вигвам забит воинами, в том числе и молодыми, которые требуют войны. С их стороны можно ожидать лишь острой враждебности. Их сдерживает только авторитет вождя... но надолго ли его хватит?

Если они выступят, кому придется умирать? Первыми погибнут одинокие путники, поселенцы, невинные люди, не сделавшие ничего такого, что могло бы вызвать ярость краснокожих... а она захлестнет равнины. Только потом нападут они на железную дорогу. Да, погибнут невинные люди, если он не сможет остановить беду сейчас, если он не сможет остановить ее здесь...

Ведущий Своих Лошадей был мудрым человеком. Он знал, что возмездие белых людей будет жестоким, ему довелось видеть, как безжалостно они преследуют своих врагов. В обычае индейцев было сразиться в большой битве - одной битве, исход которой решает все. До прихода белых они не знали, что такое военная кампания. Индеец сражается, а потом возвращается в свой вигвам; но белый человек идет следом за противником, уничтожает посевы индейца, его мясо и его вигвам. Он прогоняет его лошадей прочь и травит индейца собаками, пока снег не станет красным от его крови...

Вождь знал все это, как и старик, сидящий рядом с ним. А молодые воины не знали - или верили, что могут победить. Они еще не понимали, что в войне против белого человека победить невозможно.

- То, что я сказал, - медленно повторил Зеб Ролингз, - это правда. Люди будут ехать на Железном Коне, но они будут направляться в те края на западе, где есть золото и серебро. Человек, который делает железную тропу, дал мне свое слово. Я даю вам мое слово. Ни один ни остановится здесь. Охотничьи земли арапахов останутся охотничьими землями арапахов.

***

Солнце уже садилось, когда они выехали вдвоем на холм, с которого открывался вид на все еще далекий Конец Путей. Они натянули поводья, чтобы дать лошадям перевести дух, и услышали вдали свисток паровоза.

- Этот проклятый свисток! - раздраженно сказал Джетро. - Он звучит как приговор всему настоящему, природному.

- А что считать природным и что - нет? Моя мама происходила из семьи поселенцев. Они верили, что человек должен проложить свою борозду на земле и сделать землю хоть немного иной. Ладно, как бы то ни было, спасибо вам за то, что сладили дело с вождем.

- Я? Я ничего не слаживал. Я лишь повторял ваши слова и говорил то, что вы сами не могли сказать. Это ничуть не прибавило словам правдивости.

- Я говорил то, что надо было сказать, чтобы сохранить мир. Это риск, я знаю.

- Риск? Вы оставили им в залог свое слово. Не мое слово. Не слово Майка Кинга или армии. Это вы, Зеб Ролингз, дали слово, что они сохранят свои охотничьи земли.

- Я думаю, сохранят.

- Вы больше доверяете своему ближнему, чем я. Особенно, когда этот ближний - Майк Кинг. - Джетро достал свой табак, задумчиво оглядел кисет и сказал:

- Пораскинь-ка мозгами, сынок... как, по-твоему, они собираются платить за эту дорогу? Ты думаешь, доставка почты и нескольких пассажиров в Калифорнию окупит затраты? Если ты так думаешь, так подумай лучше еще раз. Им надо, чтоб тут были люди, фермы, города. Им нужны ранчеры, перевозящие скот, и фермеры, перевозящие зерно. Так что твой договор, Ролингз, будет нарушен... и не хотел бы я оказаться поблизости, когда это случится... Вспоминай меня иногда после ужина.

- Куда вы собираетесь?

- Поеду обратно в горы, и остановлюсь отнюдь не на территории арапахов, можешь не сомневаться.

- А как насчет Джули?

Глаза Джетро сощурились.

- Ну-у, сынок, ты только что разговаривал с индейцами и заключил с ними договор. Я так полагаю, что ты можешь поговорить и с Джули. Может быть, договориться с ней будет не труднее, чем с индейцами.

До городка они ехали молча. Каждый думал о своем. Зеб Ролингз не думал, во всяком случае, пока, об обещании, которое дал Ведущему Своих Лошадей. Он думал о Джули.

Ни одна девушка в здравом уме не пойдет замуж за армейского лейтенанта, который собирается подать в отставку, если у нее есть возможность заполучить такого человека, как Майк Кинг. Что там ни говори о нем, но у Кинга есть будущее. Этот человек имеет цель и шагает к ней быстро. С его неразборчивостью в средствах, безжалостностью и напором он вряд ли упустит случай добиться успеха.

А Зеб не мог предложить ничего, кроме своей жизни и попыток найти свой шанс в этой жизни, в армии или вне ее. Да еще теперь он поставил все на слово Кинга - человека, которому сам не доверял.

Но что еще он мог сделать? А так война предотвращена - по крайней мере, хотя бы на время...

Расставшись с Джетро, он поспешил к себе домой и вымылся. Мрачно подумал, что у него есть один-единственный чистый мундир. Не очень-то шикарный наряд, но, что ж, придется надевать его вечером.

***

Джетро Стьюарт остановил лошадь у большой палатки. Хозяйничал тут Лоу, по прозвищу Буйный Джим, здоровенная скотина с репутацией убийцы - вот какой человек заведовал игорным домом в городке Конец Путей. Оставив лошадь у коновязи, Джетро, лавируя среди столов, прошел к бару.

В этот час в большой палатке было довольно пусто; заняты были всего три стола, и у стойки стояли всего три человека. Одним из них был Майк Кинг.

Он повернулся и увидел Джетро.

- Идите, выпейте, Джетро, - приветливо сказал Кинг. - Я хочу поговорить с вами.

- А что случилось? Неужели, нам на радость, "Центральная Тихоокеанская" потерпела крах? Или вы нашли кого-то другого на мое место?

- Я слышал, вы ездили к арапахам с молодым Ролингзом. Ну, и хочу поблагодарить...

- Да я в основном сидел и слушал. Хотел бы я верить в ваши обещания так, как Ролингз верит.

Бармен налил два двойных и оставил бутылку.

- Вы хотите сказать, что не доверяете мне? - Кинг усмехнулся с пониманием - и с насмешкой. - А вы бы это сделали по-другому?

- Я бы на его месте сказал им, чтоб они совершили налет на ваш салон-вагон и вывесили ваш скальп на просушку. Вот это остановило бы вашу проклятую железную дорогу.

Майк Кинг рассмеялся. У него было хорошее настроение, и он не собирался его портить. А когда-нибудь потом он все это припомнит...

- Вы, Кинг, сунули Ролингза прямо в середину этого дерьма, сами знаете. А у этого парня есть понятия...

- Какие такие понятия?

- А такие, дурацкие понятия насчет чести. Но вам про это толковать нет смысла - все равно не поймете. Кинг снова рассмеялся.

- Забудьте вы эти разговоры, Джетро. Сегодня великий день. - Он улыбнулся Стьюарту. - Мы с вами будем друзьями - по меньшей мере.

- О чем это вы толкуете? - спросил Джетро подозрительно.

- Мы тут имели разговор с Джули, - ответил Кинг. - Мы смотрим на жизнь одинаково. Эх, Джетро, что за девочка у вас! Леди... до последнего дюйма леди!

- О чем это вы толкуете? - снова спросил Джетро.

Кинг отхлебнул из стакана.

- Мы вам потом скажем вместе. Я увижусь с ней сегодня.

Он хлопнул Джетро по плечу, повернулся и вышел из палатки. Джетро взглянул на свое виски с внезапным отвращением, резко отвернулся и ушел, оставив стакан недопитым. Буйный Джим поглядел ему вслед и задумался. Джетро Стьюарт пил мало, но сегодня в первый раз за все время работы на железной дороге он не выпил свою вечернюю порцию.

Буйный Джим припомнил, какое у Джетро было лицо.

- Похоже, что-то надвигается, - сказал он бармену, - никогда не видел у Джетро такой злой рожи.

- Но он вроде не любитель стрелять по людям, а?

Лоу сплюнул.

- Он-то нет, но ни один ганфайтер (Ганфайтер - буквально "боец с револьвером" - человек, благодаря особым природным данным и тренировкам достигший чрезвычайной меткости и быстроты в пользовании револьвером; многие знаменитые ганфайтеры были шерифами и маршалами, другие наемными убийцами и бандитами.) в здравом уме не станет связываться с Джетро Стьюартом. В этих краях быстро обучаешься одной полезной вещи - говорить повежливее с этими старыми ребятами, охотниками с гор. Может, тебе и удастся убить такого, только сперва ты сам получишь свинец в брюхо... Они умирают очень медленно - чертовски медленно!

"Стьюарт разговаривал с Кингом, - размышлял Лоу. - может, стоит заскочить к нему и предупредить? Хотя, с другой стороны, что сделал этот Кинг хорошего хоть кому-нибудь? А-а, пошел он к черту..."

Джетро Стьюарт поднял клапан своей палатки и остановился, глядя на Джули. Она причесывалась перед зеркалом, которое когда-то принадлежало ее матери. Господь один знает, как это оно продержалось целым столько времени...

Не говоря ни слова, он начал собирать свои вещи и складывать в тючок. Она, так же молча, следила за ним в зеркало. Наконец повернулась.

- Что ж, па, это был самый долгий период времени, что мы прожили вместе, с тех пор, как я была совсем маленькой. Ты снова уезжаешь?

- Ага...

Он всегда уезжал в горы. когда что-нибудь было ему не по нраву, и она ждала этого уже несколько дней.

- И ты бросаешь меня одну в этом... этом месте? Раньше ты никогда так не делал, па.

- Я так думаю, ты не собираешься долго быть одна. - Он выпрямился и посмотрел на нее. - Так что, Джули, разобралась ты уже? Ты все решила?

- Подожди, па! Что я должна была решить? - Она подошла к нему и подергала за усы. Она делала так, когда была маленькой, и знала, что ему нравится это.

- Ладно, не будем начинать все с начала. - Он внимательно всматривался в ее лицо. - Ты уверена, что поступаешь правильно?

- Конечно... - И вдруг в глазах у нее появилась печаль. - Не уезжай, па. Не уезжай сейчас. Я не хочу, чтоб ты снова исчез.

Он ощутил, что к горлу подступает комок, и разозлился.

- Слушай, прекрати-ка ты это! Я уезжаю... А то, что ты делаешь, это - твое дело!

Он помолчал.

- Мы пытались воспитать тебя правильно, мы с мамой. Надо признать, меня частенько не было дома, но когда я бывал, то старался все делать как следует... а я ведь не умею зарабатывать на жизнь никакими способами, кроме как ружьем или там капканами... А теперь ты - леди. И нечего мне пытаться прожить твою жизнь вместо тебя. Ты должна сделать это сама. - Он затянул тюк. - Ты уверена, что делаешь все как надо?

- Конечно! - повторила она.

Он вышел наружу, отпустил клапан палатки, тот хлопнул у него за спиной. Он подошел к лошади - и остановился. Уж больно вымоталась старуха. Отдохнуть бы ей надо... Может, удастся выменять другую у военных.

Он поднялся в седло и поехал медленным шагом. А потом сказал вслух:

- Я пытался, Лайнус. Я честно пытался...

Глава семнадцатая

Весна поздно пришла на западные земли. На бурых холмах все еще виднелись темные заплаты - места, увлажненные тающим снегом, а в тени можно было найти то тут, то там полоску снега или упрямого льда. Зеб Ролингз ехал вниз по склону холма к железнодорожной станции Уиллоу-Спрингз-Ивовые Ключи, похолодев от бешенства и отчаяния.

На станции стоял поезд из пяти вагонов, и это разозлило его еще больше.

- Беда, сержант! - сказал он, показывая на поезд. - Для нас с вами это большие неприятности. Опять прибыли поселенцы, новые охотники на бизонов - а мы все еще не выбрались с территории арапахов.

- Этого следовало ожидать, лейтенант. Если люди могут куда-то приехать, они туда едут.

Конечно, это была чистая правда, и в глубине души Зеб все это знал. Да и ему ли было не знать? Разве его собственная семья не приехала на запад по Эри-каналу и реке Огайо?

Как он смог поддаться на уговоры Кинга?.. Но, в конечном счете, ему некого винить, кроме самого себя. Надо было заставить Кинга самого давать обещания Ведущему Своих Лошадей.

Зеб не мог сделать ничего, чтобы остановить строительство железной дороги или хотя бы изменить трассу. Единственное, что было в его власти - это протестовать, подавать рапорты начальству, а они ровно ничего не значили для канцелярских вояк, далеких от места событий. Им-то было просто: приказали - и все дела...

Когда они подъехали к станции, то увидели на платформе Майка Кинга.

- Некогда при вашей жизни, вы говорили... - Зеб Ролингз положил ладонь на седельный рог и глянул Кингу в лицо.

Кинг ухмыльнулся своей издевательской улыбкой.

- Поступь прогресса не остановишь, лейтенант. Любой дурак мог понять, что люди двинутся на Запад, если железная дорога даст им такую возможность. Черт побери, для того мы ее и строим!

- Вы солгали. - У Зеба напряглись челюстные мышцы. - Вы сделали лжецом меня. Вы сказали, что при вашей жизни этого не случится.

- Кто ж мог рассчитывать столько прожить? Слезайте с лошади, лейтенант, и пошли выпьем! Плюньте вы на это!

- Я им дал слово.

- Ну, что вы такой совестливый, Ролингз? Разве хоть один индеец построил железную дорогу? Да эти рельсы стоят больше, чем вы, я и все эти поганые арапахи, вместе взятые! Мы все помрем, а рельсы будут тут лежать... Правительство позволило нам продавать землю вдоль полосы отчуждения, чтобы дорога себя окупила; но кому же ее продашь, если не будет поселенцев - фермеров, ранчеров, деловых людей? Что ж, вот они, перед вами! Видите их? Больше половины только что из Европы, их ждут нелегкие времена, но они ребята крепкие и пробьются, потому что у них хватит духу и желания приспособиться, чтобы выжить и прорасти на новом месте. Ну, так арапахам тоже придется приспособиться. Иначе им крышка.

- Все это никак не облегчает мое положение.

- Ой, да забудьте вы! Ну, дали вы им свое слово - и что из того? Это же просто голые дикари, кому до них есть дело?

- Может, это вас удивит, Кинг, но мне до них дело есть. Ведущий Своих Лошадей - это джентльмен и, в своем роде, государственный деятель. Для него слово - превыше всего. С того дня, как я говорил с ним, железная дорога не потеряла ни одного человека, ни одной лошади...

Зеб Ролингз потянул за повод и повернул коня.

- Несколько минут назад вы, Кинг, говорили об этих людях, которые приехали из Европы и с Востока. И месяца не пройдет, как многие из них умрут, и многие из ваших рабочих тоже. Сейчас Ведущий Своих Лошадей уже знает, что они приезжают, а в понедельник будет полнолуние. Так что лучше вооружите своих людей и подготовьте к драке.

Лицо Кинга затвердело.

- Только не надо валить на меня всю вину! Это ваша работа - защищать их!

- Вы изменили трассу железной дороги и нарушили договор. Вы изменили ее самовольно, ни с кем не посоветовавшись. В своем безумном стремлении поскорее построить дорогу вы проложили трассу через земли арапахов, и у вас хватило связей наверху, чтобы ваше изменение одобрили, хотя без него и можно было обойтись. Только все равно, - голос Ролингза был полон презрения, - своей цели вы не достигли.

Он крутнул коня и увел патруль, а Майк Кинг посмотрел вслед, и лицо его перекосилось от гнева.

- Лейтенант! - закричал Кинг и спрыгнул с платформы.

Ролингз остановил лошадь.

- Сержант, ведите эскадрон. Покормите людей, приведите в порядок лошадей. Поспите, если хватит времени, но будьте готовы к тревоге. Я думаю, тут скоро начнется ад.

А потом повернулся и отстегнул клапан кобуры.

Кинг заметил это движение и насторожился. Ролингз ехал к нему шагом, и глаза Кинга поднялись к его лицу. На свой лад Майк Кинг был человеком мудрым, и сейчас повел себя мудро - на свой лад.

- Простите, лейтенант. Я, действительно, очень сожалею. А кроме того, - он вытащил телеграмму, - тут депеша для вас. Поступила по моей личной линии. Вам присвоено звание майора, две недели назад.

Но Ролингз не смягчился.

- Это вы устроили, Кинг. Мы оба знаем, как неохотно присваивают новые звания в мирное время. Честным способом мне сейчас никак не получить повышения. Я знаю, есть такие офицеры, которые используют политическое влияние, даже добиваются специальных решений Конгресса, чтобы получить повышение в обход честных путей. Только я не из таких. Я собираюсь подать в отставку.

- Не будьте дураком!

- Вы сделали из меня лжеца, Кинг. О, я знаю - во многом тут моя собственная вина... но ваша дорога могла бы не продавать билетов до станций между Омахой и Солт-Лейк-Сити. Хотя бы несколько месяцев... А теперь Ведущий Своих Лошадей будет считать, что армия солгала ему. Мне остается единственный честный путь - подать в отставку и принять всю вину на себя. Тогда человек, который меня заменит, сможет вступить с ним в переговоры. В этом случае обманщиком будет не армия, а лейтенант Ролингз.

- А вам-то что до того?

- Если не убедить вождя, что это я нарушил обещание, а не армия, то будет убито много людей. А так - я давал обещание, я его нарушил, значит, и вина моя. Но это вы, Кинг, меня заверили, что сюда не будут приезжать пассажиры, и я поверил вам.

Майк Кинг пожал плечами.

- Хотите валять дурака - на здоровье! Но стоит вам снять эту форму - и вы ничто. Подумайте, - продолжал Кинг, - и примите повышение. Поверьте, после этого индейского мятежа вы сможете стать даже полковником. Знаете, стоит привлечь к себе внимание, и люди готовы поверить, что ты сделал что-то значительное, независимо от того, как было на самом деле. А один из моих лучших друзей дружит с генералом Шерманом...

- Кинг, в этих местах армия, за исключением нескольких человек, всегда оставалась вне политики - и так оно и должно быть. Стоит только позволить армии вмешиваться в политику, и жди диктатуры. Мы - лишь орудие в руках правительства, Конгресса и исполнительной власти. И я не приму повышения, которое пришло ко мне по политическим каналам.

- Вы рассуждаете, как ребенок. Будьте реалистом!

- Я заметил, - ответил Зеб, - что когда человека призывают быть реалистом, это означает, что его уговаривают предать что-нибудь для него святое. Это любимый аргумент тех, кто считает, что цель оправдывает средства...

***

Склады железной дороги в Уиллоу-Спрингз обслуживали бригаду строителей, работающих дальше к западу. Здесь же устроили себе штаб-квартиру переселенцы; были установлены несколько палаточных магазинов с полами из горбыля, вокруг рассыпались обычные в таких местах кабачки и игорные дома.

Здесь Майк Кинг держал сейчас свой салон-вагон, одновременно канцелярию и жилье. К нему был прицеплен вагон-кухня и несколько вагонов для рабочих и бригадиров. По другую сторону путей, на небольшом удалении от вагонов и станционной платформы, были штабелями сложены шпалы. Они образовали отличный бруствер. Разрывы в этом бруствере закрыли ненужными фургонами.

Эскадрон Зеба Ролингза расположился лагерем внутри стены из шпал. Был полдень - время обеда; горели костры, слышался гул разговоров и звяканье кастрюль.

В четверти мили от путей начинались невысокие холмы, во многих местах изрезанные оврагами. Зеб Ролингз все время обшаривал глазами окрестности. Опыт и интуиция подсказывали ему, что нападение может произойти в любую минуту. Синее небо над головой было девственно чистым, ни облачка... с холмов долетал легкий ветерок. Зеб посмотрел на лошадей, но они спокойно жевали. В полуденной тишине разносились то звяканье мисок, то обрывки смеха.

Если б только Джули здесь не было! Господи, ну почему Джетро уехал без нее? Зеб подумал, может, стоит побежать к ней в палатку и забрать ее сюда, чтобы она была среди солдат... но не знал, какой его ожидает прием. После того вечера, когда он собирался пойти к ней и просить ее руки, он с ней не говорил. Уже несколько недель. Он видел ее издали несколько раз, но встреч избегал - а поскольку он все время выезжал на патрулирование, это было совсем не трудно.

С горьким чувством вспоминал Зеб тот вечер после разговора с Джеро, когда вымытый, в чистом мундире, направился он к ее палатке. Он трепетал, как мальчишка, он робел, но был полон решимости... и тут повстречал Майка Кинга.

- Собрались куда-нибудь? - Кинг оглядел его парадный мундир с ехидной усмешкой. - Мне кажется, Ролингз, вы понапрасну приоделись. Сегодня вечером я с ней встречаюсь - я получил приглашение.

Зеб почувствовал неприятный холодок в желудке.

- Что вы хотите сказать?

- Ну, если вы собрались к Джули, так вы опоздали. Она дала обещание мне.

Какое-то время они пристально смотрели друг на друга, потом Зеб сказал:

- Это правда?

- Как Священное Писание.

Внезапно он почувствовал себя глупо в этом парадном синем мундире. Как он выглядит в глазах Кинга? В глазах других людей, стоящих вокруг и гадающих, что тут происходит? Не сказав ни слова, он повернулся кругом и ушел...

Он снова посмотрел на холмы, но не увидел ни малейшего движения... ничего.

- Сержант, - внезапно сказал он, - отберите восемь человек, выдайте по пятьдесят патронов каждому и отправьте их с винтовками за барьер, с правой стороны. Покормите их там прямо на месте, и чтобы глаз с холмов не спускали... Когда остальные поедят, пригасите костры, чтоб только угли остались, поставьте кофе и следите, чтобы каждый держал оружие при себе и был готов к бою.

- Лейтенант, люди утомлены, устали как собаки.

- Пусть лучше будут усталые, чем мертвые.

Зеб подошел к своей лошади - она тоже была утомлена - и поднялся в седло. Не сказав ни слова, он поехал в лагерь переселенцев и громко спросил:

- Кто тут сегодня дежурный?

К нему повернулся долговязый худощавый человек с копной волос песочного цвета и вяло улыбнулся.

- У нас тут не армия. Мы - свободные агенты. Мы не слушаем ничьих приказов.

Ролингз повернулся к нему спиной.

- Есть тут бывшие солдаты? Из любой армии? - спросил он.

Отозвались несколько человек.

- Отлично, ребята, а теперь послушайте меня. У меня над вами нет никакой власти, кроме той, что дала мне армия, - защищать вас. На нас с минуты на минуту могут напасть индейцы. Соберите детей, отведите их к штабелям шпал, укройте там и сами там останьтесь. Соберите все какое есть оружие и приготовьте к бою. Выберите командира и расставьте часовых.

- А я не вижу никаких индейцев, - снова подал голос долговязый. - Что ты тут затеял, янки? Хочешь показать нам свой синий мундир?

Тем временем из группы неторопливо вышел другой человек, за которым так же неспешно последовали бывшие солдаты. Это был изящный человек с щеголеватыми черными усиками и выступающими скулами. В нем была видна аккуратность и подтянутость, и это сразу понравилось Зебу.

Человек представился:

- Воссель, сэр. Французский Иностранный Легион.

- Воссель? А я и не знал, что здесь действует Французский Легион.

Человек слегка улыбнулся - одними глазами.

- Я был офицером, сэр. Не объясните ли вы нам ситуацию?

- Мы находимся на охотничьих землях племени арапахо. Индейцам обещали, что железная дорога не привезет сюда ни поселенцев, ни охотников. А теперь, когда вы тут появились, они попытаются изгнать отсюда нас всех. Я не знаю их численности, но будет их не меньше пяти сотен - а то и раза в полтора больше. Я ожидаю атаки скоро... может быть, перед закатом.

Зеб показал на отряд военных.

- У меня двадцать два человека, вместе со мной и с сержантом. За исключением троих, все они ветераны, да и эти трое - надежные люди. Но нас мало, и нам пригодится любая помощь.

- Благодарю за объяснение, лейтенант, я посмотрю, что могу сделать.

Человек с песочными волосами медленно поднялся на ноги.

- А я хотел бы поглядеть, что может сделать этот лейтенант! Видел я, как он тут разгуливает взад-вперед и строит глазки той девчонке, что одна в палатке живет, и я...

Зеб Ролингз спрыгнул с лошади.

- Джентльмены, - сказал он спокойно, - надеюсь, вы извините меня.

Светловолосый был на три дюйма выше и на тридцать фунтов тяжелее, чем Зеб. Он растянул рот в кривой улыбочке и вытер ладони о джинсы.

- Давненько не было у меня такого случая, с самой войны, будь я...

В Зебе Роллингзе не было рыцарской утонченности. Ему в жизни не представилось случая даже узнать, что такая штука на свете существует. С другой стороны, Лайнус, который не раз выходил победителем из грубых драк с речниками и трапперами, показывал сыновьям основные приемы и тренировал их, обучая, как побеждать в драке. Долговязый замахнулся, но Зеб Ролингз нырнул ему под руку и изо всех двинул справа по ребрам. Тот рухнул на колени и начал складываться - и тут Зеб резко ударил его коленом в подбородок. Раздался противный лязгающий звук, и долговязый свалился на землю. Зеб Ролингз отступил назад, подул на ободранные костяшки пальцев и глянул на лежащего на земле человека.

Потом повернулся:

- Мистер Воссель, я ценю вашу помощь. Спасибо!

Он быстро вскочил на коня, вставил ноги в стремена, развернулся - и увидел Джули Стьюарт.

Она стояла не дальше чем в пятидесяти футах от него, с ведром в руке, а когда их глаза встретились, резко повернулась, чтобы уйти. Зеб тронул коня шпорой и догнал. ее.

- Я должен принести вам свои поздравления, - церемонно сказал он.

Она подняла на него глаза.

- Поздравления?

- Майк Кинг сказал мне, что говорил с вами.

Она гордо вскинула голову.

- Он говорил со мной много раз - и что из того? Не сомневаюсь, он снова заговорит со мной, если встретит по дороге, и я отвечу - ну, так что?

- Вы не... вы хотите сказать, что не выходите за него?

- За Майка Кинга? А с чего это вдруг девушке взбредет в голову выйти замуж за железную дорогу, хотела бы я знать? Да у меня и в мыслях такого не было никогда.

- Но он сказал мне... я думал...

- Значит, вы верите всему, что вам говорят? Да вы что, не знаете, что в этом человеке ни капли правды нет? У вас не было никакого повода ему поверить, и не будь вы таким глупцом, вы бы это прекрасно знали!

Зеб оглянулся на лагерь.

- Джули, захватите вещи, которые могут вам понадобиться, и немедленно приходите в наш лагерь. Мы ждем нападения, - Вы что-то очень быстро сменили тему!

Он мягко улыбнулся.

- Неподходящее сейчас время говорить о любви и обо всем, что за этим следует... когда мне надо выполнять свой долг. - Он посмотрел вниз, ей в глаза. - Джули, я уйду из армии.

- Вы мне это уже говорили, Зеб. И если уж вы собрались подать в отставку, так подавайте поскорее. Там, где мы поселимся, нам придется посеять хлеб, а времени для сева остается совсем мало.

Зеб уже был на полпути к лагерю, когда до него дошел весь смысл ее слов. В лагерь он въехал, как в тумане.

И тут внезапно его затопил гнев. Кинг ему соврал, сделал из него дурака - а он только утерся? Он резко развернул коня и подскакал к вагону Кинга в тот момент, когда человек-железная дорога подошел к двери.

Зеб остановил коня.

- Вы без револьвера, - сказал он. - Берите револьвер, и немедленно!

Кинг осторожно опустил руки. Его револьвер лежал на письменном столе, внутри вагона, а рядом, только руку протянуть, стоял заряженный дробовик.

Лицо у Ролингза было напряженное и бледное, и Майк Кинг, хоть и считался достаточно мужественным человеком, ощутил неприятное сосущее чувство в желудке. Он мгновенно понял, что никогда еще не был так близок к смерти, как в эту минуту. Он видел, как стреляет Зеб Ролингз, и понимал, что шансов у него практически никаких.

Кинг открыл было рот, чтобы заговорить, как вдруг со стороны армейского лагеря долетел крик:

- Индейцы! Индейцы!

Пронизанную солнцем тишину разорвал выстрел. Зеб круто развернул коня. Вершина холма была усеяна атакующими арапахами, и у него на глазах из оврага всего ярдах в двадцати пяти от них вырвался еще один Отряд индейцев. Их кони неслись бешеным галопом.

- Ты просил войны! - разъяренно крикнул он Кингу. - Ну так получай ее!

Он рванул коня и пролетел несколько ярдов до своего лагеря, где уже началась беспорядочная стрельба - его ветераны находили себе мишени. Прямо перед собой Зеб увидел, как пошатнулся человек, схватился за горло, а между пальцами у него хлынула кровь.

Он посмотрел в сторону лагеря поселенцев - там Воссель и бывшие солдаты уже. расположились цепью за шпалами, изготовив оружие к бою. Их действия успокоили и воодушевили остальных, и они тоже готовились к схватке.

Среди старых однозарядных ружей, порой даже заряжавшихся по старинке, с дула, мелькало несколько новых винтовок Генри, здесь и там - "Спенсеры". Попадания из "Спенсеров" были заметны сразу, потому что тяжелые пули пятьдесят шестого или пятьдесят четвертого калибра (0,56 и 0,54 дюйма, то есть 14,2 и 13,7 миллиметра.) мгновенно вышибали индейцев из седла, подбрасывая их в воздух.

Статная светловолосая девушка, с которой можно было бы лепить Брунгильду (Брунгильда - одна из главных героинь древнегерманского героического эпоса; в сагах - валькирия, в "Песне о Нибелунгах" - королева Исландии.), забивала шомполом заряд в ствол ружья и передавала мужчине в обмен на другое ружье, из которого он только что выстрелил. Другая женщина, склонившись над раненым, промывала рану и готовила ее к перевязке.

Вдали от своего дома, в диком краю, эти мужественные люди, многим из которых прежде и слышать не приходилось выстрела, направленного в человека, сражались, чтобы защитить свое право находиться здесь. Не в меньшей мере, чем индейцы, бились они за свои дома и семьи, и многим предстояло пасть в этом бою.

Рабочие Кинга тоже собирались, мрачные и угрюмые. Большей частью это были ветераны или люди, которым приходилось и раньше сражаться с индейцами, - они быстро заняли позиции и начали стрелять.

Внезапный огонь, казалось, сокрушал наступательный порыв индейцев, потому что их атакующие колонны вдруг разделились, поворачивая вправо и влево. И тут Зеб услышал звук, от которого у него перехватило дыхание и зашевелились волосы.

Мягкий, приглушенный гром, едва слышный, но постепенно нарастающий... огромное облако пыли, внезапно сорвавшееся с холма... а потом пыль была разорвана на части несущимися черными телами, от которых и шел гром. Черное облако массивных, обросших шерстью голов, блестящие рога... бизоны!

С обеих сторон скакали арапахо, направляя несущееся в панике стадо прямо на палаточный городок, прямо на хрупкие баррикады переселенцев, часть которых была выстроена уже за пределами шпальных штабелей.

У них не было ни малейшей надежды. Они едва успели выстрелить по разу и перезарядить оружие, как несущееся стадо уже накатилось на баррикады. Оно неслось сплошной стеной смертоносной косматой плоти. Среди этих сотен животных многие весили по тонне и больше.

Ничто не могло остановить эту бешеную атаку. Палатки расплющивались под копытами; кричали женщины. Какой-то раненый мужчина попытался оттолкнуть женщину в сторону и прикрыть ее своим телом, но тут же страшный вихрь накрыл их. Мгновение назад здесь стоял городок переселенцев - а теперь он был втоптан в грязь, перемешанную с растерзанным и окровавленным мясом. Зеб заметил громадного быка, который провалился сквозь крышу землянки у самой железнодорожной линии - он бился, пытаясь вырваться из ловушки, потом исчез.

И тут нахлынули арапахо.

Они неслись по пятам бизонов и, поднимая своих пони в прыжок над упавшими животными, застреленными в отчаянной попытке остановить или повернуть несущееся стадо, индейцы прорвались за баррикаду и оказались среди ее защитников.

Кинг быстро отступал к своему вагону - это был один из немногих строений, еще оставшихся на месте.

А схватка продолжалась. Зеб увидел, как его сержант рухнул под скользящим ударом томагавка, и точным выстрелом выбил воина из седла. Лошадь прыгнула на него, он покатился в сторону, выстрелил еще раз, но промахнулся.

Молодой воин с раскрашенным черными полосами лицом бросился на него. Зеб поднял револьвер и выстрелил. Пуля остановила индейца на полушаге, но он снова двинулся вперед, и Зеб выстрелил еще раз. Когда индеец упал, в груди у него сидело три пули. Он свалился почти прямо на Зеба.

Зеб схватил винтовку, кое-как поднялся на ноги и выстрелил в индейца, лезущего на баррикаду. Повернулся, чтобы выстрелить еще раз, - но винтовка оказалась разряженной, и он бросился на кучку арапахов, размахивая тяжелым "Спрингфилдом" как дубинкой.

Атака кончилась так же внезапно, как и началась. Остался резкий залах порохового дыма, слышалось учащенное дыхание людей, истощивших все силы в чудовищном напряжении, стоны и вопли раненых. Зеб вынул из револьвера пустой барабан и заменил его заряженным.

Майк Кинг медленно поднялся на ноги со ступенек своего салон-вагона. По лицу его стекала кровь из раны на голове.

- Вот ты и купил, то что хотел! - свирепо бросил ему Зеб. - А теперь пойди и погляди на цену!

- Собираешься застрелить меня? - Даже теперь язвительная усмешка не покидала лица Кинга, но в глазах светилась тревога. Оба они держали в руках револьверы, а разделяло их всего несколько шагов... И тут Кинг понял, в чем разница между ними: ему отчаянно хотелось жить, а Зебу Ролингзу жизнь была безразлична. Душа Кинга наполнилась страхом. Он устоит, он будет биться... но ему отчаянно не хотелось умирать.

- Иди туда! - приказал Зеб. - Я хочу, чтобы ты видел дело рук своих!

Там, где женщина склонялась над раненым мужчиной, теперь лежали два тела, втоптанные одно в другое, измолотые летящими копытами. Светловолосая Брунгильда лежала, поверженная и изуродованная - там, где прежде развевались светлые волосы, остался лишь голый череп... Какой-то человек стонал и звал на помощь. Уцелевшие медленно приходили в себя и начинали двигаться среди раненых.

К Зебу подошел за приказами сержант; на голове у него кровоточила жуткая рана. Зеб коротко распорядился:

- Поставьте восемь человек на баррикаду, как и раньше. Остальных пошлите собирать винтовки и боеприпасы и перевязывать раненых. А в помощь тем, кто отделался ушибами, мы можем выделить только четверых.

И повернулся к Кингу.

- Ну, как, Кинг, нравится? Это ты пригласил людей сюда. Ты слишком поторопился сунуть их в ад, который сам создал, нарушив договор. Ты привез их сюда - и ты их убил. А теперь живи с этим, если сможешь...

- Яичницу не сделаешь, не разбив яиц, - пробормотал Майк Кинг. - А яйца едут и будут ехать.

Но лицо у него было серое и больное, и он поспешил отвести глаза от мертвых и умирающих.

- Так что, вы раздумали убивать меня?

- Тебя? Да ты пули не стоишь. Ты и так мертвый. Ты мертвый уже много лет. Ты просто молоток в руках у директоров твоей дороги. А внутри у тебя пусто...

И вдруг он подумал: "Джули! Где же Джули?"

Он нашел ее - она помогала раненому, и направился к ней.

- Я уезжаю, - сказал он. - Прямо сейчас.

- Сейчас? - Она не могла поверить.

- Так лучше всего. Арапахи увидят, что я уезжаю, а они считают меня главным виновником. Я думаю, теперь вы сможете отбить любое нападение, но если я уеду, то, может быть, они вообще не нападут.

- Они убьют тебя.

- Может быть. Но я не напрашиваюсь на роль мученика - я пущусь наутек во всю прыть, как только выеду отсюда. Я возьму нашего эскадронного скакового коня, а своего оставлю.

Она положила руку ему на рукав.

- Нет!.. Не уезжай.

- Я должен. Если я уеду, они погонятся за мной. Это легче, чем снова атаковать здесь... Если мне удастся уйти, я буду ждать тебя в Солт-Лейк-Сити.

Не было слез, не было протестов. Мгновение они стояли, глядя друг Другу в глаза, а потом он быстро отвернулся.

Зеб прошел туда, где сержант отдавал приказы, в жуткое месиво на месте лагеря.

- Сержант, вы остаетесь старшим. Я ушел в отставку. И уезжаю немедленно. Может быть, они так жаждут меня заполучить, что оставят вас в покое... но позиция у вас хорошая, застать вас врасплох они уже не смогут, а завтра из Омахи прибудет поезд с дополнительными войсками.

- Что ж, прощайте, лейтенант.

- Прощайте, сержант.

- Удачи вам, лейтенант!

Он оседлал серого коня. Это был великолепный скакун, стайер. Зеб его сам купил, и они держали его специально для скачек, выигрывая время от времени неплохие деньги. А теперь ему предстояло скакать по-настоящему.

Он поднялся в седло и проехал шагом до конца баррикады. Навстречу ему вышел Воссель.

- Вон там, похоже, - он мотнул головой, но рукой не стал показывать, - ни одного из них нет. Так что у вас может получиться.

- Спасибо.

Индейцы, как они делают всегда, увезли своих погибших товарищей - кроме тех, кто пал в окружении врагов. Кое-где на траве остались лужи крови - свидетельство того, что и арапахам досталось крепко.

Он поехал вдоль долины рысью, так, чтобы индейцы смогли увидеть его. Он направлялся на запад. Похоже, это рецепт на все случаи жизни: если дело плохо, двигай на запад.

Прозвучал выстрел.

Он оглянулся назад, с удивлением отметив, какое расстояние успел покрыть. А потом увидел арапахов. Они вытянулись длинной цепью вдоль гребня, они ехали за ним.

Он посмотрел на север - там была вторая цепь. Индейцы направлялись к некоей точке впереди, где надеялись перехватить его.

- Ну, что ж, Джубал, - сказал он серому коню, - давай поглядим, на что ты годен.

Длинные ноги вытянулись, копыта ударили по дерну, ветер хлестнул в лицо. Серый несся гладким, великолепным шагом, он любил бег.

Где-то впереди лежало завтра - если не изменит удача.

Копыта выбивали по дерну ровный ритм. Он пригнулся пониже к гриве, чтобы уменьшить сопротивление воздуха.

Глава восемнадцатая

Гейб Френч остановился на углу и посмотрел вдоль улицы. В последний раз он поднимался на Ноб-Хилл, когда искал владельца упряжки, работавшего у него в давние времена. Тогда Хилл был скопищем скромных деревянных коттеджей. Теперь их заменили богато украшенные особняки.

Он прищурился - уж очень ярко блестело солнце на латунном заборе Джима Флуда, обошедшемся в тридцать тысяч долларов. Забор тянулся на два квартала, специально нанятый работник постоянно его полировал. Гейб слышал об этом заборе. Ну да, это же Клив рассказывал ему - и о заборе, и о человеке, который каждый день его полирует!

Серые башни замка Хопкинса с высаженными на террасах садами виднелись через улицу наискосок. Он проходил, не обращая внимания на особняки Колтона, Стэнфорда и Крокера. Он никогда не посещал дом Клива, пока тот был жив, и казалось странным, что он идет туда сейчас, когда Клив умер. Но все же в старые времена они были друзьями, а дружба эта сохранилась и в последующие годы.

- Единственный человек, которому я завидовал, - сказал Гейб вслух, остановившись на углу. - Было в нем что-то такое... вкус, так бы я это назвал.

- Что было?

Гейб обернулся, услышав вопрос. Ему было неловко, что кто-то услышал, как он разговаривает сам с собой.

- Я спрашиваю, не знаете ли вы, где особняк Клива Ван Валена, - пробормотал он.

Прохожий показал рукой.

- А вон там. Хотя сегодня вряд ли можно сказать, что это его особняк. И, судя по всему, завтра он уже не будет принадлежать и его вдове. Его распродают со всем барахлом, до последнего гвоздя.

Прохожий был маленький, чопорный, с крохотными глазками и противным выражением лица, и в голосе его отчетливо слышалось злорадство.

Это разозлило Гейба Френча, и он сказал:

- Будь он живой, им бы это не удалось! Клив Ван Вален мог добыть миллионы там, где никто другой не получил бы и медного гроша... просто под свое имя!

- Я об этом слышал, - сказал прохожий, пожав УТЛЫМИ плечами, - но я в это не верю.

Гейб ощутил, как в нем нарастает гнев. С возрастом он стал нетерпимым. Раньше он мог терпеливо сносить дураков, теперь уже нет.

- Человек обязан платить свои долги, - продолжал тот гнусавым голосом. - А Ван Вален всегда жил на широкую ногу, не по своим доходам.

- Многие годы, - запальчиво ответил Гейб Френч, - ни у кого не было таких доходов, как у него! Бывали времена, когда только одна шахта приносила ему больше восьмидесяти тысяч в месяц. Восемьдесят тысяч долларов! Столько я и сам никогда не зарабатывал.

- Охотно верю. - Незнакомец презрительно покосился на поношенное платье Гейба.

Гейб Френч попытался унять раздражение, но не смог. С годами у человека остается не много удовольствий, и теперь Гейб находил удовольствие в том, что позволял себе раздражаться по пустякам. Никто никогда не видел, чтобы он падал духом в беде, но в последние годы ему нравилось побрюзжать.

Он холодно посмотрел на незнакомца.

- Не стану утверждать, - сказал он подчеркнуто неторопливо, - будто мне не по карману купить и продать многих из тех, кто владеет особняками на этом холме. А что касается Клива Ван Валена, то никогда в жизни у меня не было друга, лучше чем он, - и вернее. Случились как-то тяжкие времена - много лет назад - когда на моих лошадей напал сап, у меня были сорваны два контракта на доставку грузов и весь мой скот подох чуть не за одну ночь... Кто-то сказал об этом Кливу, и он прорвался через перевал Доннер и пригнал мне сотню лошадей - и это поздней осенью, когда уже падал снег! Он прорвался, а перевал закрылся буквально у него за спиной. Вот так он спас мою шкуру... В другой раз модоки (Модоки - индейское племя из группы пенути, подгруппа сахаптинов.) подловили нас в засаду у озера Кламат. Наши лошади были убиты, во мне засела пуля; и Клив в одиночку отбивался от них весь день, а ночью ушел, унося меня на спине.

Незнакомец оторопело глядел на него.

- Но тогда вы... тогда вы - Гейб Френч!

- Правильно, - сказал спокойно Гейб, поглядев вдоль улицы налево, потом направо, сошел с тротуара и двинулся через дорогу.

Клив умер, но Лилит жива, и, черт побери, если ей нужны деньги, ему известно, где она может их получить. Беда только в том, что Лилит Ван Вален - чертовски гордая женщина, страсть до чего гордая...

На улице возле дома и на короткой подъездной дороге стояло с полдюжины повозок. Гейб прошел мимо и вошел в дом, протолкавшись через кучку мужчин, беседующих у дверей.

Главная толпа собралась в холле, а на ступеньках лестницы надрывался аукционист.

- Две тысячи долларов! Это последняя цена? Леди и джентльмены, эта статуэтка выполнена из чистого золота и имеет гравировку. - Он показал надпись на золотой фигурке сбоку. - "Мистер Клив Ван Вален. Президент Железной Дороги Сан-Франциско-Канзас-Сити". Это его любимое сокровище!

Гейб оглянулся вокруг - он искал Лилит. И, когда увидел, был ошеломлен и ощутил мгновенное смятение. Он никогда не думал о Лилит, как о старой женщине, а сейчас вдруг сообразил, что ей, должно быть, уже все шестьдесят.

Она сидела в кресле, оглядывая зал, одетая в великолепное шелковое платье, с безукоризненной прической. Рядом с ней находился человек, в котором Гейб признал ее адвоката.

- Предложит ли кто-нибудь три тысячи за эту бесценную вещь?

Гейб находился достаточно близко от нее, чтобы услышать, как она сказала:

- Бесценная, ври больше! Мы ею дверь подпирали...

Аукционист снова подал голос:

- В ней одного золота на три тысячи...

- Две тысячи пятьсот!

- Продано!

Гейб пробился в задние ряды толпы. Он оказался совсем недалеко от Лилит, но чтобы добраться до нее, надо было обойти маленький зал вокруг. Наконец он тихо подошел к ней сзади.

- Печальный день, Лилит, - говорил ее адвокат.

- Печальный? Мы несколько раз делали состояние и спускали его. Что тут печального? Если бы Клив был жив, мы бы сделали еще одно состояние - и тоже просадили!

Тут к ней пробрался клерк.

- Прошу меня извинить, миссис Ван Вален...

- Что такое?

- Это кресло... Оно продано.

- Ну так забирайте! - Она встала быстрым, изящным движением. - Кончайте извиняться и забирайте. Или я должна сказать "возьмите его и будьте прокляты"? - Она мягко улыбнулась.

Клерк усмехнулся. - Вы уж простите, мэм...

- Уматывай отсюда, - запальчиво сказала она, но смягчила свои слова улыбкой.

- Если бы существовал какой-то другой способ расплатиться с долгами, Лилит, - сказал адвокат, - мы бы его нашли. - Плевать. У меня есть две вещи, которых вы не можете забрать - это мои воспоминания и мое ранчо в Аризоне.

- Мне не хочется сокрушать ваши надежды, но, боюсь, эта собственность практически ничего не стоит.

- Но ведь ранчо на месте?

- Да, но только скот большей частью или распродан, или разворован.

- Я могу купить скот. А если понадобится, - она усмехнулась, - так и сама сумею угнать несколько голов. Клив всегда говорил мне, что большинство крупных ранчо начинались с фальшивого клейма и быстрых лошадей.

- Вам понадобятся люди, чтоб работать на ранчо, да и управляющий какой-то.

- Есть у меня как раз такой человек.

- Кто? - с сомнением спросил адвокат.

- Мой племянник. Он служит маршалом где-то в тех местах.

- Но, в вашем возрасте, - начал возражать адвокат, - жить в этом диком краю...

- Диком? Мои отец и мать погибли, когда спускались по Огайо... они искали себе землю. Я думаю, немного прескоттовской крови во мне еще осталось.

Гейб Френч наконец решился подойти.

- Лил!

- Гейб! - В ее голосе было столько искреннего чувства, что у него навернулись слезы на глазах - пришлось неуклюже оправдываться, ссылаясь на насморк.

- Гейб Френч! Я могла бы догадаться, что вы придете. Пошли на кухню, выпьем кофе.

Она повернулась к адвокату:

- Или мой кофейник вы уже тоже продали, а?

Тот вспыхнул.

- Лилит... он был частью комплекта. Мы продали серебро, вы ведь знаете. За очень хорошую цену, могу вам сказать.

- Ой, да подите вы с вашим серебром! Я имела в виду старый черный кофейник!

Адвокат вздохнул с облегчением.

- О, конечно! Этот еще на месте. Боюсь, на него пока что нет спроса.

- Он хочет сказать, - объявила Лилит Гейбу, - что на такое старье никто не позарится. Это тот самый кофейник, в котором мы с Кливом варили кофе всю дорогу через прерии... и еще долго после того. Фактически, он был наш общий с Агатой, вашей женой.

- В нем хороший кофе получается, - сказал Гейб, - лучшего я в жизни не пил.

Они прошли в кухню и поставили кофейник на огонь. Потом Лилит села за стол и посмотрела на Гейба, сидящего напротив.

- Мне так жалко Агату... вы уж простите, что мы не пришли на похороны. Клив всю жизнь терпеть не мог похорон, да и я почти так же. Мне всегда хотелось помнить людей живыми. Я не видела Агату в гробу, и поэтому она для меня по-прежнему здесь, живая... Вам повезло с женой, Гейб. Вам досталась замечательная женщина.

- Думаете, я не знаю? Да она мне с самого начала понравилась там, в этом караване, только я не надеялся, что она на меня внимание обратит.

Он опустил голову и уставился на свои большие квадратные лапы.

- Я слышал, как вы там говорили насчет ранчо в Аризоне. Лили, если есть что-то, что вам нужно... неважно, сколько оно стоит, вы только скажите мне. Вы ведь знаете, не было в жизни такого случая, чтобы Клив не выручил меня из беды, он это сто раз делал...

- И наоборот. - Лилит положила ладонь ему на руки. - Гейб, я ни в чем не нуждаюсь. Когда все это кончится, у меня будет достаточно, чтобы добраться до Аризоны, а там приедет Зеб Ролингз и поможет мне управляться с ранчо. Но все равно, я вам благодарна.

- Будь я хоть на несколько лет моложе...

- Не беспокойтесь. Зеб все может. Сейчас он там маршал, а раньше служил в армии. Прошел Гражданскую Войну, потом воевал с индейцами...

- Я слышал о нем. - Он задумался, потом поднял на нее глаза. - Это не он убил Флойда Ганта?

- Да - и хорошо сделал.

- Мне приходилось сталкиваться с Гантом. Он несколько раз нападал на наши торговые караваны в Неваде. А его братец Чарли был еще похлеще. Что с ним сталось, с Чарли?

- Не знаю. Я вообще не знала, что у Флойда есть брат.

Какое-то время они сидели молча. Сюда не доносились голоса сверху - кухня была в нижнем этаже, окна ее смотрели на другую улицу. Всего несколько шагов вниз по склону - и вы в Чайнтауне (Чайнтаун - китайский квартал.).

- Хорошие это были времена, Гейб, - неожиданно сказала Лилит, - самые лучшие. Тогда никто об этом вслух не говорил, но все мы чувствовали, что делаем какое-то большое дело, создаем что-то...

- Я знаю. Говорил я как-то с одним пишущим человеком, из Бостона. Он расспрашивал меня о переходе через равнины и заметил, что очень многие - самые простые люди - писали тогда вроде как путевые журналы, дневники и всякое такое. Как будто всем им казалось, что они переживают что-то такое, что может никогда уже не повториться. Он все пытался разыскать эти дневники, пока они не затерялись.

- Я сама начинала пару раз. Клив никогда этого не делал. Но думал он так же, как и вы. Я слышала это от него.

Она снова посмотрела на Гейба.

- Я никогда не жалела, Гейб. Ни разу не пожалела, что вышла за Клива. Мы прожили хорошую жизнь.

Гейб ничего не ответил - просто кивнул. Он слушал голос огня в печи, а потом, когда Лилит разлила кофе, осторожно положил ногу на ногу. Да, никому никогда деньги не приносили больше радости, чем Кливу и Лилит.

- Помню, на жиле Комсток... - начала Лилит и тут же перебила себя:

- Нет, сначала мы сделали большие деньги на Материнской Жиле, а вот когда она истощилась, Клив поехал в Неваду и вошел в дело на жиле Комсток (Баснословно богатая залежь серебра и золота, открытая в 1857г. в Вирджиния-Сити, Невада; со временем название стало нарицательным для обозначения богатых залежей.)... с самого начала. Пожалуй, не было такого бума, чтобы мы туда не мчались, когда верхом, когда в повозке. Никогда не забуду эту шахту вблизи Гамильтона, в Монтане. Клив добыл серебра на три миллиона долларов из ямы в земле размерами семьдесят на сорок футов, глубиной пятнадцать футов, и когда появился какой-то человек и предложил за этот разрез еще три миллиона, Клив рассмеялся ему в лицо.

- Припоминаю...

- В этой яме не осталось и трех фунтов серебра. Клив его все выгреб. А ему предлагали три миллиона за яму в земле размером с подвал!

Гейб переменил позу. В последнее время, если приходилось слишком долго сидеть в одной позе, у него начинала ныть спина.

- Если бы я знал, - сказал он, - я бы появился раньше. Вы бы смогли сохранить дом.

- Он мне не нужен, Гейб. Приходится быть практичной. Для меня одной он слишком велик, что я буду в нем болтаться, как последнее яблоко в бочке... Нет, лучше уж уеду я в Аризону и попробую как-нибудь устроиться на этом ранчо. Женщине в моем положении делать нечего, ей остается только сидеть как пень. Не буду... не нравится мне так. Я всю жизнь что-нибудь делала, стара я уже, чтоб меняться. А кроме того, - улыбнулась она, - я никогда не была в Аризоне.

Он допил кофе и поднялся.

- Когда будете готовы, я отвезу вас на станцию. И если я вам когда понадоблюсь, просто передайте весточку. Старый Гейб будет всегда готов помочь.

Он протянул ей руку.

- Да-а, много времени прошло с тех пор, как я перенес Клива на горбу через грязную улицу в Сент-Луисе, чтоб он смог выиграть пари...

Она пожала ему руку, а потом потянулась и поцеловала в щеку.

- Спасибо, Гейб. Вы - настоящий друг.

Он поспешил наружу, опасаясь, что она заметит влагу у него на глазах. Сентиментальный старый дурень...

Он оглянулся на кучку людей у другого выхода.

- Давайте, давайте, - сказал он вслух, - ничего вы у нее не отберете за ваши деньги... У нее и сейчас есть все, что нужно человеку...

Лилит снова наполнила свою чашку. Теперь, когда исчезли кухарка и горничная, в кухне стало тихо; в принципе это была самая уютная комната на весь большой дом. Приятно ощущать тепло, идущее от огня, вечер прохладный и сырой...

Она вынула из ридикюля фотографию Клива, сделанную в Майлс-Сити, штат Монтана, Хаффманом всего четыре года назад. Или пять? Он был красивый мужчина, несомненно.

- Хотела бы я, чтоб Ева могла познакомиться с тобой, Клив, - сказала она про себя, - и Лайнус тоже.

Как далеко, как далеко ушла она... и как много, как много оставила позади!

Часть пятая

ВНЕ ЗАКОНА

Были среди тех, кто пришел на Запад, неугомонные души. Не для них были города, лавки, плуги, объезды стад. Они привыкли жить вольно и хотели продолжать такую же жизнь до тех пор, пока веревка или свинец не уложат их под земляной холмик. Узколицые люди со взглядом змеи и грубым нравом грабили и хватали, что смогут, пока не кончится их недолгий день, пока на Запад не придет закон и не победит их навсегда...

Глава девятнадцатая

Джетро Стьюарт очередной раз свернул в чащу и долго смотрел назад, на свой собственный след. И опять никого не увидел, но ощущение не исчезало. А когда столько лет прожил в горах, привыкаешь верить чутью.

Он твердо знал, что его преследуют. За ним по следу шел какой-то человек, прилагавший все усилия, чтобы не оказаться замеченным, и это беспокоило Стьюарта.

Сейчас, весной 1883 года, Джетро Стьюарту было шестьдесят шесть, и сорок восемь лет из них он провел в горах Запада. Место, куда он сейчас направлялся, он видел последний раз году в тридцать восьмом или около того, когда странствовал вместе с Осборном Расселом.

Они ушли из "Мехопромышленной Компании Скалистых Гор", чтобы стать вольными трапперами. Пробираясь вверх по Стинкинг-Уотер - Вонючей Реке - они нашли эту долину.

В тот раз их тоже преследовали. Только тогда это были черноногие, а с тех пор это племя давным-давно умиротворили. Насколько Джетро знал, по всему краю уже не осталось воинственных индейцев, разве что в этих дальних горах у истоков Йеллоустоуна.

Сегодня ровно неделя с тех пор, как он в последний раз видел человека. Совершенно неожиданно он наткнулся на техасскую хижину, выстроенную в маленькой долинке. Возле нее были несколько коралей, навес из жердей, а на лугу паслись дюжины две очень красивых лошадей. Одну из них он выменял и сейчас ехал на ней.

Он вышел к этому месту уже под вечер. В дверях хижины ждал человек с винтовкой на сгибе руки. Джетро остановился во дворе этого ранчо.

- Можно мне войти? Я человек мирный.

- Если бы вы не были мирным, - хладнокровно ответил человек, - так у меня нашлись бы средства сделать вас очень мирным. Но вы входите...

- Последний раз, когда я тут проезжал, мы с моими товарищами были единственными белыми людьми ближе Форт-Холла.

- Горные охотники?

- Да. Я тогда ездил с Уайэтом и с ними всеми...

- Слезайте с коня. Тут редко когда подворачивается компания, а если и случится, так большей частью это компания не из лучших.

Джетро спешился и расседлал коня. Из бревенчатой хижины вышел длинный паренек с винтовкой под мышкой. По всей видимости, на Джетро был нацелен не один ствол. Ну, что ж, так оно и должно быть. Приятно видеть, что в этих местах еще остались люди старого закала. Грустно станет, если наступит такой день, когда человек не будет готов встретить любого гостя - хорошего или плохого.

- Довольно далеко вы в одиночку забрались, - заметил человек. - И направляетесь вы в чертовски неприветливые места, должен сказать.

- Э-э, я в горах уже больше сорока лет, и больше половины этого времени - один. Жену-то я потерял.

- А дети есть?

- Дочка... она замужем. Живет в Аризоне, только я уж давненько с ней не виделся.

- А моя жена упокоилась два года тому назад. - Человек глянул на Джетро с вызовом. - Она была индианка. Из племени шошонов.

- Хорошие люди, - спокойно ответил Джетро, а потом добавил, чтобы хозяин почувствовал себя легче:

- Я сам одно время жил с женщиной из племени не-персе.

За стол, кроме Джетро, сели четверо - сам хозяин, двое парнишек и девочка. Она была самая младшая - лет четырнадцати, не больше. Парнишки вымахали не по годам высокие, тоненькие, но плечистые. Всех их взбудоражило его появление, вопросы из них так и сыпались.

Пища была хорошая, - с удовольствием признал он. Откинувшись на спинку кресла, он рассказывал им о железной дороге, которую построили через весь континент До самой Калифорнии. Они об этом слышали, но сами никогда ее не видели.

- Я видел паровые повозки, - сказал отец. - Я-то сам из штата Нью-Йорк, из северной части. Выехал на запад вместе со всей нашей семьей, но как-то так вышло, что мы все разошлись в разные стороны. А больше никогда и не собрались вместе.

Это был мощный, крепко сбитый человек с тяжелой челюстью и твердым взглядом. А ранчо у него просто славное, - решил Джетро, - чертовски славное. Не то чтоб крупное, но в порядке, ухоженное. Снаружи отличные стога сена, поле под кукурузой, фруктовый сад...

У Джетро глаз был острый, ничего не пропускал, но здесь он не углядел и следа небрежности. Во дворе имелся погреб с прикрытым тяжелой крышкой люком - там, видно, хранили пушнину. А к стене сарая была приколочена медвежья шкура - большей он в жизни не видел.

- Водятся тут медведи и покрупнее этого, - сказал хозяин. - Есть в здешних горах один седой гризли. Я просто извелся, так охота, чтоб он мне на глаза попался, но уж больно он хитрый, чистый дьявол, и если человек неосторожный, так этот медведь его убьет. Этот седой гризли сам будет охотиться на человека, который пойдет по его следу.

- Приходилось мне про таких слышать, - согласно кивнул головой Джетро.

- Пошел я как-то за ним, а потом решил бросить и повернул назад. И тут что-то меня как вроде толкнуло - оглянулся. С того места, где я остановился, мне видно было, куда мой след вел. И там вот, прямо возле тропы сидел этот седой дьявол и меня дожидался. Если б я прошел еще двадцать ярдов, этот гризли мне бы голову оторвал...

Джетро начал набивать трубку и заметил жадный взгляд хозяина. Он перебросил ему кисет:

- Берите. У меня с собой до черта.

- Вы сказали, что были вместе с Уайэтом и остальными, - сказал хозяин. - А не приходилось вам сталкиваться с горным охотником по имени Лайнус Ролингз?

- Как же, ловил с ним пушного зверя и сражался с краснокожими. Собственно, - сказал Джетро, - это его старший сын женат на моей дочке.

- Ну, это уж свыше всего! Слушайте, я же встречал Лайнуса Ролингза на Огайо! Скажите, а его жены фамилия случайно не Прескотт была?

- Ее звали Ева. А насчет фамилии я не уверен.

- Ева! Так это точно она была! Ну, ты гляди! - Он повернулся к детям. - Помните, я вам про них рассказывал? Как эта Ева вешалась на шею этому парню с гор? Хороша она собой была, могу вам сказать! А сестра ее все пела. Ну, та вообще была красотка! Но языкатая... здорово языкатая...

***

Джетро внимательно осмотрел свой обратный след, а потом отправился в путь. Вряд ли какой-то из Харви идет за ним - ну, разве что им надо что-то ему сообщить, но это вряд ли. Он ведь у них в хижине провел два дня и две ночи, уж за это время наговорились, все что могли сказали.

Брутус Харви... если он когда-нибудь еще повстречается с Зебом, можно будет спросить у него. Несомненно, он слышал от отца что-нибудь о нем.

Ну, а про остальное он ему не станет говорить - кому же понравится услышать плохие вести про свою семью... Он никогда не связывал Зика Роллса с Ролингзами, пока Харви об этом не упомянул. Но каждый знает про Зика... а он, выходит, Зебу родной дядюшка.

Зеб говорил о нем, хотя дядю своего никогда не видел. Тот был младшим в семье и приехал на запад, когда встретились отец и мать Зеба, а после того, как он покинул берега реки Огайо, они больше о нем ничего не слышали.

Харви встречался с ним раза два-три и имел возможность его припомнить...

Джетро ехал дальше, разыскивая маленький ручеек, запомнившийся ему. Он протекал по равнине на север, и Джетро полагал, что это один из притоков Йеллоустоуна. Долину он помнил... туда он сейчас и направлялся. Он всегда говорил себе, что когда-нибудь вернется сюда... а если откладывать и дальше, то, пожалуй, ему уже не под силу окажется это сделать.

Не то чтобы он чувствовал себя стариком в свои шестьдесят шесть лет. Насколько он мог судить по собственным ощущениям, за последние двадцать лет он ничуть не изменился, так же хорошо слышал и так же далеко видел. Может быть, пожалуй, теперь ему требуется меньше сна... но он и раньше никогда не был любителем долго валяться...

Джетро ехал и высматривал место для лагеря - такое, как ему хотелось. Слишком он стар теперь, чтобы ночевать без костра, а чувство опасности... может, это просто отголосок старых воспоминаний об этих местах и о черноногих. Ему хотелось расположиться на ночевку так, чтобы с трех сторон к лагерю подхода не было... ну, в этой скалистой, густо заросшей лесом местности сыскать такой уголок несложно. Да и лошадь поможет, которую он выменял у Харви, - это горный мустанг, он лучше любой сторожевой собаки.

Он нашел такое место, как ему хотелось, когда солнце село и на поиски осталось совсем мало времени. Это было углубление под нависающей скалой - не иначе, здесь когда-то проходило русло ручья, и вода подмыла скалу. Перед этой нишей раскинулся приличный пятачок травы для лошади, и вода рядом... а чужому человеку, чтобы сюда приблизиться, пришлось бы пересекать открытый луг, а потом пробираться по промоине, которую лишь частично защищала скальная стенка. Достаточно безопасное место, а подмытая под скалой ниша, где он устроит постель, останется в темноте, свет от костра туда не достанет.

Он поставил на огонь воду для кофе, а потом отсел в сторонку от костра, держа в руке "Винчестер" и медленно разжевывая вяленое мясо. Без горячей пищи обойтись - дело плевое, никаких трудностей... но вот кофе он очень уж любил. И вяленое мясо ему нравится - всегда нравилось. Да и для зубов оно тоже полезно. К шестидесяти шести годам он потерял всего два зуба, в тот раз, когда они подрались с Хью Глассом из-за чего-то... В Браунс-Хоул (Браунс-Хоул, Браунова Дыра - известная на западе долина в горах, где часто скрывались преступники ("бандитское гнездо").) это было...

Хороший человек этот Гласс... гризли чуть не убил его. Они тогда из-за какой-то ерунды завелись. Может, из-за скво, или, может, не могли решить, у кого лошадь лучше. Гласс вышиб ему два зуба сапогом... нет, к счастью, это был мокасин, а то бы он потерял целую пригоршню зубов. Гласс ему задал хорошую трепку... ну, так он тогда еще молодой был и ему надо было очень многому научиться, а он до тех пор никогда не видел, как дерутся охотники с гор.

Ночь прошла без происшествий, хотя около полуночи поднялся ветер, пришлось встать и подбросить дров в костер.

Джетро сделал это, не выходя из тени, он все заранее тщательно продумал и подготовил. Он бросил несколько веток, а потом сидел и смотрел, как они горят. Он устроил вроде как маленький навес из веток вблизи огня и опер на него другие ветки так хитро, что, когда одна прогорит, она позволит упасть в огонь другой. Так что если кто-то наблюдает, то издали не разберет, спит человек у костра или бодрствует. Когда ветка упадет, может взлететь немного искр, а потом огонь разгорится ярче. Эту уловку он сам изобрел.

Едва забрезжил рассвет, Джетро поднялся и покинул лагерь; к тому времени, как стало светло, он уже далеко углубился в лес. Костер он не загасил, лишь обкопал канавкой, чтобы огонь не распространился. Только последний дурак позволяет себе баловать с огнем в лесу.

Он проехал около пятнадцати миль через самую чащу и наконец оказался в долине, которую разыскивал. Она имела миль семь-восемь в длину, вдвое меньше в ширину и была со всех сторон окружена высокими, поросшими густым лесом горами. В середине долины протекала речушка - бежала на северо-запад, пока не исчезала в глубоком каньоне.

В пределах самой долины берега речки были низкими, здесь и там их окаймляли красивые тополиные рощицы. Джетро перебрался через речку и поехал к тому месту, где они останавливались тогда... так много лет назад... В те времена в долине жила небольшая община индейцев из племени змеи - снейков. Проезжая сейчас по долине, он искал их следы, но не находил ничего.

Лет десять назад или около того большой кусок этой местности было решено оставить нетронутым, превратить в заповедник - его назвали Йеллоустоунский национальный парк, по названию реки. Джетро не знал, находится ли эта долина в пределах парка, но подозревал, что да.

Он выбрал место для лагеря, огородил колышками и веревкой загончик для мустанга и вьючных лошадей, а потом немного побродил вокруг, чтобы разведать местность. Он озирался по сторонам, и все здесь оживало в памяти. Большая старая сосна, которой они пользовались как ориентиром, стала теперь наполовину меньше... в нее, видно, какое-то время тому ударила молния; и на склоне горы появилось светлое пятно - шрам, оставленный за это время оползнем.

Он был рад увидеть здесь следы работы бобров, да и лагерь он расположил у бобрового пруда, который защищал его с одной стороны. Это был большой пруд, добрых пятьдесят ярдов шириной в этом месте. Тут трудилась целая колония бобров. Но им ничего не грозило. Он давно уже забросил охоту на пушного зверя... И все же, зачем он вернулся сюда, в конце концов? Неужели только потому, что это место запомнилось ему своей красотой? Он вспоминал, как вместе с Расселом взбирался на склон, чтобы поглядеть на долину сверху и окинуть глазом горы вокруг... Никогда ему не доводилось видеть такого великолепного места.

"Ладно, вот он и добрался до места. Пожалуй, теперь самое время выяснить, кто же это меня преследует. Харви говорил, что в здешней округе полно воров и бродяг... только эти вряд ли надумали бы забираться так далеко в горы. А Зик Роллс болтается, по слухам, где-то севернее. М-да, кто бы там ни шел по следу, лучше, чтоб это не оказался Зик.

Если кто-то меня выслеживает, так вовсе не от нечего делать, кто б они ни были. Скорее всего, они охотятся за моим снаряжением..."

Джетро вернулся к вьюкам, вытащил запасной револьвер и положил его так, чтобы дотянуться рукой, не вызывая подозрений. А потом принялся устраивать лагерь.

Он собирался остаться здесь насовсем. Много разных мест он повидал, но вот это засело в памяти. Надо выстроить хижину и осесть тут.

Солнечные зайчики плясали на воде в речушке, трава стояла по колено, местами высились славные рощицы.

"Долго ли нарубить бревен, построить дом и кораль... а после купить у Харви несколько голов скота и перегнать сюда... или овец. В этих местах овцы, пожалуй, даже лучше будут - можно поднакопить шерсти, а потом вывезти за один раз..."

Джетро услышал чужих коней раньше, чем увидел, но свои лошади предупредили его еще раньше - подняли головы и повернулись в одну сторону.

Наконец они показались - их было четверо.

У него чуть сжалось горло.

"За четверыми сразу наблюдать трудно. Да, похоже, попал я в передрягу, это уже серьезно..."

Они подъехали и остановили коней.

- Привет этому очагу! Можно к вам?

Сделать он ничего не мог, потому сказал:

- Давайте, если вы народ мирный.

Среди них молодой был только один; а остальные, пожалуй, ненамного моложе его самого. Главарь их был высокий, долговязый человек с узким лицом, довольно красивым на свой лад. У него на поясе висело два револьвера; кобура правого была привязана внизу ремешком к бедру (Кобуру, висящую на поясе, привязывают внизу к ноге, чтобы револьвер был всегда в нужном положении - тогда его можно выхватить быстрее.), а левый торчал из кобуры рукояткой вперед.

Теперь Джетро уже точно знал, кто это. Ему приходилось слышать об этом трюке, который любил проделывать Зик Роллс: когда все ожидают, что он схватится за правый револьвер, он молниеносно выхватывал левый. Конечно, это давало совсем небольшое преимущество, но в игре, где время измеряется долями секунды, и малейшего выигрыша достаточно.

И уж более чем достаточно этого для Джетро Стьюарта, который никогда не отличался быстротой - только стрелял без промаха из любого оружия.

- Я - Зик Роллс.

- Джетро Стьюарт.

- Вы сюда приехали так уверенно, будто знали, куда направляетесь.

- Я бывал тут раньше, много лет тому. Ловил бобров на этой речке.

Тем временем спешились остальные. Один, рыжий, был здоровенный широкоплечий человек - не высокий, но кряжистый и мощный; был еще худощавый старик - этот жевал табак. А молодой выглядел лет на двадцать пять, и был он тонкий, светловолосый и узкоглазый.

Они огляделись, оценивая его снаряжение. И с меньшим опытом, чем у Джетро, нетрудно было догадаться, что они скрываются от закона и нуждаются в запасных лошадях, еде и, возможно, боеприпасах. А сунуться за всем этим в какой-то ближайший городок они, скорее всего, побаиваются...

- Странная вещь, - произнес Джетро тщательно подобранные слова, - что мы тут встретились.

- У тебя до черта жратвы здесь, - сказал молодой. - Похоже, как вроде ты тут поселиться решил.

- Решил.

- А что вы имели в виду, - поинтересовался Зик, - когда сказали "странная вещь"? Что в этом странного?

- А то, что мы с тобой родственники - вот и все.

Теперь он захватил их внимание. Самое главное - внимание Зика. Джетро поторопился выложить свой козырь, потому что, как ему казалось, что-то неладно было с этими людьми, похоже, они собирались побыстрее убить его и забрать его пожитки.

- Родственники?

- Да... Зебулон Ролингз женат на моей дочке.

- Что это он бормочет? - спросил рыжеволосый. - Я про такого никогда не слышал.

- Заткнись, Рыжий. - Зик Роллс теперь был весь внимание. - Ну-ну, рассказывайте дальше, Стьюарт. Так кто ж такой Зебулон Ролингз?

- Маршал в Аризоне, бывший офицер кавалерии Соединенных Штатов. Мало того, он сын Лайнуса и Евы Ролингз.

- Кофе у вас горячий? - спросил Зик. - Может, нам бы стоило сесть и поговорить.

- Зачем время терять, Зик? - У молодого явно чесались руки. - Давай уже закончим побыстрее с этим делом.

Зик раздраженно оглянулся на него.

- Черт тебя побери, Малыш, я хочу поговорить с человеком. Он рассказывает о моей семье. Так что слезай с седла и садись к огню.

Он присел на корточки и начал сворачивать сигарету.

- Так значит, у Лайнуса и Евы были дети - или только один сын?

- Двое... второй до сих пор фермерствует на их старом месте, на Огайо. А Зеб прошел всю войну, а после отправился на Запад.

- А Лилит вы знаете? Что с ней сталось? Кто-то говорил, что она была танцовщицей.

- Актрисой и певицей, это совсем другое дело. И хорошей; к тому же. Она вышла за Клива Ван Валена.

- Кого?! - вскричал Рыжий. - Что, за этого поганого... Он же назначил за наши головы вознаграждение!

Джетро откинулся назад. При этом его правая рука оказалась прямо над спрятанным револьвером.

- Выходит, этот Клив твой зять, Зик. Или, точнее сказать, был зятем.

Зик налил себе чашку кофе, а Рыжий пожал плечами, пошел к своей лошади и начал ее расседлывать. Остальные последовали его примеру.

Джетро вспоминал...

В первый раз люди услышали о Зике Роллсе, когда он объявился в Пласервилле... убил там человека в салунной драке. Потом - второе убийство, в том же году, в Виски-Флэт. Теперь Зику года пятьдесят два или близко к тому, и за спиной у него дюжина убийств - доподлинно известных. Он насквозь испорченный.

- Если вы тут были много лет назад, охотились в здешних местах, так вы, значит, хорошо знаете горы.

- Это здесь я повстречал Лайнуса.

- Лайнус! - Зик сплюнул. - Ева, конечно, к нему привязалась, но только не я. Уж слишком он был уверен в себе.

Старик принес к костру мешок с едой и сковородку. Присел у огня и взялся готовить.

Разговор продолжался, и Джетро чувствовал себя как-то неловко перед Зиком - тому явно не терпелось узнать новости... но зато остальным так же явно не терпелось убить Джетро. А он сам, неспешно ведя беседу, тем временем прикидывал, что может прихватить с собой на тот свет одного из них, а то и двух. Вопрос, кого именно. Самый горячий - Малыш, у него руки чешутся поскорее уже выстрелить - и покончить с этим делом... но кто решительней всех настроен?

Джетро знал, что многие нетерпеливые парни быстро утрачивают свой пыл, как только начинается стрельба или когда они получают кусок свинца. А вот решительные, те продолжают стрелять, даже когда получат свое, и именно такого человека надо выводить из игры первым.

Зик его озадачивал. Человек из пионерской семьи хорошей закваски... и все прочие члены этой семьи, насколько ему было известно, делали свое дело честно и шли прямой дорогой. Один Зик оказался паршивой овцой.

Джетро не мог припомнить, чтоб слышал когда-нибудь, что Зик Роллс честно проработал хоть один день в своей жизни. Он был не просто убийца, он поражал злобной жестокостью. И удивительным везением.

Зик залег на дно и бросил банду, с которой работал на главной почтовой линии - совершал налеты на станции, грабил дилижансы, воровал лошадей. Он смылся как раз перед тем, как Джек Слейд начал "приборку" - облаву, результатом которой стали двадцать с лишним трупов бандитов, в основном из банды Зика Роллса...

Он орудовал в окрестностях Вирджиния-Сити с Генри Пламмером и удрал из этих краев, когда "комитеты бдительности" начали волну судов Линча - тогда повесили двадцать шесть преступников.

Джетро Стьюарт наклонился вперед и подбросил в костер пару веточек. - А здорово это, вот так с тобой невзначай встретиться, Зик, - сказал он мягко. - Нечасто столкнешься с родней в этих дальних краях... А Лилит жила в Сан-Франциско, когда я в последний раз про нее слышал.

- А Лайнус? Джетро коротко рассказал о войне и Лайнусе, повторил то, что рассказывал о его смерти Зеб, и о том, как Зеб вернулся домой и узнал, что его мать - Ева - умерла.

- У меня еще и брат был, - сказал Зик, - старше меня. Его звали Сэм.

- Что-то мне это имя напоминает. Прескотт? Так вроде? Сэм Прескотт? Не могу сказать, чтоб я знал имена всех членов семьи Зеба. Они с моей дочкой поженились после моего отъезда. Я сам про это узнал от одного человека в Майлс-Сити.

Малыш сидел с недовольным видом, Рыжий лежал на спине и глядел вверх сквозь листья. Черт его знает, что у него на уме, у этого рыжего... похоже, опасный человек.

Ветер зашумел листьями над головой, языки пламени запрыгали. Зик задумчиво смотрел в огонь, и Джетро не торопился нарушить тишину.

Фыркнула лошадь, Джетро начал было подниматься, но Рыжий уже вскочил на ноги.

- Сиди спокойно, - сказал он. - Я посмотрю.

Через несколько минут он вернулся.

- Здорово беспокоится. Должно быть, зверь где-то рядом или еще кто.

- Может, надо нам поглядеть, - спокойно сказал Джетро. - Каждый человек должен когда-то пойти поглядеть на зверя.

Зик фыркнул, потом улыбнулся ему.

- Да, ты мне родственник... это уж точно...

Наступил вечер, они поели. Трое бандитов время времени поглядывали на Зика, но он как будто ничего не замечал. Главарь не обращал на них внимания, и с Джетро он не разговаривал. Как будто думал о своих делах. "Старый преступник, - подумал Джетро, - и мудрый человек".

- Ты знаешь эти места? - спросил вдруг Зик.

- Знал когда-то... понемногу вспоминаю.

- Есть отсюда дорога в Монтану?

- Конечно... знающий человек может добраться отсюда до озера Йеллоустоун. А оттуда идет тропа.

- Ты нам не хочешь показать дорогу?

- Я вам нарисую карту, - сказал Джетро. - А сам тут останусь.

- Тут?

- Всегда собирался сюда вернуться. Это, пожалуй, самое красивое место, какое я в жизни видел.

Джетро прислушался. Лошади были беспокойны. Кто-то там вертелся вокруг, кто-то, кого они боялись. Лев (Лев - в Америке львы не водятся; горным львом часто называют пуму (кугуара).), может быть. Или медведь... тот большой, старый, седой, о котором рассказывал Харви, живет где-то в этих местах.

С заснеженных вершин тянуло холодным ветром. Джетро подбросил дров в огонь. Старик отошел куда-то в тень и готовил постель на ночь. Не дурак этот старик. Что бы ни случилось, он предпочитает остаться в стороне... видать, потому и дожил он до своих лет.

Джетро устал, но спать не решался. Зик держал обеими руками кружку с кофе и ничего не говорил. Рыжий клевал носом, Малыш наконец поднялся и взял свои одеяла. Сердито бросил на землю, завернулся и как будто заснул.

- Держись подальше от Аризоны, - неожиданно посоветовал Джетро. - Зеб Ролингз там маршалом, а ты ж не захочешь заводиться со своим собственным племянником.

- Чего он там делает, меня не касается, - ответил Зик. - может, мы и рассчитывали на Аризону. А кроме того - пускай лучше он держится от меня подальше.

- Только не Зеб Ролингз. Это серьезный человек, Зик, очень серьезный.

Малыш неожиданно сел.

- Черт побери, Зик! Чего ты время тянешь? Нам нужны его снаряжение и его лошади!

- А ты помолчи! - Зик свирепо глянул на Малыша. - Этот человек - мой родственник! - Его глаза повернулись к Джетро. - Нам нужны свежие лошади, нужна твоя еда и боеприпасы. Видишь, как дело обстоит...

Кто-то возился в кустах позади них, кто-то очень большой. Джетро слышал, как он тянет носом... похоже, там, где припасы сложены. А другие если что и заметили, то виду не показывали.

- Придется вам обойтись, - сказал Джетро. - Я свое снаряжение купил и честно за все заплатил. Я сюда приехал, чтобы здесь остаться. А ехать куда-то снова за припасами я в мои годы уже не могу.

- Это точно, старик, - сказал Малыш. - Ты не поедешь. Да и припасы тебе больше не понадобятся.

Зик вообще ничего не сказал, но Рыжий медленно сел. Джетро был уверен, что Рыжий держит револьвер под одеялом. Сам он на его месте сделал бы именно так.

Вот оно и пришло... все они это знали, и уклониться от драки уже не получится. Джетро подбросил еще дров в огонь.

- А стоит ли рисковать головой ради лошадей и жратвы? Вы можете завладеть моими припасами, но, отправляясь на тот свет, я кое-кого из вас прихвачу с собой. Пока что вы целые, но если дойдет до драки, так я свое слово скажу.

- Ни черта ты не скажешь, старик, - сказал Малыш. - Ты просто умрешь!

- Мы с тобой умрем вместе, Малыш, - сказал Джетро, и увидел, как у парня расширились глаза. - Ты всегда думал, что можешь убить, и никогда не думал, что убить могут тебя. Ладно, так чем кончится такая драка? Вы, ребята, конечно, меня убьете, но ведь и я наверняка прихлопну одного из вас, а может, и двоих... В делах такого рода, - он подобрал веточку у края своего одеяла и бросил ее в огонь, - человек обычно выбирает, кого ему прихватить с собой на тот свет. Двоих я уже выбрал... даже когда человек умирает, он может стрелять, так что я, может, и кроме этих двоих кого подстрелю. Я много лет провел в горах... горы делают человека крепким. Привыкаешь сносить раны. Так что, ребятки, можете твердо рассчитывать - мы тут повеселимся на славу.

И снова легкий хруст. Запасы, которые он снял с вьючных лошадей, сложены у большого камня; чтобы добраться до них, этому медведю пришлось подойти совсем близко. Похоже, до него сейчас футов пятьдесят, не больше, он повернут к огню спиной или боком, и должен находиться примерно на одной линии с той большой сосной...

Так что получится, если их внимание будет отвлечено? Поначалу эта мысль показалась ему ненадежной, может, даже глупой, но счет настолько не в его пользу, что хуже все равно не сделаешь. Двоих-то он достанет, тут разговора нет; но достать всех четверых это уже несерьезно... хотя и такое случалось.

- Ты меня не запугаешь, - сказал Малыш. - Ты уже покойник, старик. Ты что, надеешься вытащить пушку, когда мы тут вчетвером за тобой следим? Да еще так, как ты сидишь, когда рукоятка револьвера у тебя назад смотрит - нет, слишком ты долго будешь тянуться.

Джетро подобрал веточку прямо с одеяла. Это была просто маленькая веточка, он весь вечер подбрасывал такие в огонь.

- Не беспокойся, я смогу это сделать, Малыш, - сказал Джетро. И повернул взгляд к Зику, - Ты позволишь, чтобы это случилось?

- Ну-у, ты все же не кровная родня, - сказал Зик. - Ты уж прости, но нам никак не обойтись без этой жратвы и всего прочего.

- Сам понимаешь, - добавил Рыжий.

- Конечно, - сказал Джетро и поднял очередную веточку - только теперь это оказалась не веточка, а револьвер, который он выхватил из складок одеяла. Левой рукой он бросил в огонь веточку, а потом выстрелил Малышу в грудь из револьвера, который оказался у него в правой руке.

Он не совершал никаких подозрительных движений, просто повторил то же, что делал весь вечер, и брошенная веточка отвлекла их внимание. Если они и ждали, что появится револьвер, то из кобуры, - а когда он появился, было уже слишком поздно.

Он выстрелил Малышу в грудь, а потом отчаянно рискнул - и выстрелил в тень у сложенных припасов.

Гризли - это крупная мишень. Расстояние было небольшое, а чтобы добраться до припасов, медведь должен был находиться в строго определенном месте. Джетро выстрелил очень быстро, тут же повернул револьвер и выстрелил в Рыжего; практически в тот же миг раздался яростный хриплый рев, и гризли вылетел на них из зарослей.

Джетро не попал в Рыжего, но тот вскочил со своих одеял прямо на пути у гризли.

Джетро, единственный, кто знал, что случится, - или надеялся, что это случится - откатился в сторону и бросился к деревьям. Он ощутил ожог от пули, потом что-то ударило его еще раз, и он упал, но все равно постарался забраться подальше в лес. Позади раздавались выстрелы, крики и хриплое, сдавленное рычание старого седого медведя.

Джетро полз; потом, ухватившись за ствол дерева, поднялся на ноги. Он ощущал слабость, и это непривычное чувство его удивило; да, он был слаб... но, несмотря на это, сумел пройти из-под деревьев туда, где были привязаны к колышкам лошади. Однако лошадей не было. И внезапно он понял, что вместе с лошадьми исчезла его последняя надежда.

Винтовки нет... В револьвере, который он держал в руке, оставалось два патрона; второй револьвер полностью заряжен, и у него еще был патронташ на поясе. Всего примерно полсотни патронов.

Мысли как будто туманились, и он понял, что, видимо, ранен серьезнее, чем думал. Сперва надо найти место, чтобы спрятаться... он остановился, оперевшись на ствол дерева, где его почти невозможно было увидеть, и попытался подумать.

Где же тут можно спрятаться?

Кто-то из них останется жив... или нет? Он был уверен, что Малыша убил - но тот сам напрашивался.

Теперь выстрелы позади умолкли, рычания тоже не было слышно. Он прошел чуть дальше, а потом припомнил большое поваленное дерево, которое видел сегодня, пораньше. Он добрел туда, забрался под дерево и залег.

"Но долго оставаться я здесь не смогу, - размышлял Джетро, пересиливая туман в голове. - Надо вернуться, разобраться, что случилось, и найти еду. Еще придется где-то развести костер, согреть воды и промыть рану. Ожог от первой пули - это ерунда, но вот вторая зацепила меня по-настоящему, теперь уж ясно..."

Он лежал и чувствовал, как становится мокрой спина.

Должно быть, он забылся, потому что чуть позже открыл глаза и увидел, что небо сереет. Это еще не был рассвет, но утро близилось. Он лежал на спине и, наверное, это остановило кровотечение... но все равно двигаться надо будет осторожно.

Осталась ли пуля в теле? Он осторожно ощупал себя там, где могло быть выходное отверстие, но не нашел ничего. А потом пальцы наткнулись на твердую шишку под кожей... сломанное ребро? Пощупал еще раз.

Это пуля... он не мог как следует ощупать ее, не мог увидеть, но был уверен, что это пуля.

Джетро осторожно выполз из-под дерева и выпрямился, помогая себе руками. Спина как будто одеревенела, может, из-за запекшейся крови... Он присел на колени и поднял запасной револьвер; потом, привалившись к дереву, вставил патроны в пустые каморы барабана.

Мысли были удивительно ясными, но мозг работал как-то замедленно - слишком замедленно...

Внезапно он увидел между деревьев, что его мустанг пасется на лугу у речки. По соседству бродили еще несколько лошадей, и по крайней мере одна из них - под седлом.

Он пробрался через заросли, чтобы поглядеть на лагерь. Там все было тихо и неподвижно. Он различал предметы, но не цвета. Солнце выйдет через несколько минут... Джетро терпеливо ждал, не сводя глаз с лагеря.

"Зик Роллс... что же с ним-то сталось? Не так и плохо было б, если бы его задрал гризли. Гризли вот так, в двух шагах - это не шутка... а этот был здоровенный, и весу в нем небось фунтов восемьсот, а то и все девятьсот.

Если этот гризли добрался до Зика, то, может, у Джули и Зеба осталось в жизни на одну неприятность меньше. Он весь подлый, насквозь... даже родственника готов убить. А это уж совсем последнее дело, даже для такого скунса вонючего, как Зик Роллс.

Так, а теперь еще тот старик... второй номер. Уж если кто и мог выбраться из такой передряги, так это он. Все время держался в сторонке и в темноте..."

Понемногу светало. У Джетро пересохло в глотке, болела голова. Обязательно надо отдохнуть и перевязать рану. Да, шошоны. Была у них какая-то целебная трава... или это были пима (Пима - группа индейских племен, населявших преимущественно юго-запад нынешней территории США: папаго, невоме, опата, тарахумара, каита, кора, уичоли, тепекано, тепехуана, кио.)? Он не мог вспомнить...

Он двинулся к лагерю - чистая бойня, как будто ураган здесь пронесся.

Первым ему на глаза попался Рыжий. У него пол-лица было снесено могучим ударом когтистой лапы. Жестоко искалеченный Рыжий лежал там, где упал... должно быть, и нескольких минут не прожил.

И Малыш мертвый. Пуля Джетро прошила его насквозь - прямо через сердце прошла, судя по виду.

Джетро, держась поближе к деревьям, медленно огляделся.

Еще двое... ну, так где же они? Он напряженно вглядывался в темноту под деревьями, но не видел никого, кроме тех двух мертвецов - на них падал слабый утренний свет.

Джетро сказал себе, что надо перевязать рану, потом садиться на лошадь и ехать к Харви. Он только подумал об этом - и понял, что ему не хочется возвращаться. Он приехал сюда, чтобы здесь остаться... так тому и быть...

Свет медленно просачивался сквозь кроны деревьев. В кустарнике у речки пели птицы, где-то подальше в долине протрубил лось. Медведя - ни следа...

Вьюки с припасами разбросаны, один разорван. А по том он увидел свой "Винчестер", опертый о дерево, и шагнул туда.

Он уже почти коснулся винтовки, как вдруг сзади по слышался голос:

- Так я и думал, что это сработает.

Джетро все еще держал в правой руке запасной револьвер. Рука была опущена вдоль тела, так что был шанс, что 3 и к револьвера не видел. Это ведь был именно Зик.

- Бери лошадь, - сказал Джетро, - и уезжай отсюда. У тебя нет причин меня убивать.

- Ты напустил на нас этого медведя. Ты это нарочно сделал... родственник.

Джетро ничего не сказал. Говорить ему было нечего - и как-то неинтересно. Он снова прищурился, вглядываясь в темноту, - пытался найти Зика Роллса.

- Конечно нарочно, - сказал он наконец, чтобы заставить Зика заговорить снова. - Я знал, что он там. Но вы-то ведь решили меня убить...

Он прочистил горло.

- Бери лошадь и уезжай отсюда, - повторил он снова.

Почему же Зик не выстрелил, если собирался? Джетро ждал, но больше не услышал ни звука.

Над вершиной горы показалось солнце, ярко засиял снег вдоль дальнего гребня, просто глаза заболели.

Он сел на землю, прямо там где стоял, держа револьвер на коленях. Неожиданно грохнул выстрел, и Джетро мгновенно выстрелил в ответ. Потом выстрелил еще раз, и еще.

Тишина...

У этого выстрела был странный звук.

Джетро поднялся на ноги, цепляясь за дерево, и с револьвером наготове побрел через полянку. Зик Роллс сидел, опираясь на поваленное дерево. Мертвый. Ствол револьвера почти упирался в землю - видно, пальцы спустили курок в предсмертном судорожном сокращении мышц.

Гризли хорошо справился со своим делом. Одна нога у Зика была страшно искалечена, на земле под ней расплылось темное пятно. Левая рука неестественно искривлена - очевидно, сломана. Обе пули Джетро попали в цель, вот только стрелял он уже в мертвого человека.

Он развел костер и поставил на огонь кофейник. Подобрал свой "Винчестер" и положил рядышком. Набросил на плечи одеяло - после долгой ночи его познабливало. Он собирался выпить кофе, чтобы хоть немного прийти в себя, а потом заняться своей раной. Надо извлечь пулю... а после промыть и перевязать рану.

Он глянул в сторону речки. Лошади учуяли огонь и двинулись вверх по склону, направляясь в лагерю. Джетро слышал, как булькает, закипая, вода в кофейнике, и вспомнил, что надо насыпать кофе.

Он подбросил в костер дров. Потом снял с огня кофе и плеснул в кофейник немного холодной воды, чтоб осела гуща. Когда он наливал кофе в кружку, рука у него дрожала. Он поднял кружку обеими руками и попробовал кофе. Никогда в жизни не пил он ничего вкуснее...

Теперь солнце стояло уже над гребнем, но пока что оно его не особенно согрело. Он выпил еще немного кофе и осторожно поставил кружку.

Поднял глаза, пытаясь сквозь туман разглядеть своего мустанга.

Туман?..

И тогда он понял, что умирает. Почему-то эта мысль не особенно обеспокоила его. В конце концов, все умирают рано или поздно.

Внезапно он засмеялся.

- А все равно я вернулся сюда, - сказал он вслух, - хоть только для того, чтобы умереть.

Он попытался снова наполнить кружку, но рука не смогла удержать кофейник, он свалился.

- Может быть, как раз для того, - сказал он вслух.

И тут почувствовал в себе холод.

"Я умираю... но разве умирает на самом деле человек, после которого кто-то остается? А после меня остается Джули... да, и Зеб Ролингз, и их потомство".

- Джули! - позвал он вслух. - Джули...

И умер.

Старый преступник подождал еще несколько минут, а потом спустился со скалы и не спеша пошел к деревьям. Огляделся по сторонам, поднял кофейник и начал было наливать кружку умершего, но передумал, бросил ее и поискал свою собственную.

Наполнил свою кружку и, не садясь, выпил кофе. Задумчиво посмотрел на Джетро.

- Ты один стоил всей этой шантрапы, - сказал он вслух.

Он поставил кружку и обошел лагерь, собирая оружие. Потом тщательно обшарил карманы каждого, не трогая ничего, кроме денег. Деньги он отправил к себе в карман, оружие и боеприпасы увязал в тючок, а потом спустился на луг и поймал оседланную лошадь.

Он отвел лошадь к опушке рощицы и привязал тючок с оружием за седлом - каждый ствол можно было обратить в деньги. Перебрал припасы и приготовил пару вьюков. Потом сел на лошадь, проехал вдоль речушки и заарканил двух вьючных лошадей. Вернулся к лагерю и нагрузил их.

Теперь оставалось только одно дело. Он снял с седла подпружные кольца и, нагревая их докрасна на костре, выжег на стволе дерева имена:

ДЖЕТРО СТЬЮАРТ - 1883

ЗИК РОЛЛС - 1883

РЫЖИЙ ХАРТ - 1883

МАЛЫШ - 1883

Бросил на землю кольца и поднялся в седло. Нашел едва заметную тропку, ведущую через скалы, недалеко от того места, где он прятался, и тронулся в путь.

В полдень он остановился на первом гребне и оглянулся назад. Долина лежала под солнцем тихая и спокойная, речка протянулась по зеленому серебряной ленточкой...

- Нет, я назад не возвращаюсь, - сказал он.

Глава двадцатая

Здание станции было разделено на два помещения. В одном сидел железнодорожный агент со своим телеграфным ключом и билетами. Его комната соединялась окошком с залом ожидания, где вдоль стен стояли скамейки, а посредине - пузатая печка. Зал ожидания имел размеры двенадцать на четырнадцать футов и был явно слишком велик для этой захолустной станции.

Несколько громадных тополей укрывали тенью станцию и клочок травы вокруг нее. Их листья без устали лопотали и терлись друг о друга бледно-зелеными изнанками. Зеб Ролингз уже привык к этому звуку, он ему нравился.

Джули расстелила на траве клетчатую скатерть и накрывала завтрак. Зеб привалился к стволу тополя и подремывал.

Дети бегали вокруг и все посматривали вдоль путей в ту сторону, откуда должен был появиться поезд. Ева, которой было пять лет, помогала матери. Семилетний Лайнус и девятилетний Прескотт играли в индейцев среди деревьев.

- Ты хоть видел это ранчо? - спросила Джули.

- Нет, - ответил Зеб, - но я как-то проезжал через те места. Зеленая трава высотой до стремени по всей долине. Тебе там понравится, Джули.

- Мне там понравится, даже если травы совсем не будет.

Прескотт успел взобраться на дерево и завопил оттуда:

- Эй, па, смотри!

Они посмотрели и увидели Лайнуса - он висел на ветке, держась одной рукой, а другой рукой стискивал себе горло; язык у него торчал наружу - он изображал повешенного.

- Лайнус! А, ну, слезай оттуда! - приказала Джули.

- Он - Билли Кид, а я его повесил, па, - объяснил Прескотт.

- Билли Кид не был повешен, Прес, - поправил Зеб. - Его застрелил Пэт Гарретт. Два года назад, в начале июля.

- На всю Территорию осталось только одно дерево, на котором людей вешали, - раздраженно сказала Джули. - Лучше бы его спилили.

- Оно еще может понадобиться, - заметил Зеб.

- Зеб Ролингз, ты чертовски хорошо знаешь, что больше никого не линчуют. Даже конокрадов.

- Но это красивое дерево, Джули, и оно дает много тени. А тень. в этих краях - большая редкость.

- Это - тень убийства.

Дети снова побежали к путям высматривать поезд, и Джули повернулась к Зебу.

- Ты никогда не думал о моем отце? Я имею в виду, что с ним сталось.

- Твой отец, - сказал Зеб, - был человеком, который крайне редко ошибался. Что бы с ним не случилось, это произошло, когда он делал правое дело. И тот, кто оставил это оружие в почтовой конторе, тоже так думал.

- Зеб!

- Что?

- Ты что-то знаешь, а мне не рассказал?

- Да рассказывать нечего. Он вместе с оружием оставил записку. - Зеб вынул записку из кармана. - Я все собирался тебе ее показать - только не много из нее понять можно.

Он развернул сложенный обрывок грубой оберточной бумаги. На ней было написано:

"ПОГИБ, КАК МУЖЧИНА: ДОЛИНА ЛАМАР, ВАЙОМИНГ."

- И больше ничего?

- Портер Кларк в то утро поднялся рано и видел всадника, проезжавшего через город. Он узнал этого человека и решил, что мне надо знать, что он тут объявился... Зеб Ролингз задумчиво смотрел вдаль - там подрагивал нагретый воздух.

- Это старый преступник... один из того необузданного племени, что орудовали в Кастрюльной Рукоятке (Кастрюльная Рукоятка - узкий участок территории одного штата, врезающийся в территорию другого штата; здесь имеется в виду Техасская Кастрюльная Рукоятка.) вместе с Голландцем Генри, сражались в коровьей войне в округе Линкольн, в междоусобице Хорреллов и Хиггинзов - везде он руку приложил.

- Ты его видел? Ты думаешь, это он оставил оружие?

Зеб пожал плечами.

- Кто знает? Может, это случайное совпадение.

- Папа! - закричал Прескотт от путей. - Идет! Я слышу, поезд идет!

Зеб прислушался и услышал далекий свисток. Встал, помог подняться Джули.

- О, Господи, надеюсь, мы понравимся твоей тетушке, Зеб.

Он улыбнулся ей.

- Джули, и что это ты такое говоришь? Да был ли такой человек, которому ты не понравилась?

Зеб взял ее под руку, и они пошли к платформе, где несколько человек ожидали прибытия поезда. Маленькая Ева потянулась к отцу, и Зеб взял ее на руки.

Вдоль путей прибежали мальчики, Джули окликнула их:

- Мальчики! Стойте здесь вместе с нами. Делайте, что вам сказано, а то мы вас никогда больше не возьмем с собой.

Зеб оглядел платформу - и очень аккуратно опустил дочку на землю.

- Па! - заныла она.

- Нет, Ева, побудь пока здесь. Твоему папе надо кое-что сделать.

Джули быстро глянула на него, но он, казалось, смотрит только на поезд.

Чуть поодаль какой-то неизвестный человек беседовал с железнодорожным агентом, рядом стоял второй незнакомец. У обоих на поясах висели револьверы, но это не представляло ничего удивительного - револьверы были у каждого второго мужчины на платформе.

- Ты хоть помнишь, как она выглядит, Зеб? - спросила Джули.

- Что?

- Твоя тетя Лилит - ты ее сможешь узнать?

Джули посмотрела на него, потом быстро огляделась по сторонам. Ничто вокруг как будто не вызывало тревоги, но она ощутила беспокойство.

- Зеб, что случилось?

- А вот и поезд! - сказал Зеб, и действительно, на станцию втянулся поезд. Большие ведущие колеса паровоза вращались все медленнее. Поезд проплыл мимо них, потом сдал назад, чтобы два пассажирских вагона оказались напротив платформы.

Уголком глаза Зеб видел, как двое незнакомцев, беседовавших с агентом, присоединились к третьему, стоящему чуть поодаль. Все трое внимательно смотрели в его сторону, потом отвернулись к поезду.

Первый замеченный им человек был известным преступником, так что можно было предположить, что и остальные того же сорта. Ни один из этих двоих не был ему знаком, зато манеры их были знакомы очень хорошо; идя за Лайнусом и Прескоттом к вагону, он думал, что может означать их присутствие.

Прескотт и Лайнус замерли на месте, увидев Лилит. Лилит Ван Вален всегда была красивой женщиной, и с годами не утратила красоты. Более того, в ней появилось нечто характерное, что появляется у человека, который что-то собой представляет - не обязательно это богатство, нет, скорее индивидуальность, или положение в обществе... Одета она была во все лучшее, выглядела все еще моложаво, грациозно. Она была элегантна. Ничего такого мальчики еще в жизни не видели.

- Ух, ты! - сказал Лайнус.

- Мэм! Мэм, это вы - наша двоюродная бабушка Лилит? - спросил Прескотт, все еще не веря.

- Если вы - сыновья Зеба Ролингза, тогда так и есть. - Она положила руки им на плечи и заглянула в глаза с подчеркнутой серьезностью, чем мгновенно покорила обоих. - Только не смейте называть меня бабушкой при молодых людях!

- Лилит!

Она посмотрела на Зеба и развела руками.

- Ты, конечно, Зеб Ролингз. Клянусь, вылитый Лайнус! Я бы тебя где угодно узнала, думаю.

Она смотрела на этого высокого, крепкого сбитого мужчину, с теплотой и искрой юмора в глазах. Лилит в свое время пришлось повидать много мужчин в пестром мире границы и, глядя сейчас на Зеба, она чувствовала, как к глазам подступают слезы. Как бы гордилась Ева, если бы могла увидеть сейчас своего сына! И как она счастлива была бы, Ева, с ее сильным чувством семьи, что они собрались все вместе!

- Зеб... Зеб Ролингз! - Она чувствовала, как подступают к глазам слезы, и изо всех сил пыталась сдержать их. - Проклятие, Зеб! Я ведь себе сто раз клялась, что не заплачу!

- Вы еще красивее, чем мама говорила. Позвольте вам представить мою жену Джули.

- Рада познакомиться с вами, - сказала Джули.

- И я рада познакомиться с вами, Джули. Не могу передать вам, как мне приятно.

- Вот это наши сыновья - Прескотт и Лайнус. А это - Ева.

Прескотт схватил ее за руку.

- Пошли, познакомимся с Сэмом!

- Сэм?! - Лилит была поражена.

- Это наш конь! Он, если захочет, может тащить два фургона! Ты не сможешь попасть домой, пока не познакомишься с Сэмом!

Лилит взяла их за руки.

- Прости, - сказала она Зебу. - Придется мне познакомиться с Сэмом. Я хочу быть уверена, что попаду домой.

- По-моему, для нее это значит очень много, - сказал Зеб жене. - Больше, чем я думал.

А потом оглянулся на троих незнакомцев, которые шли к вагонам. Все трое обменялись рукопожатиями с человеком, только что сошедшим с поезда. Зеб Ролингз ощутил, как у него заиграли желваки.

Чарли Гант!..

В этот миг Гант, очевидно, предупрежденный кем-то из троих, повернулся и посмотрел на него. И тут же направился прямо к ним.

Высокий человек с самодовольными и вызывающими манерами, Чарли Гант был яркой фигурой даже на границе, где яркие фигуры - вовсе не редкость. Гант всегда имел слабость к хорошей одежде, он и сейчас был одет изысканно. Ну, а то, что он был вооружен, подразумевалось само собой.

- Маршал! Только не говорите, что вы приехали сюда специально, чтобы встретить меня. Я на это никак не рассчитывал. - Он коснулся шляпы. - И очаровательная миссис Ролингз... Ну, что за удовольствие!

- Идем, Зеб, - сказала Джули.

- Завидую вам, маршал. Красавица-жена, с такими яркими глазами... они ослепляют, как это солнце в небе.

- Зеб...

Зеб Ролингз усмехнулся.

- Ну, Чарли! Вот это сюрприз! Я и не знал, что ты все еще на Территории. Когда мы с тобой виделись в последний раз... ну, у меня создалось впечатление, что ты покидаешь здешние места.

Чарли Гант по-прежнему улыбался, но глаза у него стали мерзкими.

- Ролингз, когда у человека такая прелестная семья, это пробуждает в нем любовь к жизни.

Глаза Зеба Ролингза оставались холодны.

- Ну, ты-то ведь и без того любишь жизнь, а, Чарли?

Гант резко повернулся и ушел; Джули испуганно посмотрела ему вслед и схватила Зеба за руку.

- Ведь это был Чарли Гант, так ведь? По-моему, ты говорил, что он в Монтане.

- Успокойся, не надо тревожиться. Я получу багаж.

Когда он вернулся с ручной кладью, Ганта и его приятелей уже не было. Зеб внимательно огляделся, прежде чем поверить, что они и в самом деле ушли. Имея дело с таким человеком как Гант, никогда нельзя полагаться на удачу и рисковать. Единственное, что можно было знать наверняка, - это что сам он никогда не рискует - сознательно, во всяком случае. Чтобы быть преступником, как Гант, необходимы некие особенные свойства характера и образа мыслей, свойства, которые неизбежно приводят к поражению и к поимке. Одно из них - презрение к людям и к закону; второе - оптимизм. Преступник неизменно оптимистичен. Он должен верить, что весь ход событий обязательно обернется в его пользу; вдобавок к этому он должен иметь непомерное самомнение и твердую убежденность, что всегда сможет перехитрить закон. Много раз приходилось Зебу слышать насмешливые заявления преступников: "Я умнее любого шерифа. Распоследним дураком надо быть, чтоб работать за такие деньги, как им платят".

Чего преступники не могут понять - это что они не умнее, чем дюжина шерифов, а то и сотня. Теперь закон - организованная сила. От участка к участку рассылаются описания преступников, между шерифами и маршалами (Маршал - начальник полиции города, шериф - начальник полиции округа (округ - административное подразделение штата).) налажено сотрудничество и взаимопомощь.

Те же самые особенности, которые уводят человека на преступный путь, одновременно и предают его. Презрение, оптимизм и самомнение приводят к беззаботности, а беззаботность прямым ходом ведет к тюрьме - или к смерти.

Зеб взвалил сундук на плечо и двинулся к повозке. Сейчас мальчишки по всей стране, думал он, играют в Джесси Джеймса (Джесси Джеймс-жестокий бандит, грабитель и убийца, которого молва и пресса пытались представить благородным разбойником, американским Робин Гудом.) и его банду; а взрослые мужчины, которым стоило бы разбираться получше, рассказывают байки о сокровищах, которые Джесси якобы закопал где-то.

За шестнадцать лет, что они занимались преступлениями, мало кто из банды Джеймса смог обеспечить себе приличное существование; большую часть времени им приходилось скрываться от закона, прятаться по пещерам, сараям, лачугам, жить впроголодь, ходить в лохмотьях, подозревать и бояться друг друга и всех остальных.

Люди много судачат насчет того, что Джессе Джеймса убил один из его собственных людей. Вот только большинству не известно, что сам Джесси уже пристрелил двоих из собственной банды и собирался убить всех остальных.

А насчет того, какие они крепкие и несокрушимые ребята - так в Нортфилде кучка фермеров и городских бизнесменов разнесла их в пух и прах, причем двоих убили в схватке на револьверах. А бандиты Джесси Джеймса убили в Нортфилде всего двоих: невооруженного пешехода, который переходил улицу, не имея представления, что происходит ограбление банка, и банкира, избитого до потери сознания внутри банка, - Джесси пристрелил его, когда удирал.

Несколько человек из банды Джесси Джеймса были ранены, а позже, когда захватили Янгеров - Коула, Боба и Джима, так у Джима оказалось пять ран, у Боба две, а в Коула Янгера попали целых одиннадцать пуль. Чарли Питтс был убит...

Зеб повернулся спиной к повозке и опустил на нее сундук, а потом протолкнул его дальше по доскам и привязал веревкой. Усадил Джули и Лилит на сиденье рядом с собой и поехал в городок, а там - по людной улице к старой, обшитой досками гостинице.

У гостиницы он спрыгнул на землю и привязал лошадей.

- Не хотите ли взглянуть на ваши комнаты, Лилит?

А сам повернулся и пошел вдоль улицы. Джули посмотрела ему вслед, и Лилит перехватила ее взгляд.

- Джули, что-нибудь не в порядке?

- Нет-нет... ничего.

Холл гостиницы был высокий, просторный, со стен смотрели вниз две лосиные головы, над зеркалом была прибита голова антилопы, а за стойкой, высоко на стене, - бизонья голова, огромная и черная.

- Ма! - Прескотт схватил мать за руку. - А можно мы с Лайнусом будем спать на дворе? Можно, ма? В тележке?

- Ладно, - сказала она, - только не бегайте кругом. Сразу укладывайтесь спать.

Зеб Ролингз тем временем дошел до канцелярии городского маршала и зашел внутрь.

- Найдется у тебя минутка, Лу?

- Зеб! Ну, конечно!

Лу Рэмси отложил пачку документов и придвинул Зебу коробку сигар.

- Бери.

- Нет, спасибо.

Рэмси откусил кончик сигары и выплюнул его в сторону плевательницы.

- Чем я могу тебе помочь, Зеб? Давай, выкладывай.

Зеб сбил шляпу на затылок.

- Чарли Гант в городе.

- Что?

- Я видел сегодня, как Гант сошел с поезда. Его встречали три человека.

Лицо Лу Рэмси немного затвердело, он ощутил нарастающее раздражение. Ну почему это должно случиться именно теперь? Как раз когда он навел порядок и может отдохнуть...

- Ты из-за этого ко мне пришел?

- Точно.

- Зеб, мы ни черта не можем сделать с Чарли Гантом. Он - свободный гражданин, и может приезжать и уезжать, когда ему нравится. И еще... - добавил Рэмси, - мы не хотим у себя тут никаких неприятностей.

Зеб не отвечал, и Рэмси тянул дальше:

- Я знаю, чем он промышлял раньше, Зеб... но теперь это уже дело прошлое. Оно стало прошлым с того дня, как его брат Флойд подставился под пулю. Тебе, Зеб, надо было уложить их обоих, но ты, видно, не поспел... и теперь с этим уже никто ничего не может поделать. Все это уже дела прошлые - было и быльем поросло.

- Слушай, Лу, зачем ты сел на это место? Неужели тебе даже не любопытно?

Рэмси угрюмо смотрел в окно. Ему неловко было отказывать. Зеб Ролингз - старый друг и хороший полицейский. Ну, это-то полбеды. Хуже, что могут еще настать времена, когда он сам вынужден будет обратиться к Зебу за помощью. Его городок находится всего в шестидесяти милях к северу, и Зеб управляется там отлично... он славится тем, что никогда не торопится стрелять, а это среди маршалов старого закала редкость, они в работу свою врастали в те времена, когда зачастую было безопаснее сперва выстрелить, а потом уж задавать вопросы.

Зеб держался традиций Билла Тилгмана, Джима Джиллетта и Джеффа Милтона - каждый из них был непревзойденным мастером в обращении с револьвером, но всегда старался дать противнику шанс сдаться. Это были настоящие люди, самые лучшие.

Существовали три основных типа пограничных маршалов. Были такие, как Тилгман, Джиллет, Милтон и некоторые другие, которые всегда давали человеку шанс.

Были другие, типа Хикока (Дикий Билл Хикок - Джеймс Батлер Хикок (1837-1876), знаменитый ганфайтер; был погонщиком мулов, кучером фургона и почтового дилижанса, проводником и следопытом на службе у армии, позже - констеблем, шерифом и маршалом в разных местах. Слава Хикока изрядно раздута прессой.), которые не давали противнику второго шанса. Если человек имел плохую репутацию или если появлялся в городе с намерением затеять неприятности, то за первым же его неосторожным шагом мог последовать выстрел.

И, наконец, были блюстители порядка вроде Таинственного Дэйва Матэра. Если кто-то являлся к ним в городок в поисках приключений, они не сидели и не ждали; они выходили на охоту и стреляли, едва завидев потенциального нарушителя, не тратя времени на следствие и судебный процесс.

Там, где звезду носил Зеб Ролингз, царил закон. Он насаждал его спокойно, уверенно и беспристрастно, не признавая исключений. Он даже несколько раз терял работу, потому что отправлял за решетку набедокурившего ранчера, владельца тысяч голов скота, так же незамедлительно, как если б это был простой ковбой, работающий за тридцатку в месяц.

Но эта история с Гантом... что-то походила она на личную вражду. Лу Рэмси не знал, как там обстояло на самом деле, но опасался, что именно так. А когда человек старается укрепить законность, он не должен допускать, чтобы в дело входили личные мотивы.

- Так что ты от меня хочешь? - сказал Рэмси. - Чтоб я выгнал его из города? Ты ведь знаешь, что я этого сделать не могу. Мы не носим закон в кобуре, Зеб. Больше уже не носим... А кроме того, чем я буду это обосновывать? Что он водит дурные знакомства? Объявлений о розыске на него никто ниоткуда не высылал...

- Чарли был всегда достаточно ловок, чтобы не допускать такого, - ответил Зеб. - Его никогда не удавалось связать с преступлением. Чарли придумывал планы. А проводил их в жизнь Флойд, именно Флойд осуществлял операции.

- А Флойд мертв.

Рэмси пожевал сигару.

- Зеб, времена меняются. Это уже не старые деньки, когда вовсю палили из револьверов. - Он откинулся на спинку кресла. - Банда Джеймса-Янгеров была последней.

Зеб взглянул на него с сарказмом.

- Ты малость отстал от последних новостей, Лу. Еще есть Чарли Гант.

- Вышли мне запрос, и я представлю тебе Чарли Ганта.

Тут открылась дверь, и в кабинет вошел Стовер, помощник Рэмси.

- Лу, они требуют троих охранников для фургона с золотом на завтра.

- Троих? !

- Большая партия. Золота больше чем на сто тысяч долларов. Я бы взял с собой Клея и Симса.

Когда Стовер вышел, Лу посмотрел на Зеба - а тот разглядывал потолок и усмехался.

- Ну, и что ты ухмыляешься? - проворчал Рэмси. - Мы все время вывозим золото отсюда. Иногда большими партиями. Тогда мы назначаем для охраны троих.

- А что происходит после того, как золото загружают в поезд?

Лу Рэмси вскочил на ноги.

- Зеб, не пытайся раздуть из этого историю. Конечно, Чарли Гант в городе... так чуть не каждый преступник в стране крутился здесь когда-нибудь, но мы пока не потеряли ни одной партии золота.

Ролингз поднялся и пошел к двери, но Рэмси окликнул его:

- Зеб...

Ролингз повернулся.

- Я не хочу здесь никаких заварух, - сказал Рэмси. - Мы ведь всегда были друзьями и, как твой друг, я прошу тебя: уезжай из города!

Зеб Ролингз ничего не ответил - просто вышел и спокойно закрыл за собой дверь. На улице он постоял, размышляя. Теперь ему надо думать не только о своей семье, но и о тете Лилит, но отправиться на ранчо, когда тут вот-вот вспыхнет такое... он не сможет спать по ночам, пока Гант в здешних местах. Слишком хорошо знал он этого человека, чтобы поверить, что Чарли все забыл.

Чарли Гант никогда не будет чувствовать себя в безопасности, пока жив Зеб Ролингз - человек, который убил его брата... и, что для Чарли куда важнее, человек, которому известно, что Чарли подставил брата, когда дела обернулись плохо, а сам уклонился от драки, спасая свою шкуру. Если эта история получит огласку, то Чарли не найдет ни одного преступника, который согласится иметь с ним дело... не говоря уже о честных людях...

Зеб Ролингз, глубоко озабоченный, вернулся в гостиницу, машинально отвечая на приветствия знакомых на улице - но мыслями он был далеко. Тем не менее, ничто на улице не ускользало от его внимания - но это уже дело практики. Когда человек проработал маршалом несколько лет, он замечает все, хотя как будто ни на что не обращает внимания.

Он собирался посидеть в гостинице и потолковать с Лилит о старых временах - в конце концов, он много лет почти ничего не слышал о своей семье - но мальчикам хотелось поглядеть на золотую шахту, которую они никогда не видели. Скрывая беспокойство, он согласился пойти с сыновьями к устью ствола - что поделать, он хорошо понимал, как им интересно.

Он знал, что должен оставаться в гостинице, потому что одно правило усвоил давным-давно: если хочешь избежать неприятностей, держись подальше от того места, где они намечаются. А Гант со своими дружками где-то в городе. Но, если он прав в своих догадках и они действительно задумали ограбление поезда, то самое последнее, что им сейчас нужно, - это какие-то неприятности здесь, на месте.

В городе была одна-единственная улица, которая заслуживала имени улицы. Она имела в длину в полмили, и почти на четверть мили была сплошь застроена по обеим сторонам. Дальше улица немного сужалась, дома вдоль нее стояли вразброс, а между ними оставались пустыри.

Улица Постона, названная в честь аризонского пионера, сворачивала за плотно застроенной частью и тянулась вверх по склону к рудничным зданиям и устью ствола. На шахте она кончалась. По одну сторону от дороги располагались конторские здания, за ними - пробирная палата, а позади - здание подъемной машины над устьем ствола. Были тут и другие здания - кузница, склад и длинный навес для хранения леса, идущего на рудничные стойки.

Клеть, в которой спускались в шахту люди, имела сверху большую металлическую бадью, или хоппер, где помещалось пять тонн руды. Когда это сооружение поднимали на поверхность, бадью опрокидывали, и руда ссыпалась в большой бункер, откуда ее потом загружали в рудовозные телеги. Телегу подгоняли под затвор, открывали заслонку, и камень сыпался в телегу, пока не заполнял кузов. После этого металлическую заслонку отпускали, она падала на место и перекрывала поток руды.

Подъемная машина запыхтела и выбросила белое облако пара. Вокруг висели фонари, они уже были зажжены, хотя вечер только начинался.

Лайнус подбежал к кромке ствола, чтобы посмотреть вниз, но Зеб позвал его обратно.

- Стой рядом со мной, - строго сказал он. - Эта шахта имеет глубину тысячу футов. Даже если б у тебя было двести братьев там внизу и они стояли на плечах друг у друга, все равно они бы не достали до верха, - Ты когда-нибудь работал в шахте, па?

- Немного... не в такой хорошей, как эта, правда. Мы добывали бедное золото... утверждали, что его там было много, но я золота так и не увидел. Мы, шахтеры, видели одни только каменные обломки.

- Золото всегда так добывают?

- Нет, при добыче некоторых разновидностей руды используют конвейерные системы - целая куча маленьких бадеек, подвешенных на бесконечной цепи. Но в шахтах такой глубины это нерационально. Такую систему чаще применяют на угольных шахтах. Люди толкают вагонетки с рудой до кромки ствола и выворачивают их в бункер - это такая большая яма, закрытая стальной решеткой. Решетка называется "гризли". Человек, который управляет клетью, заполняет из этих бункеров бадью, находящуюся сверху клети, и поднимает ее на-гора.

В это время из пробирной палаты вышел человек. Пока они добрались сюда, стало уже довольно темно, и он не мог различить лица этого человека... но вот он оказался в круге света под фонарем, и Зеб увидел, что это Чарли Гант. Гант заметил его в тот же миг, помешкал секунду, потом двинулся дальше.

- Мальчики, - предложил Зеб детям, - пойдите в помещение подъемника и поглядите на паровую машину. А я приду за вами через минуту.

Гант подошел к нему.

- Добрый вечер, Ролингз. Маршал сказал мне, что вы с ним разговаривали. Ну, разве это по-дружески?

- Вот уж никогда не думал, что мы друзья.

- Я не напрашиваюсь на неприятности, - сказал Гант, - но если вы хотите решить это старое дело между нами двумя, так я не против.

- У меня нет причин драться с тобой, Гант, пока ты подчиняешься закону и держишься в рамках. У нас с Флойдом возникли разногласия, но в них не было ничего личного - чисто вопрос соблюдения закона. Эти разногласия устранены. И что касается этого дела, мои функции тут исчерпаны.

- Но вы пошли к маршалу.

- Конечно. Я все еще ношу эту штуку, - Зеб постучал пальцем по звезде у себя на груди, - и когда ты появился, у меня возникли подозрения. Только и всего, остальное меня не касается. Это заботы Лу Рэмси. А я не ищу себе приключений.

- Так вы, значит, ищете покоя, маршал? - и тут его тон изменился. - Будет тебе покой, Ролингз... такой, какой ты подарил моему брату.

- Похоже, то, что с ним произошло, тебя ничему не научило, а, Чарли?

- Полегче, маршал. - Глаза Ганта пылали гневом. - Я не стану отпихивать свою удачу.

- Флойд ошибался очень редко... кроме того случая, когда на тебя понадеялся. А ты смылся, целый и невредимый.

Гант сдержался. Зеб Ролингз видел, что он кипит от бешенства, но старается сохранить самообладание, хоть это и стоило ему немалых усилий. Несколько минут он молчал, наблюдая, как бадья с рудой поднимается наверх, переворачивается и снова опускается в ствол.

- Ты мне не нравишься, маршал, - сказал он наконец. - Мне не нравится то, что ты и твоя порода уже сделали с этой страной и продолжаете делать дальше. Когда-то человек чувствовал себя здесь свободным, а теперь едва дышать может.

- Я что-то не замечал, чтоб хоть одному честному человеку от этого были неприятности.

- Когда-нибудь, Ролингз, я вам, всем Ролингзам, нанесу визит. Ты этого визита в жизни не забудешь.

Он развернулся на месте и ушел широким шагом. Зеб выждал минуту и позвал сыновей, которые ждали неподалеку. Только тут он заметил, что оба мальчика держали в руках большие камни. Теперь они их потихоньку бросили. Он усмехнулся, но ничего не сказал.

- Что он имел в виду, па?

- Ничего особенного, мальчики. Но вы же знаете, как женщины тревожатся из-за таких вещей. Я прошу вас, чтоб вы мне дали обещание - только твердое - что нс скажете маме насчет этого ни слова. Обещаешь, Прескотт?

- Я обещаю.

- А ты, Лайнус?

- Конечно, обещаю, и бьюсь об заклад, что я свое обещание сдержу крепче, чем Прескотт!

- Хорошо! Ну, а теперь пошли обратно в город.

Они спускались с горы, Зеб шел легко и с виду беззаботно, но к нему вернулась старая готовность и настороженность. Сейчас у Чарли Ганта на уме кое-что поважнее, чем месть, но успокаивать себя этим нельзя... бывает, что чувства берут верх над рассудком, а Чарли Гант умел ненавидеть.

Зеб шагал вместе с мальчиками, наслаждаясь прохладным вечерним воздухом после дневной жары. Пустыню можно сравнить с горячим человеком: она быстро остывает, как только сядет солнце.

Окна были освещены, по тротуарам прогуливались люди, курили и разговаривали. В дальнем конце улицы несколько детей играли в пятнашки, лошади у коновязи стояли, подогнув одну ногу - ждали. В салунах брякали фишки, слышались голоса картежников.

Зеб отправил мальчиков наверх, а сам еще постоял у крыльца гостиницы. "Жизнь хороша, - думал он, - хорошо, что такие дни случаются, когда удается выбраться из дому и поглядеть на город... Но до чего ж быстро приучаешься нюхом чуять неприятности. Как будто инстинкт какой-то в тебе прорезается... Только в этом городке не я маршал - это работа для Лу Рэмси".

Он вернулся мыслями к винтовке и револьверу, которые оставил неизвестный всадник, и к записке. Если их оставил старый преступник, то это любопытный знак уважения, нечто, выходящее за рамки закона или беззакония.

Конечно, это было в порядке вещей в старые времена, да и сейчас еще в какой-то мере сохранилось. Люди по обе стороны закона знали друг друга - и частенько уважали один другого. Иногда шериф был сам из обратившихся на путь истинных преступников, но это не имело значения. Обе стороны уважали мужество, честную игру, изобретательность и умение.

Сколько раз приходилось ему сидеть в хозяйском доме где-нибудь на ранчо и слушать ранчера, который с восхищением рассказывал, как хитро обвели его скотокрады. А сколько было историй насчет того, с какой ловкостью индейцы воруют лошадей - это у них любимое развлечение.

Вроде того случая, когда солдата отправили пасти эскадронную скаковую лошадь. Он ее вел на веревке, но даже не рискнул привязать к колышку. Так и держал веревку в руках, чтоб уж наверняка была лошадь в безопасности.

День был яркий, солнечный, трава густая и зеленая. Лошадь щипала траву, солдат наблюдал, а потом вдруг внезапно понял, что держит в руках веревку, на втором конце которой ничего нет. Лошадь украли прямо у него на глазах.

Может, он моргнул? Закрыл глаза на минуту, посмотрел в сторону, задумался? Как бы то ни было, лошадь исчезла, и больше они ее не видели.

Мимо него прошел какой-то ковбой, сказал "Добрый вечер", и Зеб ответил. Где-то дальше по улице раздались жестяные звуки разбитого пианино, в ресторане кто-то Уронил тарелку, она разбилась... Зеб Ролингз стоял на крыльце, впитывая покой этой ночи.

Выходит, старый Джетро умер... в долине Ламар. Надо будет поехать туда как-нибудь. Джули говорит, отец часто толковал, что собирается вернуться в те места. Была там какая-то маленькая долинка у истоков Йеллоустоуна, которую ему хотелось повидать снова. Похоже, там это и случилось...

К дверям подошел Прескотт.

- Па! Мама говорит, они ужинать собрались. Ты поднимешься наверх?

- Конечно, сынок.

Они уже сидели за столом, но ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что красивая молодая женщина рядом с Лилит - действительно его жена. Она что-то сделала с волосами, никогда они не выглядели прекраснее. А еще на ней было платье, которого он раньше не видел, - конечно же, из сундука Лилит.

Его на миг будто укололо что-то, когда он подумал, что никогда не мог себе позволить купить ей такое платье. И, видимо, никогда не сможет. Люди многого ждут от своих блюстителей закона, но платить им за это не очень любят.

Он подошел к столу, не глядя на Джули.

- Тетушка Лилит, а Джули скоро спустится? Я хотел...

- Зеб! - перебила его Джули.

- Что? - воскликнул он, притворна изумившись. - Ну, Джули! Я бы тебя ни за что не узнал! Ты никогда не выглядела красивее!

Она знала, что он притворяется, но все равно ей было приятно.

- Тебе, правда, нравится?

- Ну, конечно... спасибо, Лилит. Чувствую в этом вашу сан-францискую руку.

- Женщине на пользу время от времени менять свою внешность - прическу, еще что-нибудь...

- Если это - пример такой перемены, то я с вашим мнением согласен, - сказал он. И одобрительно посмотрел на Лилит. - Зато вы, Лилит, не нуждаетесь ни в каких переменах.

Она задумчиво посмотрела на него. В этом племяннике были черты, которые ей нравились.

- Зеб, на этом ранчо тебе будет предоставлена полная свобода действий, вот только большого капитала у нас не предвидится. Я уехала из Сан-Франциско почти без ничего.

- А у меня вообще никогда не было большого капитала, - сказал он. - Будем справляться.

- Я думала, - сказала Лилит, - что, может быть, окажется необходимым, чтобы ты все свое время посвятил ранчо.

Он засмеялся.

- Ах, вот оно что! Вы с Джули уже ломаете головы вместе: как бы заставить его бросить эту маршальскую службу и осесть наконец?

Зеб посмотрел на них уже серьезно.

- Я бы и сам рад осесть, если бы мог. Люди служат так, как они умеют. У меня недостаточно образования, чтобы создавать законы - единственное, что я могу, это следить за их выполнением. Джули не нравится, что я вынужден носить оружие. Я сниму револьвер, как только смогу - но пока что мирным людям необходимо оружие... пока оно имеется у преступников. Мы не можем отдать всю силу в руки злу.

Он улыбнулся жене.

- Ты будешь рада узнать новость - Чарли Гант уезжает из города.

Глава двадцать первая

Зеб Ролингз поднялся с постели на рассвете - сказалась многолетняя привычка. Гостиничный номер, в котором они провели ночь, был обставлен весьма скромно - один стул, подставка для таза и кувшина с водой, маленькое зеркало над ней и сама кровать - вот и все.

Он всегда двигался тихо - а в это утро одевался особенно осторожно, чтобы не разбудить Джули. Без обуви, в одних носках, он подошел к окну и выглянул наружу.

В этот час улица была обычно пуста, потому что солнце еще не вышло из-за гор. Но сейчас на тротуаре околачивался какой-то человек с сигаретой во рту. Под ногами у него валялось еще несколько окурков - должно быть, он болтался здесь уже немало времени.

Зеб поднял глаза и посмотрел в сторону шахты. Там стоял фургон, рабочие загружали его. Охранник с дробовиком сидел на козлах, поблизости находились еще двое охранников верхом на лошадях.

Человек на улице чуть повернул голову, и тут Зеб узнал его - это был один из тех, что встречали Чарли Ганта на станции. Все становилось на свои места, каждая точная, тщательно спланированная деталь. Такая точная - и такая очевидная...

Зеб прошел к стулу, сел и натянул сапоги. Взял шляпу, пиджак, пояс с револьвером, подошел к двери, осторожно отворил ее и вышел в коридор. В ванной комнате в конце коридора он застегнул на себе пояс, ополоснул руки и лицо, потом надел пиджак.

Все эти действия потребовали какого-то времени, но именно время и было нужно занять Зебу. Сначала надо посмотреть, как там мальчики спят в фургоне... но мысли его были не с ними - он думал о Чарли Ганте и о золоте.

Исходя из своего долгого опыта, он мог почти без ошибок описать каждый шаг, который предпримут бандиты... к примеру, он твердо знал, что на улице будет наблюдатель, который должен убедиться, что партия золота вывезена с шахты и погружена на поезд. Телеграф очень ценен для властей; но не меньше он помогает и преступникам.

Когда он проходил через гостиничный холл, там никого не было, а когда он вышел на тротуар, наблюдатель уже исчез. В дальнем конце улицы Зеб увидел фургон с золотом, едущий к станции, которая располагалась сразу за окраиной города. К тому времени, как фургон доберется до места, либо через минуту-другую после этого, наблюдатель тоже будет на станции - или в таком месте, откуда она видна.

На другом конце улицы, напротив ресторана "Бостон" человек в фартуке подметал тротуар. Солнечные лучи уже проникали между домами, и метла дворника мелькала на солнце.

Проснулись Лайнус и Прескотт, и Зеб посидел с сигарой, пока они умывались под колонкой у платной конюшни.

Издали донесся свисток паровоза... это направляющийся на восток поезд, проходящий незадолго перед появлением западного состава, на котором должны увезти золото. Если что-то можно предпринять против Чарли Ганта, то действовать надо прямо сейчас. Сидя на скамейке у платной конюшни, Зеб раздумывал об этом. Собственно, он уже несколько часов назад пришел к тем же выводам, но сейчас он рассматривал ситуацию в поисках возможных вариантов.

Если Ганту ничто не помешает, он сделает то, за чем приехал, а потом освободится и начнет искать Зеба Ролингза, и пока Чарли Гант жив, ни Зеб, ни его семья не будут в безопасности. Неизбежны случаи, когда ему придется отлучаться, да и так он почти все время будет на пастбищах... а его семья будет оставаться одна, практически беззащитная. И если Гант решит нанести ему удар через семью... что ж, Чарли Гант - как раз такой человек...

Когда Зеб вместе с мальчиками вошел в гостиничную столовую, он увидел там Лу Рэмси - тот сидел вместе с Джули и тетушкой Лилит. Рэмси поднялся с мрачным лицом.

- Вчера вечером меня посетил Чарли Гант, - сказал он. - Мне это не нравится, Зеб.

- Да, ну?

- Он сказал, что видел тебя. И ты пытался затеять ссору.

- Ты в это поверил?

Лу Рэмси посмотрел на него с гневом.

- Зеб, совершенно неважно, поверил ли я. Лучше бы ты улаживал свои неприятности на своей территории. Совершенно незачем тебе устраивать неприятности здесь, у меня. Мне они не нужны, Зеб.

- Больше их и не будет. Гант исчез. Он уехал сегодня утром, еще до рассвета.

Рэмси заколебался - его это известие поразило и разозлило, хотя он и ожидал чего-то такого.

- Один?

- Ты прекрасно понимаешь, что нет. Он взял с собой своих людей, и ты не хуже меня знаешь, что они засядут где-то между этой станцией и Кингменом в ожидании поезда.

Зеб перевел дух, потом продолжал:

- Лу, если бы ты дал мне трех своих помощников... или хотя бы двух. Чтобы они сели вместе со мной на поезд.

- Ролингз, тебе меня не одурачить. Вовсе не ограбления ты боишься. Я знаю, как ты относишься к Чарли Ганту. Все началось в Техасе - в тебе до сих пор сидит пуля, которую он в тебя всадил. Потом была Оклахома, где ты убил Флойда. А теперь вот - наш городок.

Рэмси повернулся к Джули и Лилит.

- Мне очень неприятно, леди, - сказал он. - Уж вы меня извините, но если вам не удастся его остановить, то это придется сделать мне... но он не заставит мою контору ввязаться в эту историю.

- Ты не ел, Зеб, - сказала Джули. - Садись за стол.

Лу Рэмси вылетел из столовой, и Зеб сел за стол. Посмотрел на Лилит, сидящую напротив.

- Простите, тетя Лилит. Мне очень неприятно, что все это случилось, когда вы только приехали.

Официантка подала на стол кофе, а потом принесла завтрак для Зеба. Постепенно напряжение отпускало его. Он искренне симпатизировал Рэмси и вовсе не хотел ссориться с ним, особенно потому, что прекрасно понимал положение маршала. Он ничуть не осуждал Рэмси за его поведение; просто для самого Зеба сейчас такое поведение было невозможным.

- Кто такой Чарли Гант? - спросила Лилит.

Зеб посмотрел на нее с удивлением, но удивило его не то, что она спросила, а то, что он сам об этом не подумал. Да, сказал он себе, может оказаться чрезвычайно важным знать, кто такой Чарли Гант...

В конце концов, а кто такой любой человек? Чарли Гант был игроком. И преступником. Более того, он был братом Флойда Ганта, который был не просто преступником, а ганфайтером.

Странно, если задуматься об этом, как мало ганфайтеров были настоящими преступниками. Некоторые из них стали преступниками потом, может быть из-за изменившегося отношения к ним со стороны общественности или блюстителей закона.

Ганфайтер, или ганмен, фактически не более чем просто человек, который, благодаря необычайной ловкости, координации движений и мужеству умеет лучше обращаться с револьвером, чем другие. Ганфайтер не является человеком какого-то особого типа, если не считать его необычайной способности спокойно смотреть на револьвер в руке другого человека и стрелять в ответ; не должен он обладать и какой-то особенной профессией. Большей частью ганфайтеры были служителями закона, но это скорее являлось результатом их искусства, чем наоборот.

Дикий Билл Хикок был кучером почтового дилижанса и разведчиком на службе у армии. Уайт Эрп, Бэт Мастерсон, Билли Брукс и многие другие были охотниками на бизонов; Клей Эллисон, Пинк Хиггинз и Джон Слотер были ранчерами, Бен Томпсон - игроком, Док Холлидей - зубным врачом, Темпл Хьюстон - юристом. Билли Кид Бонни был бродячим ковбоем и игроком, потом воевал в округе Линкольн, а после окончания этой войны - просто бандитом.

Крис Мадсен был солдатом в нескольких армиях, в том числе во Французском Иностранном Легионе; Бакки О'Нил был редактором газеты, судьей-стажером, директором школы - и шерифом в пограничном округе; многие ганфайтеры раньше были солдатами. Но кем же был Чарли Гант?

- Ваш вопрос, тетя Лили, увел меня в далекое прошлое, - сказал Зеб, - и Лу Рэмси тоже помнит... Вот почему он так раздражен из-за всей этой истории. - Сначала мы познакомились с Флойдом, - сказала Джули, - Зеб встретил его в Кастрюльной Рукоятке, когда они охотились там на бизонов.

- Не то чтоб мы с ним когда-нибудь дружили, - подхватил Зеб, - но ладили нормально. На револьверах мы с ним шли голова в голову, но из винтовки я стрелял лучше. Мы с Флойдом побились об заклад, кто настреляет больше бизонов, и я выиграл. Ничего на этот счет тогда сказано не было, но Чарли это разозлило. Флойд все принял нормально, зато Чарли потерял на этом пари немало денег.

Зеб Ролингз откинулся на спинку стула и смотрел, как ему наливают вторую чашку кофе. Разговоры о старых временах как будто вернули его в прошлое и, взглянув на Джули, он увидел и в ее глазах отблеск воспоминаний.

Хорошие у них были времена после того, как он вернулся из Кастрюльной Рукоятки в Канзас-Сити, где его ждала Джули! Он прилично заработал на охоте, и они тогда жили обеспеченно. Поехали в Новый Орлеан, оттуда на пароходе в Галвестон. Он закупил партию скота, они вместе участвовали в перегоне стада в Канзас, где продали скот с хорошей прибылью. Он начинал думать, что нашел свой путь к успеху.

Но второе предприятие со скотом принесло одни убытки. Началось со стампиды в Нэйшене (Нэйшен - старое название Оклахомы.), когда у них разбежалась половина стада, и закончилось генеральным сражением с кайовами, в котором был потерян весь оставшийся скот, а Ролингз и его три спутника отбивали индейцев трое суток, не имея ни капли воды. Один из них умер, а Зеб вместе со вторым увезли своего товарища, полумертвого, перебросив его через спину единственной лошади.

Из этого путешествия он не привез Джули хороших вестей. Она приехала в Додж-Сити встретить его, и тех немногих денег, что у них оставались, едва хватило, чтобы спуститься по реке и вернуться в Техас. Зеб Ролингз поехал в Остин и вступил в ряды Техасских Рейнджеров (рейнджеры - конная полиция в Техасе; в настоящее время - диверсионно-разведывательные формирования армии США.). Он служил там два года.

Потом он был маршалом в маленьком скотоводческом городке в Западном Техасе, когда снова объявился Чарли Гант. Еще перед тем, как Зеб взялся за эту работу, ему рассказали о заведении Ганта - в этом салуне произошло несколько убийств, и, по крайней мере, два человека, крупно выигравшие в карты, были убиты после того, как вышли оттуда.

Зеб Ролингз пришел туда, посмотрел, послушал разговоры и провел тщательное расследование. А потом какого-то человека ударили ножом и бросили умирать за салу ном. Но он прожил достаточно долго, чтобы рассказать Зебу, что случилось это в салуне и по приказу Ганта - или, по крайней мере, с его ведома.

Доказательств, достаточно убедительных для суда, было не найти, да и суда никакого не было на сотню миль вокруг, так что Зеб отправился в салун и прошел к бару. Чарли сам подошел обслужить его.

- Нет, - сказал Зеб, отказавшись от выпивки. - Я закрываю твое заведение, Чарли.

Чарли Гант только глянул на него. Помолчал с минуту и сказал:

- Не валяй дурака. Не можешь ты меня закрыть.

- Я закрою твою лавочку в двенадцать часов, и это так же точно, как то, что в это время полдень наступит. - Было около десяти утра. - В два часа отходит почтовый дилижанс. Чтоб ты в нем сидел.

Гант засмеялся, но видно было, что ему не до смеха.

- Ты дурака валяешь, Ролингз. Я закрываться не хочу, а силком ты меня не закроешь.

- Если я смогу найти доказательства, что это ты совершал убийства, - тихо ответил Зеб, - так ты покинешь этот город только в кандалах и под стражей. Считай, что я даю тебе шанс избежать виселицы.

Зеб Ролингз никогда не сможет забыть это утро. Он вышел из салуна на освещенную ярким солнцем улицу, не представляя, как ему удастся заставить Ганта закрыть свой кабак.

В одиннадцать часов в городок въехали двое из людей Ганта. Один из них отправился к платной конюшне и занял пост перед входом. Второй, после разговора с Гантом, пришел к конторе маршала, пересек улицу, сел на краю тротуара, свернул сигарету и закурил.

Без четверти двенадцать в канцелярии маршала появился хозяин городского банка и еще несколько горожан с дробовиками и винчестерами.

- Ролингз, если вы решились, так мы тоже с вами. Им хочется драки - ну, так они ее получат.

- Спасибо, - сказал Зеб, - но вы пока посидите здесь в конторе. Дайте мне самому это дело уладить.

Они были разочарованы, и это его не удивило, потому что, как и в большинстве западных городков, мясник, булочник и фонарщик когда-то были ковбоями, ветеранами Гражданской Войны и войн с индейцами, и им постоянно хотелось снова очутиться в седле.

Ролингз вышел через задние двери, проскользнул между двумя зданиями и через боковую дверь проник в пустующий магазин. Оттуда он выбрался на крышу.

Это здание было возведено одним из первых, когда городок только строился и набеги команчей были вовсе не редкостью. Вокруг всей крыши шел парапет высотой в три фута, с бойницами через каждые несколько футов. Некоторые из этих бойниц смотрели на фасад салуна, и Ролингз давно уже заметил, что из них можно бить и по первому, и по второму этажу.

Зеб Ролингз захватил с собой кусок жестяной печной трубы с одним сплющенным концом - вместо рупора. Вот в эту трубу он и прокричал:

- Ну, Гант! Пять минут!

Человек, расположившийся напротив канцелярии маршала, выронил сигарету и завертел головой. Он давно уже нервничал из-за неожиданного подкрепления, собравшегося с дробовиками и винтовками, а теперь был по-настоящему перепуган. Но, куда Он ни глядел, никого видно не было. Внутри салуна засел Гант вместе со своими двумя барменами и тремя крупье - все были вооружены и готовы к бою.

Пять минут все тянулись...

Они закончились с громовым выстрелом бизоньей винтовки Спенсера пятьдесят шестого калибра. Зеб на время отложил свой "Винчестер" ради психологического эффекта - оружие это производило истинно пушечный гром.

Первый выстрел он направил в столб навеса, на который опирался наблюдатель. Тяжелая пуля ударила с чудовищной силой, сокрушила столб и осыпала бандита градом щепок.

Ролингз немедленно повернулся и, выстрелив через другую бойницу, разнес фонарь над вторым наблюдателем, обдав его градом стекла и дождем масла. Оба наблюдателя кинулись искать убежище, и Ролингз подогнал одного из них очередным громовым выстрелом из "Спенсера" - пуля ударила в стену буквально под носом у того.

Теперь Зеб направил винтовку на салун, где засевшие все еще не могли найти его, и начал пристреливаться. Первый выстрел разнес в клочки колесо рулетки, которую Гант привез из-за границы за большие деньги; вторая пуля ударила в стойку бара, за которой мог кто-то прятаться; третья разбила большое зеркало за баром. Последняя расщепила подоконник справа от входной двери.

Очередные семь патронов были приготовлены заранее, и он быстро перезарядил винтовку (Винтовки Спенсера имели размещенный внутри приклада трубчатый магазин с расположением патронов друг за другом по одной продольной оси.). Хладнокровно и методично он продолжал разрушать салун тяжелыми пулями пятьдесят шестого калибра. Он разбивал бутылки на задней стойке и простреливал каждое возможное укрытие.

Когда патроны в магазине кончились, он снова перезарядил винтовку и снова прочесал выстрелами салун от пола до потолка, от стены до стены.

В ответ прозвучал выстрел со второго этажа, но его это не встревожило. Он переходил от одной бойницы к другой, а глинобитные стены вокруг выдержали бы любое попадание, кроме разве что пушечного снаряда.

И наоборот, тонкие стены помещений над салуном не могли бы остановить никакую пулю. Пуля сорок четвертого или сорок пятого калибра пробивает семь-девять дюймов сосны, а его пушка пробьет куда больше. На этой дистанции - меньше шестидесяти футов - пуля "Спенсера" прошьет этот салун от стены до стены, ну, разве что в толстой балке увязнет.

Выбирая все мыслимые места, где человек мог укрыться и все-таки видеть достаточно, чтобы отстреливаться, Ролингз продолжал прочесывать салун винтовочным огнем. Он не собирался подстрелить кого-нибудь, просто хотел показать, что имел в виду именно то, что сказал.

Никто и не был убит, но четверо людей в салуне получили мелкие ранения и все были готовы немедленно убраться из города. Гант уехал, но поклялся возвратиться.

И действительно возвратился через два месяца вместе с двумя наемными стрелками. Время они выбрали удачно - подловили Зеба Ролингза в тот момент, когда он выходил из ресторана "Ай-Экс-Эл". Они поймали его прямо в дверях, и первая пуля опрокинула Зеба, буквально впечатала в стену. Но эта пуля спасла ему жизнь, потому что за ней последовал залп из двухствольного дробовика, который оставил в двери дыру размером с человеческую голову. Хотя Ролингз был ранен, это его не вывело из игры. Он начал стрелять прямо из дверей, а потом сумел выбраться на улицу.

Его первый выстрел убил лошадь, второй задел одного из наемных стрелков. В последующей перестрелке оба наемника были убиты, а Ганту пуля попала в живот - но отскочила от большой прямоугольной латунной пряжки на поясе. Пряжка, точнее бляха, была большая и массивная, и это спасло ему жизнь.

Вторая пуля скользнула вдоль ребра в нескольких дюймах от сердца, и Гант, перепуганный насмерть, удрал из города. Через несколько недель царапины под бляхой исчезли, но шрам на душе Чарли Ганта остался надолго.

В следующем году маршал Соединенных Штатов (Маршал Соединенных Штатов - должностное лицо, обладающее исполнительной и полицейской властью на определенной территории; занимается расследованием преступных деяний, связанных с нарушением федеральных законов.), работавший на Индейской Территории, пригласил Ролингза к себе в помощники - конечно, после того, как он оправился от четырех ран, полученных в этой схватке.

Тут работы хватало. Территория была наводнена преступниками. Некоторых из них покрывали индейцы, изгнанные из своих племен, но большинство были предметом ненависти индейцев. Индейское население восточной части Территории относилось в основном к Пяти Цивилизованным Племенам - это были чероки, чокто, чикасо, крики и семинолы. Большинство из них жили как белые люди. Многие имели образование, многие были ветеранами Гражданской Войны, предки многих воевали вместе с Джексоном (Эндрю Джексон (1767-1845), генерал, седьмой президент США (1829- 1837). Во время англо-американской войны 1812-1814 гг. командовал действиями против индейцев племени крик в Джорджии и Алабаме и многими другими карательными операциями. Получил от индейцев красноречивое прозвище "Острый нож".) - или против него.

Индейцы нравились Зебу Ролингзу, особенно оседжи. Работа доставляла ему радость. Хороший следопыт, привычный к седлу, он заслужил уважение даже среди преступников, за которыми гонялся и которых доставлял в суд.

Именно один из них предупредил его.

Дел Мегжесон был конокрадом, умелым и удачливым. За свою полную приключений жизнь он несколько раз грабил почтовые дилижансы, угнал сколько-то там коров, воевал с индейцами, погонял упряжку на торговой трассе. Он был объявлен в розыск за убийство на Кэбин-Крик, Зеб Ролингз отправился по следам и нашел его.

Дел заметил отблеск света на звезде и потянулся за револьвером. Но Зеб Ролингз остановил его. "Не смей! - сказал он резко, и его приказ отдался эхом в речном ущелье. - Дел, ты у меня на мушке!"

Дел Мегжесон, парень не дурак, замер на месте. Он сейчас был легкой добычей и прекрасно это понимал. Перевел дух и расслабился.

- Я тебя не вижу, - спокойно сказал он, - и голоса твоего раньше не слышал, но в здешних краях только один человек мог бы меня вот так обломать. Ты, видать, Зеб Ролингз.

- Расстегни оружейный пояс, Дел, и дай ему упасть на землю.

Мегжесон с чрезвычайной осторожностью выполнил приказ. Он знал, что неосторожность может стоить ему жизни.

- Проходи к костру, - сказал он. - Кофе поспел, а если ты меня выслеживал, то тебе пришлось ехать долго.

Зеб спрятал револьвер в кобуру, Дел заметил это и улыбнулся. Ему нравились смелые люди, и еще ему нравился тот, кто рассказал ему о пользе сомнений (Польза сомнений - юридическое правило, согласно которому сомнение толкуется в пользу обвиняемого.).

Зеб собрал оружие и сложил его у себя за спиной.

- Конечно, мне стоило бы обыскать тебя, но я поверю тебе на слово. Есть у тебя еще оружие?

Дел заколебался, потом рассмеялся.

- С тобой нелегко, маршал... - Осторожно, двумя пальцами - большим и указательным - он вытащил из-за пояса "Дерринджер" (Дерринджер - крупнокалиберный пистолет небольших размеров, иногда двухствольный; назван по имени оружейного мастера Генри Дерринджера; использовался как потайное оружие.) и бросил его Зебу через костер.

Много часов просидели они у огня, толкуя про Запад, обмениваясь разными историями. И вот на следующее утро, когда они пили кофе, и выложил Дел свое предостережение...

- Зеб, - неожиданно сказал он. - Хочу я тебе дать один совет. Тут, на Территории, вертится Чарли Гант, и он собирается натравить на тебя Флойда.

Всю историю он выложил во время долгого пути на восток, в Арканзас. Братья Гант, которые работали вместе с разными бандами преступников, в конце концов связались с бандой Кэда Пиккета. Чарли был мозгом банды, вместе с Кэдом и Флойдом, но Флойд уже успел печально прославиться в Техасе и в Нэйшене. Его несколько раз объявляли в розыск, за ним числилось одиннадцать убийств, в семи случаях подтвержденных свидетелями.

- Зеб, помни: Флойд - парень быстрый. Чертовски быстрый, а Чарли накручивает его на убийство. Чарли никогда не успокоится, пока ты живой.

- Спасибо...

Помериться силами пришлось раньше, чем он ожидал.

Когда одним прекрасным солнечным утром Зеб Ролингз подъехал к магазину в Богги-Депо, он вовсе не думал о Гантах. Дело у него было простое: найти и арестовать индейца по имени Сандерс, которого разыскивали за убийство.

Зеб остановился в Форте Уошито, и тут кто-то сказал ему, что он может найти этого человека в Богги-Депо. Какой-то незнакомый метис добровольно сообщил эти сведения.

Магазин представлял собой длинное низкое здание с шаткой крышей и навесом от солнца. В кресле у дверей сидел человек, как будто дремал. Лошадей у коновязи не было.

Зеб толкнул дверь, вошел внутрь, и в то же мгновение понял, что попался. Лавочник, незнакомый ему, стоял за прилавком, и лицо у него было белое и напряженное.

Зеб скосил глаза налево и увидел Флойда Ганта, который стоял у небольшого бара в углу. Он опирался локтем на стойку, но правая рука со стаканом виски была всего в нескольких дюймах от рукоятки револьвера. Рядом с Флойдом у бара стоял второй человек, в котором Зеб сразу узнал Кэда Пиккета - по портретам на объявлениях о розыске и вознаграждении.

Тут подал голос Чарли Гант - он находился в дальнем конце помещения, у боковой двери.

- А мы тебя ждали, Ролингз, долго ждали...

Зеб не остановился, а прошел к бару, не обращая внимания на Чарли.

- Привет, Флойд, - сказал он, - я слышал, у тебя много дела последнее время.

Флойд Гант был небольшого роста, но плотный и крепкий. Грудная клетка у него была выпуклая, плечи широкие и мощные. На толстой мускулистой шее сидела массивная квадратная голова, покрытая густыми черными кудрями.

- Ты за мной охотишься? - спросил Флойд.

- Нет. Собственно, мне подсказали, что где-то здесь вертится индеец по имени Сандерс. Знаешь такого?

- Подсказали? - глаза Флойда обшаривали его.

- Да, один полукровка в Форте Уошито мне сказал. Сандерс разыскивается за убийство.

- И на нас, значит, ты не охотишься?

- Я делаю ту работу, что мне поручают, - отвечал Зеб, - а на вас, ребята, мне пока никто ордера не выдавал.

Зеб остановился так, чтобы Чарли не мог выстрелить в него сзади - побоялся бы попасть во Флойда; а если Кэд потянется за револьвером, то должен понимать, что это будет стрельба в упор, в сумятице, когда пострадать может каждый, а то и все вместе. Такая позиция никому не пришлась по вкусу, но только один Флойд оценил тактику Зеба.

Он улыбнулся, показав красивые сильные зубы.

- Сколько тебя помню, ты всегда был сообразительным парнем, Зеб, - сказал он. - Не упустишь случая какой-нибудь трюк провернуть, верно?

- Э-хе-хе... вообще-то да... а вот на этот раз, кажется, упустил. Уж слишком кстати подвернулся этот метис со своей подсказкой. Надо было мне сообразить, что это кто-то на меня закинул крючок с наживкой.

На глаза Флойда как будто набежала тень, - Ну, я бы не стал так говорить, Зеб. На такой трюк любой попался бы... - Он помолчал. - Даже я. Мне бы и в голову не пришло...

И вдруг Зеб Ролингз понял, что Флойд сказал правду. Он не знал. Чарли Гант устроил эту ловушку по своей собственной инициативе.

А Кэд знал? Зеб решил, что знал - уж как-то он занервничал при виде реакции Флойда.

Единственный человек здесь, который точно знает, чего хочет, это Чарли Гант; но Чарли, если не перейдет на другое место, вне игры. Кэд не решится что-нибудь делать, пока Флойд не начнет; а Флойд может вообще не начать, хотя здесь он самый опасный.

- Похоже на то, что это все чистая ошибка, - заметил Зеб, - ошибка, которая может очень дорого обойтись всем, кто в этом деле завязан. Я так думаю, было бы неплохо забыть обо всем, прямо здесь и сейчас.

Чарли Гант расхохотался.

- Когда мы тебя к стенке приперли? По-моему, это довольно глупое предложение!

- Сию минуту, - сказал Зеб, - никто на вас, ребята, не давит. Никто не выдавал ордера на арест кого-нибудь из вас. Но если сегодня что-то здесь случится, у каждого маршала и помощника на Территории будет только одна цель - отправить вас на виселицу.

- Да, ну? - сказал Чарли. - За нами и раньше гонялись!

- Федеральные маршалы? Которых граница штата не может остановить?

Не было смысла разговаривать с Чарли. В этой ситуации ключевая фигура - Флойд, как он решит, так и будет. У Зеба оставался один ход - обратиться прямо к Флойду, стать с ним лицом к лицу и разрушить все их планы. Они поймали медведя за хвост, и Зеб не собирался их отпускать. Если кто-то должен отпустить, так это они.

- Я бы сказал, Флойд, что мы тут все ввязались в историю, в которой кто-то может пострадать и никто ничего не выгадает - кроме Чарли, которому хочется, чтоб меня убили. Я буду рассматривать это как одолжение, если вы сейчас выйдете отсюда, сядете на коней и уедете.

Чарли снова рассмеялся.

А Флойд обдумывал его слова - Зеб это видел. Потом Флойд выплеснул остатки выпивки и поставил стакан на стойку.

- Я думаю, Зеб, это неплохая мысль, - спокойно сказал он. - Я думаю, это очень хорошая мысль.

Стул Чарли с грохотом полетел на пол.

- Флойд! - завопил он. - Ты что, рехнулся? Мы же его поймали! Он же у нас в руках!

- А кому он нужен? - спросил Флойд. - В следующий раз, Чарли, ты сам...

Зеб Ролингз застыл в ожидании. Он не решался отвести глаз от Кэда и Флойда, чтобы посмотреть, что делает Чарли; но в это мгновение Кэд Пиккет по чьему-то сигналу вдруг шагнул назад, и Чарли закричал:

- Кэд! Ты же сказал, что ты со мной!

И Кэд Пиккет выхватил револьвер.

Флойд закричал, но Зеб Ролингз начал действовать. Он схватил Флойда за руку, повернул и толкнул на Кэда - револьвер того выпалил в потолок.

Грохнул револьвер Чарли, пуля просвистела у Зеба над ухом, и тут он увидел, что Флойд поднимается с пола с револьвером в руке. Кэд Пиккет высвободился, его револьвер опускался, и Зеб выстрелил, всадил пулю в преступника, который был прямо у Флойда за спиной, и тогда Флойд тоже спустил курок и одновременно кинулся ему в ноги.

Зеб снова выстрелил, потом повернулся и быстро пустил пулю в Чарли, но тот отпрыгнул назад. Все это длилось какие-то секунды, но все равно Зеб запомнил на всю жизнь, какой был у Чарли вид, когда револьвер полыхнул прямо ему в лицо.

Потом Зеб ощутил удар пули, потом Флойд оказался на ногах и выстрелил в него. Между ними было едва десять футов, когда Зеб выстрелил. Две тяжелые пули сорок четвертого калибра опрокинули Флойда на спину. Зеб всадил обе пули прямо ему в сердце, стреляя в упор. Третий выстрел он послал в череп Флойду, а потом навел револьвер на Кэда.

- Нет! Не-е-ет! - закричал Пиккет.

Зеб повернулся, чтобы снова стрелять в Чарли.

Но Чарли Гант успел удрать - боковая дверь была распахнута настежь.

Вот так оно и кончилось. Пиккета он арестовал. Тот, хоть и был ранен, радовался, что остался жив.

А Флойд был мертв, и, Зеб Ролингз сожалел, что убил его, хоть он и был преступником, сожалел, потому что знал - это Чарли обманом вовлек собственного брата в перестрелку, которой тот вовсе не хотел.

Больше Чарли Ганта на Территории не видели, прошел слух, что он уехал в Монтану - но это было несколько лет назад.

Зеб Ролингз знал: нравится ему это или нет, но он повязан с Чарли Гантом до самой смерти, повязан ненавистью и злобой, засевшей в сердце Чарли.

И вот теперь Чарли вернулся, а Зеб Ролингз везет свою семью на уединенное ранчо, где он - по крайней мере, какое-то время - будет единственным работником.

И не было сомнений, что Чарли Гант это знает.

Глава двадцать вторая

Зеб Ролингз посмотрел на Джули, потом на Лилит.

- Я хочу, чтобы с этим было покончено, Лилит. Я не могу допустить, чтобы мои сыновья росли, постоянно ощущая нависшую над ними угрозу. Что-то в душе у Чарли Ганта постоянно гонит его и не дает покоя.

- А что будет с тобой? - настойчиво спросила Джули. - Что будет с тобой, Зеб Ролингз? Сейчас он оставил тебя в покое, он уехал из города. Мы тоже могли бы уехать, в любую минуту, но ты-то не хочешь уезжать.

- Мне сначала надо сделать кое-что, - тихо сказал он. - Мне придется сделать это, Джули.

- Бывали времена... времена, когда ты гонялся за кем-то, уезжал на недели, а то и на месяцы. Сколько раз случалось, что ты был ранен... как в то лето, когда тебя бросили умирать на Желтом Хребте. Ты бы и умер, если бы кто-то не проехал там случайно... Я никогда не жаловалась, Зеб. Я ничего не говорила. Это была твоя работа, и ты умел ее делать лучше, чем что другое. Но теперь - нет, это не твой город.

- Джули...

- Никто не просит тебя выступить против Чарли Ганта. Не ты сегодня должен охотиться на него. Мы можем уехать хоть сию минуту, а ты не хочешь... Мы могли бы позабыть обо всем этом, Зеб. Могли бы оставить все в прошлом. Мы можем уехать на ранчо, и там мальчики вырастут с чистой душой, не зная всей этой грязи. Времена меняются. Выгляни на улицу - ты увидишь, что теперь совсем мало людей носит револьверы, здесь, где раньше с ними ходили восемь человек из десяти. Лу Рэмси это уже понял. Подумай, Зеб. Неужели это так важно, чтобы именно ты ловил Ганта? Так важно?

- Да.

- Но почему? Потому что между вами старые счеты, которые вы никак не можете свести? Потому что когда-то он подстрелил тебя? Потому что ты думаешь, что не должен бросать дела, не закончив? Из-за твоей гордости, Зеб?

- Извини, Джули...

- Зеб! Опомнись! Я - твоя жена! Я - Джули, ты не забыл? Помнишь времена после нашей свадьбы в Солт-Лейк-Сити, когда ты работал на жиле Комсток? Помнишь пожар в Йеллоу-Джеке и Краун-Пойнте, когда ты часами помогал спасать людей? Разве меня там не было? Разве не была я прямо у устья шахты - варила кофе, держала наготове одеяла, когда ты выбирался наверх?.. Зеб! Так что же теперь?

- А теперь - Чарли Гант. Я заставил мальчиков пообешать, что они тебе не расскажут. Он сказал, что будет охотиться на нас, куда бы мы ни уехали... он намекнул, что сможет нанести мне удар через тебя, может быть - через мальчиков. Он сказал, что найдет нас... Я не могу оставить это просто так, Джули. Я не смогу никуда уехать с ранчо, потому что буду думать, что он заявится, пока меня нет. Он трус, Джули, и потому будет стараться нанести мне удар любым подлым способом... но он может меня достать только через вас... Кажется, я знаю, что он задумал, а если это так, то я сослужу службу закону.

Он резко повернулся и вышел за двери.

- Я думаю, нет на свете существа упрямее, чем мужчина с чувством чести, - сказала Лилит. - Клив был точно такой же.

И положила ладонь на руку Джули.

- Но ты не хуже меня знаешь, что на этот раз он прав; и поверь мне, так - лучше.

На улице затарахтела тележка, тонко позвякивала цепная постромка.

- По крайней мере, - добавила Лилит, - ты будешь ждать его не одна.

Откуда-то примчался Лайнус.

- А куда папа пошел?

- Вышел... ему надо уладить какое-то дело.

- Что-то случилось плохое? - Прескотт поднял глаза на мать. - Это Чарли Гант? Папа его не боится!

- В этом можешь быть уверен, - сказала Лилит. - Мальчики, а вы знаете какие-нибудь игры?

- Ты имеешь в виду, вроде как пятнашки и всякое такое? - спросил Лайнус.

- Или музыкальные стулья? - предположил Прескотт.

- Я имею в виду вроде как покер, - сказала Лилит.

- Покер?

- Пошли наверх, в комнату. Кажется, где-то завалялась у меня колода карт.

- Но мы никогда... мама нам не разрешает играть в карты.

- Это необходимая часть вашего образования, - резко сказала Лилит. - Мужчины, когда доходит до карт, совершенные идиоты, можете поверить женщине, которая была замужем за игроком. Но лучше знать, как это делается, потому что может прийти время, когда вам понадобятся такие знания... Ну, а попозже я вам покажу, как играют те, которые не хотят рисковать - я имею в виду людей, которые хотят исключить из игры случайность и сделать ее верным делом. Клив всегда играл честно, но он был обязан знать, как это делается, чтобы шулера не могли его надуть. По-моему, когда человек знает, что его могут надуть миллионом способов, это у него начисто отбивает охоту к картам. Ну, а теперь давайте сядем, и тетя Лилит покажет вам, как прячут карты в рукаве, что такое "жучок", "гладкий туз", "зеркало", "читатель" и "сдача второй" ("жучок" - используемое шулерами устройство, удерживающее карты под столом; "зеркало" - гладкий блестящий предмет, лежащий на столе, в котором отражается нижняя поверхность сдаваемой карты (иногда использовался шлифованный серебряный доллар с вогнутой поверхностью); "читатель" - крапленые карты; "сдача второй" - трюк при раздаче карт, когда шулер сдает не верхнюю карту, а вторую, а известную ему верхнюю оставляет себе или партнеру.)... Прежде всего надо изучить вероятности. Знаешь, Лайнус, девяносто девять человек из ста, играющих в карты или бросающих кости, за всю свою жизнь так и не выучиваются правильно оценивать шансы. Это дает честному игроку преимущество. Если он умеет правильно оценить вероятность того, что в прикупе придет нужная карта или что он наберет нужные очки, то может выиграть.

- Тетя Лилит, - запротестовала Джули, - ты думаешь, это обязательно рассказывать им?

- Безусловно. А теперь помолчи, Джули, и дай возможность старой леди - о небеса, неужели у меня язык повернулся выговорить такое? - хоть раз вести себя так, как ей хочется... Так вот, ребята, почти все в жизни - это азартная игра. Возьмите, скажем, золотые шахты - мы на этом деле несколько раз делали состояние, и по крайней мере два из этих состояний ушли обратно в землю, когда мы вкладывали их в очередную шахту, пытаясь заработать еще... А я вам не говорила, где мы добыли последнее наше состояние? Из самой первой заявки, что у нас была... ее мне оставил в наследство человек, с которым я, бывало, беседовала, подбодряла и всякое такое. Так вот, он мне оставил эту заявку, мы с Кливом туда приехали - и обнаружили, что она выработана дочиста, ну, мы ее и бросили. А через несколько лет, когда мы разорились, Клив как-то подумал о ней, и вспомнил, что видел там точь-в-точь такую формацию пород, как в одной из лучших шахт на жиле Комсток... Когда мы в первый раз увидели этот участок, все искали золото - только о золоте они могли тогда думать, а на Комстоке все время лезла под ноги эта черная порода. В конце концов нашелся человек, который исследовал ее, и оказалось, что камень" который все проклинали и выбрасывали в отвалы, - это серебро! Ну, в общем, вспомнил Клив эту формацию, вспомнил, что в отвале была черная порода, и мы вернулись туда. Истратили все, что у нас оставалось, на бобы, солонину и маленький мешочек муки. Мы сами разрабатывали этот участок, надо было набрать достаточно руды для отправки. Клив. начал копать там, где заметил эту формацию, а потом нашел немного пороха, который остался от старых работ, и использовал его. Он набрасывал руду в тачку, а я ее вывозила наружу. Я вывозила по пятьдесят-шестьдесят тачек в день, готовила еду, стирала... но мы все-таки добыли черт знает сколько тонн этой руды и отправили ее. Конечно, это было серебро, и мы хорошо заработали!.. Ну, ладно, Лайнус, смотри сюда. Вот так надо держать колоду, чтобы сдавать снизу, а самую верхнюю карту выдвинь немного за край колоды, и сдвигай ее назад, когда вынимаешь нижнюю карту. И вот что еще запомни. Умный игрок никогда не выделывает никаких чудес с колодой - оставь это для фокусов. Это даже полезно - выглядеть этаким неуклюжим, вот так примерно...

***

Зеб Ролингз шагал вдоль широкого прохода между двумя рядами стойл в платной конюшне. Его фургон, нагруженный домашними пожитками, стоял перед одним из стойл. Зеб поднял крышку длинного, узкого ящика, привязанного к борту, и вытащил оттуда чехол с винтовкой. Вынул "Винчестер" из чехла и начал вставлять в магазин патроны.

В дверь у него за спиной вошел Лу Рэмси, и Зеб оглянулся на него.

- Я заберу у тебя эту винтовку, Зеб, - сказал Рэмси.

Зеб посмотрел на него, но не повернулся, чтобы отдать винтовку. Просто вставил в магазин очередной патрон.

- И твой револьвер тоже.

- Извини, Лу, но я не могу тебе подчиниться.

Лу Рэмси откинул полу пиджака и положил руку на рукоятку револьвера. А вторую руку протянул к Зебу.

Зеб показал на руку, сжимавшую револьвер.

- Я думал, ты больше не пользуешься этой штукой.

- Я ею воспользуюсь, если буду вынужден. И лучше б ты меня не заставлял ею воспользоваться.

- Лу, - тихо сказал Зеб, - сейчас я выйду отсюда, и эта винтовка будет со мной.

- Чтобы убить Гранта.

- Может быть... а, может, это я буду убит. Ты ведь именно так и думаешь, не правда ли, Лу? Что тут вопрос простой - или он, или я, чисто личное дело. Ну, оно может так обернуться. Если я осяду вместе с семьей, а он начнет на меня охотиться... а он точно начнет - он мне это почти что прямо сказал... Так оно и случится, если только я не остановлю его сегодня, не поймаю на горячем, прямо во время нарушения закона. Тогда это будет дело закона - убрать его подальше и надолго. Закона, Лу. Но без твоей помощи у меня мало шансов.

Лу медленно вытащил револьвер.

- Давай сначала винтовку.

Зеб протянул было к нему винтовку, но в последний миг резко взмахнул стволом. Удар пришелся Рэмси в висок, и он рухнул, как подкошенный.

Зеб быстро повернулся и вышел из конюшни.

Паровоз уже свистел, приближаясь к станции, и он не стал терять время.

Он знал, что ему надо сделать, и знал, как трудно будет сделать это в одиночку. Он купил билет и сел в поезд, как только тот остановился. Торопливо нашел свободное место, нырнул на сиденье и накрыл лицо газетой, как будто спит.

"Если Лу появится достаточно быстро, он меня остановит, и на этот раз я уже не удеру, у меня больше рука не поднимется оказывать сопротивление..."

Зеб ценил Лу очень высоко... и очень хорошо понимал, как ему трудно.

Он ждал с пересохшим горлом, ловя каждый звук в вагоне и снаружи, на платформе. Каждый торопливый шаг, каждое едва заметное движение заставляли его думать, что он раскрыт и в следующее мгновение газета будет сорвана с его лица.

Неожиданно вагон дернулся, паровоз пыхнул и выплюнул струю пара, большие ведущие колеса начали медленно поворачиваться. Он услышал топот бегущих ног по платформе, кто-то запрыгнул в поезд. Зеб остался там, где был, по-прежнему с накрытым лицом.

Колеса стучали все чаще; впереди пыхтел паровоз, постепенно набирая скорость... протяжно прозвучал свисток.

Только когда поезд набрал скорость, Зеб убрал газету и огляделся вокруг, разыскивая Рэмси или кого-нибудь из людей, которых он видел с Чарли Гантом.

Не меньше часа поезд будет пересекать дикую равнину с редкими выемками на тех участках, где линия прорезала холмы. Ни разу он не замедлит хода, не будет ни одного места, где грабители смогли бы остановить его.

Зеб вынул из кармана сигару и раскурил ее. Это была единственная роскошь, которую он себе позволял. Сел обратно на свое место и начал думать об участке железнодорожной линии, лежащем впереди. Он знал здесь каждый фут, и мысленно оценивал все возможные места...

Но, в конечном счете, не так уж важно, где они остановят поезд. Независимо от этого придется вступить в схватку с ними. Однако, более чем вероятно, что это случится в горах.

Поезд, как обычно, состоял из локомотива с тендером, багажного "экспрессного" вагона, одного пассажирского, двух открытых платформ и служебного вагона. Одна платформа была загружена свеженапиленными бревнами, вторая - бухтами колючей проволоки. На платформе с колючей проволокой находилась вспомогательная паровая машина - "донки" (Донки - по-английски "осел"; это жаргонное название вспомогательного двигателя перешло в русскую морскую терминологию в форме "донка".).

Подошел проводник, чтобы забрать билет, Зеб поднял на него глаза.

- Сколько людей в служебном вагоне?

- Всего один. Тормозной кондуктор.

- Он вооружен?

- А зачем ему оружие?

Проводник взглянул на звезду у Зеба на жилете.

- Вы опасаетесь неприятностей?

Зеб Ролингз сел ровно.

- Да. Опасаюсь. Вы знаете, что везете?

- Конечно.

- Так вот, многие другие тоже знают. Слишком многие.

- Я не хочу, чтобы пострадали пассажиры.

- И я не хочу, да только защиты для них в этом вагоне никакой нет.

- Может, за спинками сидений? - предположил проводник.

Зеб глянул на него неодобрительно.

- Видно, что в вас никогда не стреляли из револьвера сорок четвертого калибра. Пуля запросто пробьет Спинки четырех, а то и пяти сидений, пока застрянет. А, может, и больше.

Он встал и медленно пошел по вагону, разглядывая каждого мужчину в поисках знакомых лиц. Конечно, с Грантом могли работать люди, которых Зеб никогда не видел, а не только те, которые встречали его на станции. Любой человек в поезде мог оказаться одним из них.

Зеб взял винтовку, прошел по вагону вперед и перебрался на площадку багажного вагона. Дверь была не заперта, он вошел внутрь - и увидел глядящий ему в лицо шестизарядный револьвер в умелой руке маршала Лу Рэмси. На голове у него была повязка. За спиной у него Зеб увидел Стовера, Клея и Симса.

- Ты уж прости, Лу.

- Ладно, - раздраженно ответил Рэмси, - в конце концов, это заставило меня оказаться здесь, разве не так?

Глава двадцать третья

Чарли Гант направился к лошадям и проверил копыта у каждой по очереди. Это были великолепные лошади, тщательно отобранные по резвости и выносливости, но главное - по резвости. При отходе первый бросок будет очень важен - чем больше расстояния смогут они оставить между собой и местом преступления, тем лучше.

Он спланировал каждую деталь ограбления с бесконечной тщательностью, и лошадей проверили в деле, чтобы узнать, чего можно от них ожидать. Им предстоит сначала трехмильный бросок на полном скаку, потом полмили рысью, полмили шагом, а потом короткий рывок. Участок, где лошадям придется идти шагом, проходит по лесу, и всадники будут двигаться раздельно, хотя и в пределах видимости, а потом они сделают короткий рывок через открытое место до следующей рощицы.

Через час после начала отхода их будет ждать подстава - сменные лошади. Седла, которыми люди будут пользоваться на первом этапе, все ворованные, их бросят вместе с ворованными лошадьми. Пересев на других коней, они въедут в ручей и будут двигаться по воде чуть больше мили. Дно у ручья песчаное, серьезных препятствий по дороге нет. Такой маршрут заставит погоню потерять время на поиски места, где они выедут на берег, а выедут они по песчаной промоине, где от копыт останутся лишь углубления в песке, но не четкие следы, которые можно опознать. Выезжать из промоины они будут по отдельности, в разных местах, чтобы еще больше запутать погоню. Через три часа они снова сменят лошадей, на этот раз времени уже будет достаточно, чтобы перебросить седла.

На следующий день после ограбления, в полдень, они будут сидеть за обеденным столом на ранчо более чем в сотне миль от места преступления, да еще в другом штате, с друзьями, готовыми присягнуть, что они не покидали ближних окрестностей.

По всему маршруту есть несколько водопоев - некоторые из них известны одному только Ганту; раньше знали о них еще считанные индейцы, но они давным-давно умерли. Не зная этих водопоев, любая погоня провалится. В одном месте, где на некотором расстоянии водопоев не было, он приготовил тайники с водой, чтобы напоить коней.

План был защищен от всяких неожиданностей.

И теперь, сидя недалеко от путей, Гант снова повторил своим людям весь маршрут, чтобы быть уверенным, что каждый все понял. План безукоризненный; даже если не все пойдет, как намечено, если кого-то из них отрежут преследователи, ему просто надо будет воспользоваться другим укрытием, не менее надежным.

Каждый из пяти человек, отобранных им для участия в нападении на поезд, был в розыске за убийство.

- Если начнется стрельба, - инструктировал он их сейчас, - стреляйте так, чтобы убить. Если у кого-то соскользнет маска, убивайте каждого, кто окажется достаточно близко, чтобы увидеть лицо.

- А как насчет охраны?

- Охранника зовут Клей, в вагоне он будет один. Дверь в том конце вагона, что ближе к пассажирскому, будет заперта, а та, что со стороны тендера, будет еще и закрыта на засов. Скоба засова на той стороне, что обращена к пассажирскому вагону, поломана, и ее не починили. Ну, а дверной замок можно разнести одной пулей - так мы и войдем... А теперь запомните: когда мы доберемся до реки, переправляться будем ниже Каньона Пирамиды; как только окажемся на другой, стороне, обрежем канат и пустим паром по течению. Но я уверен, что мы оторвемся от погони задолго до этого.

- Так здорово звучит, что поверить страшно, - сказал с восхищением. Дженкс. - Ни разу не видел, чтоб дело было так тщательно спланировано.

- Поработаешь со мной, - коротко ответил Гант, - увидишь, у меня все дела так планируются.

Он выбрался из лощинки, где они ожидали, - еще раз посмотреть на железнодорожную линию. Завал из бревен и камней заставит машиниста остановить паровоз, тут они и окажутся в поезде, без всякого труда.

Он снова перебрал в уме каждый шаг, пытаясь найти слабое место, которое он мог пропустить раньше. Но слабых мест не нашлось.

Дженкс, Индеец, Чарли, Цыган Уэллс и Айк Филлмор уже работали с ним раньше. Новый человек только один - Лунд, но этот имел больше опыта, чем любой другой. Беспокоиться, было не о чем. Но тогда что же его тревожило?

Зеб Ролингз.

Этот человек приносил ему несчастье, самое черное невезение; каждый раз, когда их дорожки пересекались, дело оборачивалось скверно. Ролингз стал для него чистым наваждением, и его надо убить уже за это одно, даже если б не было никаких других причин.

Но сначала - его жену и детей.

Ролингз должен видеть, как они умирают, и знать, что ничего не может сделать, с ума сходить от собственного бессилия... Гант задумчиво перебирал людей, которые сейчас были с ним. Только Лунд и Индеец Чарли годятся, чтобы взять их с собой на это дело.

Он раздраженно сплюнул. Его зло брало, когда он вспоминал, какое испытал потрясение, когда на станции, едва повернувшись, увидел Зеба Ролингза. Он и понятия не имел, что тот в Аризоне, потому что после схватки в Богги-Депо уехал с Индейской Территории, отправился на север и несколько месяцев жил тихо, работая на железной дороге в Дакоте.

Гант сидел без дела в Джимтауне, крохотном городишке на Северной Тихоокеанской линии, когда к нему заявился Лунд и рассказал о перевозках золота. В Дедвуде их поджидал Дженкс, а Филлмора они подобрали в Шайенне по дороге на юг.

Они тщательно избегали всех знакомых мест и прибыли в Аризону с другой стороны, из Калифорнии, после того как съехались все вместе на маленьком ранчо, принадлежавшем Индейцу Чарли. Никто их не видел, никто не знал, кто они такие; и тут вдруг они наткнулись ни на кого другого, как на Ролингза...

Гант поднял глаза от завала и внимательно посмотрел на голые мрачные горы по другую сторону. Именно через эти горы им скоро ехать, потому что в полумиле отсюда они пересекут железнодорожную линию и углубятся в холмы.

Ролингз! Ганту никогда не забыть того дня в Богги-Депо, когда Ролингз стоял и стрелял так хладнокровно, будто в тире. Гант готов был поклясться, что никто - вообще никто на свете - не может опередить в стрельбе его брата. Ни Хардин, ни Хикок, ни Эллисон, ни один из них...

Он посмотрел на часы. Пора.

Вернулся к лагерю.

- Загасите костер и садитесь на лошадей.

Само ограбление обговаривать не было нужды, они уже это сто раз обсудили. Он повернулся к Филлмору.

- Ты только не забудь, Француз, перекрыть служебный вагон. И если тормозной кондуктор начнет дергаться, пристрели его на месте!

Где-то далеко засвистел паровоз.

Они сели на лошадей, проверили снаряжение. Чарли Гант двинулся впереди всех вниз по склону, к завалу.

Выемка здесь была узкая, и, устраивая завал, они постарались придать ему такой вид, будто сполз один из склонов выемки. Осматривая хаотичное нагромождение бревен и камней, Чарли Гант подумал, что вряд ли случайный взгляд заметит что-то подозрительное.

Он нервничал, хотя оснований для тревоги не было. Он спланировал это дело лучше, чем какое-нибудь из прежних, а его планы обычно срабатывали. Даже Флойд признавал, что никто не может планировать дела лучше его.

Флойд...

Что это он вспомнился сейчас? Ну, допустим, Чарли тогда остался бы и вмешался в перестрелку с Ролингзом. Мог бы он спасти Флойда, когда тот уже начал стрелять? Сейчас этого никак не узнаешь.

Все равно, неплохо бы, чтоб Флойд мог сейчас оказаться здесь. Он был парень стойкий... единственный, на кого всегда можно было рассчитывать и полагаться.

Но мог ли Флойд полагаться на тебя?

Непрошенный вопрос засел в мозгу, Чарли выругался и дернул поводья так, что лошадь встала на дыбы. Он успокоил ее, но на душе все равно осталось мерзко.

Он вытащил револьвер, проверил действие механизма и заряды. Оглянулся на остальных.

- Готовы? - спросил он.

- Готов!.. Конечно!.. А как же! - донеслись ответы.

Это ребята что надо. Но все равно, хотел бы он, чтобы Флойд оказался здесь... Снова засвистел паровоз, он услышал далекий стук колес, который так сильно напоминал ему шум ветра в соснах, в большом лесу. Стук колес разносился по долине, докатывался почти до самых гор.

Может, было бы лучше устроить засаду подальше от города? А-а, все равно поездной бригаде и пассажирам придется расчищать пути, прежде чем поезд сможет ехать дальше, а на это уйдет много времени. И потом, это место дает возможность быстро отойти через долину. Конечно, отход Предстоит нелегкий... но надежный и достаточно безопасный, если они провернут все, как он запланировал.

Он их уведет, они исчезнут на несколько недель... а потом он навестит ранчо, куда собирается Ролингз. При этой мысли у него кровь закипела в жилах.

Снова засвистел паровоз.

Чарли Гант тронул коня и шагом поехал вперед, остальные последовали за ним.

Осталось всего минуты три или четыре.

Глава двадцать четвертая

В багажном вагоне было очень тихо и очень жарко. Зеб Ролингз поставил винтовку между ног и вытер ладони о штаны. Ожидание - это чистый ад. Вечно сидишь и психуешь...

Он чувствовал, что решающий момент надвигается - во рту пересохло, в животе - противное тошнотворное ощущение. Хватит. Пора уже с этим делом покончить раз и навсегда. Одному из них придется умереть. Чарли Гант - как бешеный пес, который грызет и кусает всех на своем пути в безумной жажде уничтожения.

"Лучше иметь дело со смелыми людьми, - подумал Зеб, - смелого человека я боюсь меньше, чем труса. У труса нет совести, он ни перед чем не остановится... Флойд. Гант - вот это был настоящий человек. Преступник, но превосходный человек во всем, надежный человек. С ним ты всегда твердо знал, чего можешь ожидать."

Они вместе сражались против индейцев, вместе стреляли по остановленному стаду бизонов (Прием охоты на бизонов: убивают быка-вожака, а потом каждое животное, которое пытается занять место впереди стада; как правило, бизоны, почуяв кровь первого убитого быка, отказываются покинуть это место, и их легко перебить.), спали под одной бизоньей шкурой. Когда в Кастрюльной Рукоятке начинаются ветры, человек согласен на любое укрытие.

Если бы не влияние Чарли, то Флойд, возможно, никогда не стал бы преступником, да и так он, пожалуй, начинал скорее для забавы, а не всерьез. В те времена многие ковбои позволяли себе угнать несколько голов скота, чтобы было на что купить выпивку или продержаться тяжелую зиму.

На бизоньих пастбищах Зеб не раз делил костер с Флойдом Гантом - они никогда не дружили по-настоящему, но и никакой вражды друг к другу не ощущали. Между ними всегда существовало невысказанное напрямую соперничество, какое возникает между двумя людьми, почти равными в своем деле; в охоте на бизонов Флойд превосходил всех - кроме Зеба.

Но утверждать это безоговорочно Зеб не стал бы, если говорить всерьез. Уж слишком много тут зависит от везения. Ты можешь точно прицелиться, правильно учесть ветер - а бизон в этот момент поднимет голову, брыкнет ногой, отгоняя слепня, или просто перенесет вес на другую ногу. Достаточно, чтоб он перенес вес с одной передней ноги на другую, и пуля, вместо того чтобы пробить сердце или легкое, отскочит от лопатки или перебьет ногу. А бык с перебитой ногой может так взбудоражить все стадо, что рассчитывать на прицельный выстрел тебе уже не придется.

Если тебе удастся зайти против ветра, или так, чтобы он дул от стада к тебе, и если ты правильно выберешь момент, то сможешь остановить стадо и стрелять несколько часов... иногда. Они так и не приучаются бояться ружья, гром выстрелов для них ничего не значит. А в другой раз запах крови их вдруг встревожит, и тогда они удерут. А то еще раненый бизон, мечущийся из стороны в сторону, переполошит и спугнет стадо...

Зеб посмотрел на остальных.

- Жарко здесь, - сказал он.

Клей кивнул.

- Это уж точно. Мы вынуждены держать двери на замке.

- Где это будет, по-твоему? - неожиданно спросил Рэмси.

- Еще до Кингмена, уверен.

- А отходить, ты думаешь, они будут к Гуалапаи?

- Нет.

- С ними Индеец Чарли - он сам из Гуалапаи.

- Нет, не думаю. Гант сделает по-другому. Слишком он хитер, чтобы поступать, как все.

Паровоз засвистел.

- Прямо перед нами есть выемка, - озабоченно сказал Рэмси. - А Боулдер-Спринг совсем недалеко в горах, всего несколько миль.

Клей, помощник маршала, встал и направился в переднюю часть вагона. Поезд проходил плавный поворот, поэтому можно было увидеть путь впереди.

- Завал! - закричал он. - Там впереди завал!

- Мы сбавляем ход, - тревожно откликнулся Стовер.

Бросив винтовку, Зеб рванулся к дверям, выскочил наружу и взобрался на тендер, чтобы добраться до будки машиниста. - Не останавливайся! - заорал он.

- Я не проеду через такой завал!

Зеб спрыгнул с тендера в будку.

- Открывай регулятор! - зарычал он. - На полный пар!

- Мы с рельсов сойдем!

У опушки кустарника рядом с путями Чарли Гант, не веря своим глазам, смотрел, как локомотив набирает скорость. Колеса молотили по рельсам.

- Вот дурак проклятый! - сказал он вслух.

Паровоз ударил в завал со страшным грохотом, камни, бревна и щебень полетели во все стороны. Удар был так силен, что Зеб и машинист покатились на пол. Зеб чуть не вывалился наружу, он едва удержался за поручень.

Щебенка была насыпана поверх бревен, уложенных поперек рельсов, а не между рельсами, и при ударе ее разбросало во все стороны. Паровоз остался на рельсах, но столкновение погасило скорость почти до полной остановки. Машинист, падая, отпустил ручку регулятора - может быть, и это способствовало замедлению хода.

- Отлично! - закричал Гант. - Налетай!

По будке застучали пули, одна ударила в уголь, обсыпав кабину мелкими осколками, как зарядом бекасиной дроби.

Зеб тщательно прицелился. Гант шел к путям, Зеб отлично видел его грудь. Но вдруг кто-то ударил его по руке, и пуля улетела в небо.

- Не будь дураком, Зеб! - сказал Рэмси. - Дай ему влезть в поезд! Ты хотел взять Ганта - так вот тебе случай поймать его на горячем!

Разъяренный Зеб хотел было обругать его, но тут же сообразил, что Рэмси прав. Если Гант будет убит не в поезде, то потом, когда все кончится, обязательно найдутся языки, болтающие, что он ухлопал Чарли Ганта просто так, ни за что ни про что, прикрываясь своей звездой маршала.

- Слушай! - Рэмси схватил его за руку. - Они забираются с хвоста, им придется пройти через открытые платформы, чтобы добраться сюда. Вот тут мы их и прихватим!

Они перебрались через кучу угля в тендере и бросились назад. В багажном вагоне Стовер, Клей и Симс ждали нападения с оружием наготове. Зеб и Рэмси перепрыгнули в тамбур пассажирского вагона и побежали в другой конец.

Кто-то из пассажиров схватил Зеба за руку.

- Что такое? Что там случилось?

- Оставайтесь на месте, - коротко бросил Зеб. - Попытка ограбления.

Какая-то женщина охнула, несколько мужчин вскочили на ноги.

- Сидеть, всем сидеть на месте! - приказал Рэмси. - А лучше ложитесь на пол.

Индеец, Лунд и Дженкс уже забрались в служебный вагон. Чарли Гант поднялся по ступенькам и нырнул в заднюю дверь.

- Все поднялись?

- Цыган на платформе с проволокой. А Французик остался с лошадьми.

- Хорошо! - Он резко повернулся к тормозному кондуктору, который стоял у стенки, бледный и испуганный. - А, ну, давай, тормози!

- Бесполезно. На таком ходу тормоз просто сгорит.

Гант свирепо ударил его револьвером, и кондуктор упал, как подкошенный. Чарли сунул револьвер в кобуру, схватился за маховик и завертел его. Колеса завизжали, но ход поезда не замедлился. От горящих тормозных колодок потянуло дымом.

- Ладно, заряжайте револьверы и двинули вперед! - Он посмотрел вперед, на прыгающие платформы. - До этого золота еще не близко!

С револьверами в руках они бросились вперед, перебиваясь через бухты колючей проволоки и бревна.

Зеб, Лу Рэмси и присоединившийся к ним Клей ждали внутри пассажирского вагона, а немногие пассажиры залегли на полу между сиденьями в переднем конце салона. Некоторые забаррикадировались чемоданами и постелям. Какая-то женщина с двумя маленькими детьми сидела на полу, прижимаясь к спинке сиденья, а на сиденье перед собой взгромоздила двухфутовой высоты тюк с постелью.

Гант перебрался через платформу с проволокой, чуть приотстав, чтобы Лунд и Индеец Чарли прошли первыми. Распахнув дверь, они кинулись внутрь - и были встречены залпом.

Индейца отбросило к стенке вагона, он сполз вниз. Лицо его исказила гримаса изумления и боли. Он принялся отчаянно палить из револьвера - так загнанная в угол гремучая змея кидается на все, что видит перед собой.

Лунд заметил направленные на него стволы за долю секунды до первого выстрела, бросился на пол и начал стрелять. Его первая пуля попала в Клея и наполовину развернула его. Клей попытался пустить в ход свой револьвер, и Лунд выстрелил снова, а потом вскочил на ноги. И увидел прямо перед собой глаза Зеба Ролингза.

Изрешеченный пулями, Лунд упал спиной на дверь. Она подалась под его весом, и он вывалился в тамбур.

- Ролингз! - шепнул он Ганту. - Там Ролингз!

Он закачался, схватился за тормозное колесо, однако не удержался и перевалился через ограждение площадки. Мгновение он еще цеплялся за опору, подняв кверху белое, залитое кровью лицо, но потом пальцы ослабли и заскользили.

Гант смотрел, заледенев от ужаса, на окровавленное, искаженное смертной мукой лицо, но тут пальцы Лунда разжались окончательно, и он полетел под грохочущие колеса. Раздался жуткий крик - а потом остался только стук колес...

Все это заняло едва секунду. В двери мелькнуло лицо Зеба, Гант выстрелил не целясь, впопыхах, и тут же прыгнул обратно на платформу.

Он схватился за бревна, почувствовал, как скользят пальцы по шершавой коре, но смог зацепиться. И с изумлением увидел, что оторвал ноготь, а из пальца течет кровь.

И вдруг его охватила паника. Здесь Ролингз! Это конец, смерть! Он отчаянно полез на бревна. Вскарабкался наверх, сел верхом на бревно, повернулся и выпустил все заряды из револьвера в дверной проем - а потом соскользнул вниз и пополз к платформе с колючей проволокой.

Цыган Уэллс, прикрывая его отход, стрелял из дверей служебного вагона, но Гант, оглянувшись назад, увидел, что Ролингз выскочил в дверь.

В панике Гант выстрелил снова; и только потом, пока полз дальше, оглядываясь со страхом, разглядел, что его пуля попала в трос, которым были связаны бревна, и надрезала его, почти перебила надвое.

Он не мог вспомнить, когда и где выбросил разряженный револьвер и вытащил второй. Он слышал, как приближается Зеб Ролингз, перелезая по бревнам, видел, как Цыган Уэллс пятится, чтобы укрыться в служебном вагоне. И тогда Гант ткнул ствол револьвера прямо в трос и выстрелил.

Туго натянутый проволочный трос лопнул со звоном, его конец просвистел мимо Ганта, как хлыст. Он спрыгнул на следующую платформу и полез через бухты проволоки. Он раздирал руки, рвал одежду о колючки, но не замечал ничего - он думал только о спасении.

И снова он с отчаянием глянул назад. Ролингз бежал по верху штабеля бревен, и на глазах у Ганта они начали расползаться и скатываться к краю платформы, когда поезд вписался в плавный поворот. И так же у него на глазах Ролингз исчез между бревнами... Гант ощутил, как рвется из груди дикий радостный вопль. С жестоким восторгом он все оглядывался назад, пробираясь по колючей проволоке.

Бревна не рассыпались полностью - их еще держал проволочный трос на переднем конце, но они разошлись гармошкой, одно опустилось вниз и почти чиркало по земле рядом с несущимся поездом.

Зеб Ролингз почувствовал, что проваливается, и изо всех сил пытался устоять на шершавых бревнах, расползающихся под ногами; но потом, удержанные передним тросом, они перестали двигаться.

Поезд вышел на крутую кривую, и тут конец бревна, свисающий наружу, попал между двумя большими камнями. Бревно жутко вывернулось и освободилось, чуть не столкнув платформу с рельсов. Платформа удержалась, но слабо закрепленный страховочный шкворень сцепки вылетел.

Поезд мчался по кривой на большой скорости, и под действием центробежной силы бревна поползли за борт платформы. Зеб почувствовал, как уходит у него из-под ног опора, завозился, высунулся из укрытия - и тут же пуля прорыла борозду в бревне рядом с ним. Бревна, цепляясь за землю, дергали платформу, сцепка не выдержала и расцепилась. Паровоз с багажным и пассажирским вагонами летел дальше по кривой, а платформы и служебный вагон замедлили ход, остановились, а потом медленно покатились обратно, под уклон.

Зеб услышал сзади страшный крик, потом донесся голос Рэмси:

- Стоп! Останови поезд! Сдай назад!

Еще одна пуля ударила в нескольких дюймах от головы Зеба, и он присел пониже за бревнами, перебросив револьвер в левую руку, чтобы поменьше высовываться.

И тут перед Гантом внезапно вспыхнула надежда. Зеб Ролингз оказался на платформе с бревнами, как в ловушке. Если и суждено Ганту когда-нибудь добраться до его шкуры, то сейчас этот миг настал. Чарли торопливо пробрался к вспомогательной паровой машине и спрятался за ней. Держа револьвер наготове, он выжидал удобного момента.

Зеб сидел на корточках между расползшимися бревнами, которые лишь частично прикрывали его. Чарли Гант затаился где-то там, то ли на платформе с колючей проволокой, то ли в служебном вагоне, но Зеб не решался поднять голову и посмотреть. Платформы и служебный вагон все еще скатывались под уклон - но не будет же этот уклон тянуться вечно... А там, вместе с Гантом, находится, по крайней мере, еще один бандит - Зеб видел, как он заскочил в тамбур служебного вагона.

Он ждал с револьвером в руке, готовый выстрелить при малейшей возможности.

И вдруг он услышал, как паровоз засвистел громче, и тут же в паровую машину со звоном ударила пуля.

Поезд... поезд сдает задним ходом! Лу Рэмси спешит на помощь!

Гант ждал, прячась за паровой машиной. Постепенно панический ужас покинул его. Надежда еще оставалась. Даже если не удастся добыть золото, можно убить Ролингза, а через несколько минут они снова окажутся на том месте, где Французик Филлмор ждет с лошадьми.

Вдруг в голове у него мелькнула неуместная, какая-то несообразная мысль: с чего этот вдруг человека по имени Айзек Филлмор стали называть Французиком?

Но тут в чугунный блок паровой машины ударила пуля, за ней вторая. Пусть себе развлекаются. Машину ничем не пробьешь, а ему надо просто подождать. Он влепит свою пулю в Ролингза... а после доберется до лошадей, и они ускачут прочь.

У Рэмси лошадей нет, и пока он найдет каких-нибудь, Гант уже переправится через реку Колорадо и углубится в пустыню, куда за ним никто не отважится последовать.

В ушах у него звучал перестук колес замедляющих ход вагонов. Ну, Чарли, сейчас ты уж не упустишь свой шанс! Страх исчез, улеглась паника. Зеб Ролингз теперь легкая добыча, сидячая утка...

Лу Рэмси стоял в пассажирском вагоне и смотрел наружу. Рядом с ним был Стовер. Клей, получивший две раны, полулежал на сиденье позади него, все еще с револьвером в руке - он не терял надежды выстрелить.

Рэмси показал на паровую машину. Ее удерживали на платформе четыре веревки. Маршал поднял револьвер, тщательно прицелился и выстрелил. Одна из веревок лопнула. Рэмси выстрелил еще раз - пуля надрезала вторую веревку.

Стовер поднял винтовку и устроился так, чтобы стрелять поточнее. Две части поезда медленно сближались. Теперь их разделяло всего несколько ярдов.

Зеб Ролингз ощутил вкус крови во рту. Где-то он разодрал губу, пока лазил по бревнам. Тут он заметил, что еще несколько бревен поползло вниз, и переложил револьвер обратно в правую руку. Вытащил из патронташа на поясе несколько патронов, открыл зарядную дверцу револьвера и начал выбрасывать стреляные гильзы, вставляя в барабан на их место новые патроны.

Платформы уже еле ползли; когда они вошли в поворот, пуля перебила последнюю веревку - и паровая машина заскользила по платформе вбок.

Гант сообразил, что остался без прикрытия, когда увидел, как из-за бревен поднимается Зеб Ролингз. Гант выстрелил быстро, безрассудно и спрыгнул на насыпь за платформой.

Зеб прыгнул следом, ноги у него подогнулись - и тут Гант выстрелил опять. Но Зеб поднялся, и на мгновение они замерли у путей лицом к лицу.

Какую-то секунду они смотрели друг на друга поверх револьверов - и тут же оба выстрелили, одновременно. Зеб почувствовал удар пули, но устоял и выстрелил снова.

Гант как будто дернулся, а потом встретился глазами с Зебом - и в беспамятстве бросился бежать, хватаясь за камни, падая и переворачиваясь. Он пробирался между камней, а Зеб преследовал его, и когда Гант выпрямился и выстрелил, Зеб выстрелил в ответ. Гант рухнул наземь.

Зеб хладнокровно выбросил из барабана стреляные гильзы и перезарядил револьвер, стоя с непокрытой головой под палящим солнцем. Он ощутил резкий. запах порохового дыма, вкус крови во рту, почувствовал, что им овладевает страшная слабость от ран - первый шок уже начал отходить. Он знал, что ранен, ранен тяжело, но у него было дело, которое надо закончить немедленно.

Он шагнул вперед - и упал. Что-то не в порядке с ногой. Зеб ухватился за камень и сумел на мгновение подняться. Гант, казалось, исчез.

Нет... вот он, левее.

Зеб Ролингз с усилием повернулся, услышал, как рядом с ним расплющилась о скалу пуля, поднял револьвер и нажал на спусковой крючок. Револьвер подпрыгнул у него в руке, но он увидел, как на рубашке у Ганта расцвел красный цветок.

Зеб, хромая, сделал еще шаг вперед и снова вскинул револьвер.

Гант исчез среди камней, не дальше чем в двадцати футах от него. Зеб снова двинулся вперед, и тут все как будто полыхнуло перед ним ярким горячим светом, и он упал вперед, ударившись о песок приоткрытым ртом.

Он попытался закрыть рот, но во рту было полно песка. Он стиснул револьвер покрепче и перекатился на спину, выплевывая песок. Палящее солнце било в лицо, в глаза.

И вдруг над ним выросла темная фигура. Это был Чарли Гант, окровавленный, дикий, безумный... но он стоял на ногах.

Он посмотрел на Ролингза сверху внизу и в глазах у него появился странный огонек.

- Не повезло, - пробормотал он. - Всегда тебе со мной не везло. Каждый раз...

Его слова умолкли, и Зеб Ролингз чудовищным усилием сумел приподнять правую руку, когда Гант начал наводить на него револьвер.

Ролингз повернул ствол вверх и выстрелил... еще раз, еще, еще...

Он чувствовал, как подпрыгивает револьвер в руке, хотя не слышал выстрелов, потому что в ушах стоял страшный рев. Он ощутил, как что-то свалилось на него, а потом в револьвере кончились патроны, и его как будто придавила к земле страшная тяжесть.

Он слышал, как кто-то спросил:

- Он мертвый?

А кто-то другой ответил:

- Не знаю... но Чарли Гант уж точно мертвый.

Глава двадцать пятая

Когда Зеб Ролингз спустился по лестнице, перед гостиницей стоял запряженный фургон. Он шел очень медленно, потому что его до сих пор пошатывало при ходьбе, но было так приятно выйти наружу, на яркое утреннее солнце. Он стоял неподвижно, просто впитывая всем телом тепло.

Сошли вниз тетя Лилит и Джули, обе в элегантных дорожных костюмах - тетя Лилит в сером, скроенном на заказ, а Джули в чем-то, перешитом из нарядов Лилит. Зеб смотрел на них с восхищением. Двух таких красивых женщин вместе ни один человек в жизни не видел.

Джули шагнула в сторону и придержала двери перед Стовером, который нес на спине сундук тети Лил. Он осторожно опустил сундук на дно фургона и продвинул на нужное место, а потом пошел обратно за остальным багажом. Да, тетя Лил была далеко не девочка, но мужчины все еще из кожи вон лезли, чтобы сделать для нее что-нибудь приятное.

- Спасибо, Стовер, - сказал Зеб. - Очень любезно с твоей стороны, что ты помог.

- Если б ты попробовал сам управиться с этим сундуком, - сказал Стовер, - так у тебя, небось, снова раны открылись.

- А почему мы уезжаем так рано, па? - спросил Лайнус.

- У нас впереди дальняя дорога, Лайнус, но нам предстоит самое лучшее путешествие, какое человеку доводится совершить в жизни.

- Как это?

- Ну, ведь мы же едем домой! Если бы ты жил без дома столько, сколько я, сынок, ты бы знал, какая музыка звучит в этом слове.

Зеб помог взобраться на сиденье фургона Джули, потом Лилит. Мальчики залезли сзади и устроились вместе с сестренкой тут же за сиденьем, на кучке сена, накрытой одеялами.

Зеб не сразу решился подняться в фургон, и Джули постаралась этого не заметить. Раны выкачали из него всю силу, он сейчас был куда слабее, чем хотел бы показать... но когда они окажутся на ранчо, где полно солнца, свежего воздуха и коричневых бобов, он быстро оправится.

Зеб тронул лошадь и повернул фургон к выезду на улицу.

Стовер поднял шляпу.

- Счастливо, ребята! Буду ехать через ваши края - обязательно загляну.

- Обязательно, - сказала Джули.

Фургон прокатился вниз по пыльной улице, мимо спящих домов, а потом выехал на дорогу из города, проложенную по склону длинной двойной петлей.

Сэм бежал легко, как будто не замечая, что везет фургон. На гребне холма Зеб натянул вожжи, чтобы дать коню перевести дух, и посмотрел обратно на городок. Из нескольких труб поднимались дымки, а перед гостиницей как будто возникла какая-то суета. Несколько всадников собрались на улице, подъезжали и другие.

- Интересно, что это там внизу делается? - задумчиво сказал он. - Ну, я бы...

- Что бы там ни делалось, - твердо сказала Джули, - тебя это совершенно не касается!

Зеб еще раз оглянулся назад, потом крикнул Сэму, и тот тронул повозку, взяв с места легким шагом.

Внезапно позади дробно загрохотали копыта, и Зеб, потянувшись за "Винчестером", сделал слишком резкое движение; от боли у него перекосилось лицо.

Добрых две дюжины всадников догнали их и окружили фургон. Вперед выехал Рэмси и сказал с улыбкой:

- Могли бы и сказать нам, что уезжаете.

- А что случилось?

- Ну, наш городской люд считает, что ты нам тут устроил единственное развлечение за много месяцев. Ведь это же событие, о котором можно поорать... которое можно отпраздновать. Ты уничтожил банду Чарли Ганта, и наш город теперь закрыт для преступников раз и навсегда - и это сделал ты!

- Да ну, не болтай, Лу! Ничего я...

- Мы тут тебе привезли подарок, Зеб. Кое-что, чтоб ты взял с собой на память. Ребята скинулись...

Он снял с седла ружейный чехол, новенький кожаный чехол ручной работы, и вынул из него "Винчестер" образца семьдесят шестого года, с гравированной табличкой. На ней были выложены золотом слова:

"С БЛАГОДАРНОСТЬЮ

ОТ ГОРНОРУДНОЙ КОМПАНИИ

И ГОРОЖАН ГОЛД-СИТИ"

Это было великолепное оружие. Приняв его, Зеб никак не мог успокоиться, все вертел в руках и вскидывал к плечу.

- Ну, спасибо, ребята, - тихо сказал он. - Огромное спасибо.

Всадники давно повернули обратно, но вызванное этими проводами настроение не проходило.

- Приятно, все-таки, - сказал Зеб.

- Тебя уважают, - тихо ответила Джули. - Может, не так уж у нас много богатства, но ты - уважаемый человек.

- Па, а до ранчо далеко? - спросил Лайнус.

- Еще один поворот, а потом вон через ту долину. Увидишь, следи за дорогой.

Лайнус начал мурлыкать мелодию "Дома на лугу", и Лилит, захваченная воспоминаниями, запела вместе с ним - а остальные подхватили:

Идем! Идем!

По чудесной земле,

С надеждой в сердцах,

И с силой в руках...

Ее голос звучал громко, мощно, как давным-давно голос старого Зебулона на берегу Эри-канала.

Зеб рассмеялся:

- Ну, мальчики, вам придется петь погромче, чтобы держаться вровень с тетей Лилит!

- Я пела эту песню много-много лет назад, когда мы отправлялись в путь по Эри-каналу... И по всему каналу люди подхватывали:

Туда, туда, едем вдаль со мной,

Где буйные травы,

Где ветер шальной...

Туда, туда, едем вдаль со мной,

Мы построим там дом на лугу...

- Н-но-о, веселей, Сэм, - прикрикнул Зеб Ролингз. - Мы едем домой!..